Ладонь в его руке была хрупкой, сухой и теплой, сначала она по старчески подрагивала, потом тонкие пальцы сжались сильнее и не осталось ничего от той ветхости, которой дышал весь облик старой фейри. Он сжал ее ладонь в ответ, ощущая, как Нела преображается, как вдыхает и выдыхает саму жизнь, концентрированную энергию, вечно перетекающую из одной формы в другую. Ангел чувствовал, что она оказалась права. Смерть проиграла, ничего не получив. В конечном итоге Старшая осталась жить, рассыпавшись мириадом вселенных, рождающих новое.
Он впервые видел, как умирает фейри. Нет, не умирает, - снова эта банальная неуместная трактовка - перерождается. Отбрасывает личность, чтобы стать большим. И хоть ангел был уверен, что окажись на месте Нелы его Дейзи, он бы ни за что не воспринял это таким образом, уход фейри завораживал.
Она рассыпалась. Сначала крошечные искры посыпались с ее лица, потом, прожигая платье, со всего тела. Взметнулись вверх, будто подхваченные порывом ветра, взлетели в небо, медленно затухая или растворяясь в воздухе. Еще несколько секунд ангел чувствовал руку фейри в своей ладони, потом разжал пальцы, отпуская на волю последние искры, и только теперь ощутил печаль, давящую на грудь. Отголосок утраты, которую понесла его Стрекоза, пока еще даже не зная об этом?
Нет, она уже знала. Он почувствовал ее присутствие, вскинул голову, чтобы увидеть девушку, замершую, сжавшуюся, широко распахнутыми глазами следящую за тем, что осталось от ее Старшей. О, как он боялся этого. Этой потерянности во всем ее облике, этого одиночества, веющего от хрупкой фигуры.
Солнце снова скрылось за тучами, ветер переменился, стал пронизывающим и остро пах солью. Этот запах был слишком похож на запах крови. Далеко внизу, у подножия скал заволновалось море, заворчало, ударяясь о камни, будто разозлилось на что-то. Упали первые редкие капли, потом, быстро набирая силу, хлынул дождь, уже ставший таким привычным за последние дни.
Инграм быстро встал, поднял с земли плед, которым укрывалась старая фейри, сползший под кресло-качалку, когда она уходила. Он подошел к Дейзи, набросил плед ей на плечи, приобняв, и потянул за собой, ошарашенную, замершую.
- Пойдем, у нас впереди очень долгий путь, - конечно, ангел говорил не о машине и трассе.
Заставляй ее жить - сказала старая фейри и Инграм почувствовал острую нужду в этом именно сейчас. Он очень боялся, что Дейзи, не дав ему шанса, прямо здесь скользнет вслед за ушедшей Старшей. Ангел не мог ей этого позволить, он собирался в точности выполнить инструкции.
Приобнимая за плечи, он вывел фейри за территорию дома престарелых, охранник сделал вид, что не заметил их, мгновенно занявшись какими-то своими неотложными делами. Инграм усадил ее на пассажирское сидение, мгновенно оказался на водительском, и машина рванула с места.
Время тишины закончилось.
- Думаю, нам не стоит возвращаться в Юэлл. Унылая там атмосферка. Да и соседи суют нос в чужие замочные скважины. Остановимся в каком-нибудь мотеле или сразу отправимся в Лондон? Хм, а может стоит вообще свалить из Англии, куда-нибудь, где более солнечно? - он почти не смотрел на дорогу, все время старался поймать зеленый взгляд фейри. Ждал, что он полыхнет ненавистью и упреком, но Инграму было важно, чтобы в этом взгляде были хоть какие-то эмоции.

Дейзи не сопротивлялась, когда её плечи укатал плед, пропитавшийся едва уловимым запахом розмарина и мелисы; не перечила, когда её, оглушенную и оторопевшую, повели прочь от пустого кресла, покорно села в машину и не пыталась остановить ход автомобиля, лишь единожды скользнув пустым взглядом по стремительно отдаляющемуся фасаду дома престарелых. Она слышала, что Инграм спрашивал у неё что-то, но не могла и не хотела понимать. Слова его тонули в шуме моря, звучащего у неё в голове. Волна за волной. Снова и снова. С равнодушной размеренностью за которой была желанная пустота. В этой пустоте не нужно было принимать тот факт, что Нела оставила её, что она, Дейзи, обретя так много за несколько минут, опять всё потеряла. Не нужно было думать о том, что делать дальше, решать, как лучше поступить и с чего начать, как разбирать острые осколки собственной жизни, ежесекундно раня об их острые края и без того израненное сердце. Не видеть. Не слышать. Не чувствовать. Отрешиться и забыть про всё.
Фейри закрыла глаза, вслушиваясь в лишь ей слышимый плеск волн и только тут поняла, что по-прежнему держит в руке медальон Старшей. Продолговатый прозрачный кристалл холодил ладонь, словно желая напомнить о себе. Дейзи осторожно раскрыла кулак.
Каменная капля, пойманная в сеть тонкой цепочки. Такая мелочь, вместившая в себя так много. Последнее, что осталось от Нелы. Последнее, что оставалось от любой фейри. Артефакт, который был продолжением их самих и который не должен был принадлежать никому другому.
Дейзи сжала пальцы, уже зная, что нужно сделать. Она вскинула голову, глянула в окно автомобиля, проносящегося по ровному полотну дороги прямо под боком у волнующегося моря и, не глядя на ангела, тихо скомандовала:
- Останови машину.
Фейри не стала дожидаться, пока двигатель окончательно замолкнет, открыла дверь и вышла под дождь. Большие, по-осеннему холодные капли забарабанили по её плечам, за секунду пропитав собой одежду, а Дейзи шла вперед, тревожа подошвами кроссовок мелкую прибрежную гальку, шла туда, где волны, рассерженные непогодой, бросались на берег, чтобы через мгновение отхлынуть назад, оставляя умирать на камнях рваное кружево пены.
Фейри остановилась лишь тогда, когда вода дошла до щиколотки, замерла, всё ещё сжимая кулак, из которого свешивалась тонкая цепочка, огляделась вокруг, понимая, что узнает это место. Бесцветный кругляш солнца, вылинявшая серость неба, почти черные скалы, стальной окрас волн – море из её снов, море, что было внутри неё. Дейзи, не замечая, что дрожит от холода, подняла руку, чуть расслабила пальцы и, заметив мелькнувшую под ними льдистую прозрачность камня, отступила на шаг, готовясь размахнуться. Она должна была отдать то, что ей не принадлежит. Должна вернуть то, что было когда-то взято. Таков обычай. Должна.
Дейзи замахнулась со всей силы, рука её взметнулась вверх, но тут же безвольно опала, всё ещё крепко держа свою добычу. Ноги фейри подкосились, она упала на колени, не чувствуя, как морская вода жадно облизывает джинсы и закричала. Закричала так, как кричат бьющиеся в силках смертельно раненые птицы, понимая, что уже никогда не смогут взлететь, как кричат те, у кого не осталось слов и нет больше сил сдержать рвущуюся наружу боль.
Пронзительный крик метнулся вверх, к небу, растворяясь в его блёклой серости, а маленькая фейри, сидящая на коленях среди холодных волн, не замечая ни дождя, ни соленых брызг, обхватившая голову руками, плакала навзрыд, скорбя по тому, чего уже нельзя было вернуть. Она плакала по крылатому народу фейри, растворившемуся в реке времени и по тому, кто любя, обрёк её на изгнание; плакала по Неле и своей жизни вечного изгоя; плакала по каждому убитому и искалеченному ей там, по ту сторону океана, плакала по обреченному на смерть миру и растоптанным надеждам, по себе, по Инграму, по тому, что когда-то было между ними и погибло под обломками рухнувшего гонтовского особняка.
Фейри плакала и слезы её мешались с каплями дождя и солёными брызгами волн равнодушно-холодного моря…

Он стоял, облокотившись на покатый бок автомобиля, скрестив на груди руки, и наблюдал за маленькой светловолосой девочкой, отдалявшейся от него, погружающейся все глубже в холодные морские волны. Как и она, Инграм не обращал внимания ни на струи дождя, хлещущие с неба, ни на пробирающий холод. Он наблюдал, внимательно следил за ее движениями, готовый сорваться с места и в один миг оказаться рядом, чтобы уберечь, спасти от чего угодно и от себя самой. Но пока он заставлял себя оставаться на месте, чтобы не кинуться к ней сию же секунду, понимая: у Дейзи должно быть хотя бы пару минут на скорбь. А скорбь - это уже эмоции, это уже шаг от пропасти, пусть край обрыва и грозит обвалиться при неосторожном движении.
Когда-то, очень давно, они с Дейзи провели пару замечательных недель у моря. Инграм помнил, как золотилась от легкого загара кожа фейри, как лучились ее глаза, как беззаботно и переливчато звучал смех, когда она брызгалась соленой водой, как они бродили по берегу, любуясь закатом, и Стрекоза вслушивалась в песни заходящего солнца, доступные только ее слуху, как они занимались любовью на остывающем после дневного жара песке, а потом, обнимая друг друга, могли долго смотреть в небо, на звезды, не произнося ни слова. Она слушала природу, он - ее дыхание. И неотъемлемой частью всего этого было море, ласковое, шепчущее, манящее. Тогда оно было их стихией, их другом... Очень и очень давно.
Сейчас морские волны стали казаться Инграму врагами. Холодный стальной блеск напоминал о клинках атакующих армий, рокот и плеск - боевые кличи. Ему вдруг показалось, что эти волны заманят Дейзи в свою пучину, будут затаскивать все глубже и глубже, так, что она уже никогда не сможет выбраться, а он не сможет ее найти. Сейчас море было врагом, заглушающим ее плач, уговаривающим на вечное спокойствие, предлагающим самый простой выход. Ангел больше не мог смотреть, как волны избивают хрупкую фигуру фейри. Он должен был вытащить ее оттуда, увезти подальше от этого бесконечного соленого дьявола, шепчущего текст сделки, которая всегда будет выгодна только одной стороне.
Инграм материализовался за спиной фейри, наклонился и подхватил ее на руки. Замерзшая, сжавшаяся, Дейзи никогда еще не казалась ему такой юной и беззащитной. Ее нужно было согреть. И впереди была долгая дорога.

Отель Сент Мэри в Прествиче был, кажется, набит под завязку. По зеленым газонам бегали дети, кто-то играл в бадминтон, кто-то пинал мяч. Шезлонги вокруг бассейна облепили женщины в купальниках, желающие поймать своими, стройными и не очень, телами лучи капризного солнца, наконец, выползшего из-за туч. Народу было много, но для некоего Джона Инграма со спутницей нашлось все-таки бунгало из камня и дерева, класса люкс со стеклянной стеной с видом на зеленую громаду парковых зарослей.
Больше никаких занавешенных окон и запертых дверей, Инграм четко выполнил эту инструкцию Нелы. Здесь не было ни дверей, ни перегородок - просторная светлая студия, не оставляющая шанса на угрюмое уединение.
Открыв перед Дейзи дверь, он пропустил ее вперед.
- Первым делом нужно принять ванну, - Инграм глянул в буклет, который вместе с ключом от домика дала ему улыбчивая девушка на рецепции, - мм, у нас четырехместное джакузи, какой изощренный бонус. Но я думаю, надо его опробовать, - он наклонился, коснувшись губами макушки фейри, - ты вся соленая.

Первым желанием Дейзи, едва она переступила порог бунгало, стало желание спрятаться, закрыть глаза, чтобы хоть как-то отгородиться от яркой зелени парка, от светлой просторной комнаты, весёлого гама детских голосов, доносящихся откуда со стороны. Слишком много шума и света, слишком много звуков и красок, слишком много солнца. Дейзи обхватила себя руками, только сейчас сообразив, что её трясет то ли от холода (мокрая одежда липла к телу, жадно поглощая тепло), то ли от всё ещё невыплаканных слез. Почувствовав легкий, едва ощутимый поцелуй ангела, девушка резко отпрянула. Она посмотрела на Инграма и зелёные глаза неожиданно полыхнули обжигающей ненавистью.
Не трогай меня! Убирайся! Предатель! - Да, это он был виноват во всём. В том, что заставил её выбирать в особняке Гонта, в том, что она упустила такой лёгкий шанс возродить свой народ, в том, что заставлял её делать то, чего она не хотела. В её боли, в смертях гонтовских катако, в нежеланном возвращении, в уходе Нелы, в этом чёртовом доме, в котором ей только и хотелось, что поскорее спрятаться – во всём, так какого чёрта он всё никак не оставит её в покое? Какого черта решил, что может прикасаться к ней, что просто может быть рядом? Кто ему позволил говорить с ней, да ещё таким издевательски-беспечным тоном? – Джакузи? Засунь себе в задницу эту джакузи!
Фейри вздёрнула подбородок, уже готовая высказать в лицо ангелу всё, что думает, но вся её злоба вдруг пропала так же мгновенно, как и появилась, не оставив после себя ничего кроме смертельной усталости и глухого равнодушия.
Да какая теперь разница…
Дейзи опустила голову и, ссутулившись, молча зашла в ванную, плотно закрыв за собой дверь.

Следующие дни Дейзи чувствовала себя утлой лодчонкой, задремавшей на волнах в открытом море. Море, на котором неожиданно разыгрался десятибалльный шторм, и она, совсем как эта лодчонка, то возносилась на гребне волн куда-то вверх, почти к тяжелым черным грозовым тучам ненависти и боли, то падала вниз, в бездну равнодушия и тогда казалось, что ещё немного и шторм потопит её, утянет на самое дно, туда, откуда уже не будет возврата. Это были дни, наполненные злобой и слезами, дни воспоминаний и осознания. Это были дни возвращения и Дейзи далеко не сразу поняла, какую роль взял на себя Инграм. Казалось, он задался целью сделать всё возможное, чтобы разозлить её посильнее. Она хотела быть одна – он всегда оставался рядом. Она хотела сумрака – он снял с окон все шторы. Она хотела спрятаться от всего мира – он едва ли не силком вытягивал её на прогулки. И только спустя какое-то время фейри начала догадываться, зачем он это делает и вместе с этим осознанием пришло другое чувство. Не любовь, нет, само существовании любви казалось теперь Дейзи детской выдумкой. Не благодарность – ей мешали вспышки угрюмой злости, но всё же было что-то, чему фейри и сама не могла бы дать названия. Что-то, что заставляло её не противиться попыткам Инграма, что не позволяло срываться при нём в истерики, что всё ещё держало её рядом с ним, что-то, что заставляло её молчать. Она не сказала ангелу за эти дни и трёх предложений, словно какая-то часть её сознания, тот хрупкий кусочек былой Дейзи обрёк её на молчание, пытаясь уберечь Инграма от несправедливых обвинений и резких слов. Та, прошлая фейри, всё ещё живущая в ней неясной тенью, стала ангелу незаметной, но надёжной союзницей, заставляя теперешнюю Дейзи каждое утро открывать глаза, вставать с постели, терпеть рядом Инграма, вместе со всеми его придумками. Это она заставляла жить. И такое странное сотрудничество приносило свои плоды, порождая едва заметные, но всё-таки перемены.
Всё началось со стеклянной стены. Дейзи, не возлюбившая её с первого взгляда, первое время садилась к ней только спиной, хотя бы так отгораживаясь от бушующей во дворе летней зелени, но, на третий день, фейри, словно попросту забыв о своём бойкоте, вдруг опустилась в большое кресло, стоявшее прямо напротив стекла. Следующими были двери, которые перестали плотно закрываться, едва только за ними пряталась Дейзи. Потом пришел черед цветов. Несчастный кактус, сосланный со своего подоконника во двор, внезапно вернулся на своё законное место в спальне фейри, заботливо придвинутый поближе к солнечным лучам. Следом начали возвращаться привычные жесты: закушенная губа в минуты задумчивости, наморщенный от недовольства нос, едва заметная морщинка, между насупленных от упрямства бровей.
Дейзи и сама не замечала происходящих с ней перемен и сейчас, сидя всё в том же большом кресле, напротив стеклянной стены, она и думать не думала о том, что ни за чтобы не села в него ещё в начале недели. А, даже если бы и подумала, не придала бы этому никакого значения. Все её внимание было приковано к группе мальчишек, запускающих в небо воздушного змея.
Фейри, наблюдая за ярко-желтым созданием их пластика и бумаги, бьющимся на конце длинной бечевы, облизнула пересохшие губы, потянулась к стакану, стоявшему рядом на столике и, обнаружив, что он абсолютно пустой, нехотя встала. Подхватила стакан и, не отрывая взгляда от змея, пошла к кухне. Дейзи и сама не заметила, как поравнявшись с креслом, в котором сидел ангел, быстрым жестом, таким привычным для прошлой, озорной фейри, совершенно бездумно взлохматила волосы Инграма, впервые за очень долгое время притрагиваясь к нему по собственному желанию.
- Он вырвется, вот увидишь. Ветер слишком сильный.
Фейри молча пошла дальше и, открыв холодильник, достала пакет апельсинового сока.

С полыхнувшего ненавистью взгляда зеленых глаз, отметившего собою прибытие в их новый временный дом, началась трудная дорога к восстановлению. Восстановлению не только фейри, но и того, что связывало когда-то ее и ангела смерти, что рухнуло, разбилось и, казалось, не подлежит регенерации.
Инграм был рядом постоянно, не давал покоя, болтал почти без умолку, не дожидаясь ответа, и выглядел при этом, наверное, умалишенным. Утро начиналось с того, что ангел будил фейри и вытаскивал ее на завтрак в один из отельных ресторанчиков. После этого начиналась культурная программа. Сначала были простые прогулки по городу, изучение местных магазинов и немногочисленных достопримечательностей. Потом Инграм решил, что Прествич слишком скучен и решил раздвинуть границы. Они побывали в Манчестере, сходили на футбольный матч, посетили древний кафедральный собор и художественную галерею, случайно попали на концерт какой-то мало известной рок-группы. Сходили на ярмарку в Мидлтоне, где ангелу удалось завлечь Дейзи на карусели и выиграть для нее в тире самого большого и отвратительно-слащавого плюшевого зайца. Случайно узнали о фестивале игрушечных парусников на водохранилище парка Хитон и сумели застать это красочное действо. Отель тоже развлекал своих гостей. Каждый вечер в маленьком театре под открытым небом проходили представления. Инграм вытаскивал Дейзи посмотреть на чернокожего старика-саксофониста, трио юных скрипачек, танцевальный коллектив, вокальный дуэт, кукольный театр... Каждый раз он садился с фейри на последний ряд и украдкой посматривал на нее, положив руку на спинку ее сидения. Это было иллюзией объятия, ведь не смотря на постоянное присутствие рядом, ангел практически не прикасался к девушке. Ночь была для нее временем уединения. Отдав Дейзи широченную кровать в той части бунгало, что являла собой спальню, Инграм спал на диване в гостиной. Вернее, делал вид, что спал. Целый день изображая веселье, уверенность и спокойствие, только ночью ангел мог стереть с лица все эти эмоции, освободив гнетущие его усталость, страх и болезненную надежду. Только ночью он мог выйти на крыльцо, бесшумно затворив за собой дверь, и с облегчением закурить.
Как ни страшно было в это поверить, но его усилия давали свои плоды. Очень медленно, по крупицам, Дейзи оттаивала, и каждое новое изменение с грохотом врывалось в сознание ангела. Он подмечал каждую мелочь: чуть закатила глаза, когда он позвал ее на завтрак, чуть надула губы, когда он бросил какую-то безобидную шутку, чуть сдвинула брови, когда мимо проносили запеченную утку. Инграм чувствовал, как море, затянувшее было свою жертву в пучину, понемногу прибивает ее к берегу, сокращая расстояние между фейри и ангелом.

Инграм даже не знал, как называется газета, за которой он спрятался. Просто стянул ее у какого-то соседа по отелю, заснувшего в кресле, и теперь делал вид, что с интересом читает, а не пялится на фейри. Время от времени ангел даже зачитывал какие-то фрагменты из статей, предлагая ей оценить то новость, то забавно построенную журналистом фразу.
Сегодня Дейзи была другой. Сегодня от нее веяло теплом, пусть и едва ощутимо. Инграм концентрировался на этом тепле, напоминавшем ему далекие времена, когда его Стрекоза могла запросто влезть к ангелу на колени, чмокнуть в нос и весело рассмеяться, глядя в глаза. Она встала, и его взгляд тут же метнулся по направлению ее движения, Дейзи прошла совсем близко и, вдруг, совершенно неожиданно и ошарашивающе прикоснулась к Инграму, провела рукой по голове, лохматя волосы. Ангел замер, боясь пошевелиться, тело пронзило неописуемое блаженство. Он закрыл глаза, несколько секунд оставаясь без движения, а потом поднялся и медленно последовал за фейри, боясь спугнуть.
- Хочешь, выйдем и посмотрим поближе? - негромко проговорил он, облокотившись плечом о бок холодильника, - будет жалко, если сорвется. Может, попросим у них "порулить"?
Инграм обошел девушку, достал из шкафчика над раковиной еще один стакан и протянул фейри, предлагая налить и ему тоже. Его пальцы коснулись тыльной стороны ее ладони, рождая новый электрический заряд, пробежавший по телу.

Дейзи послушно налила сок в стакан ангела и убрала пакет в холодильник.
- Не надо. – Ответила она то ли на предложение Инграма, то ли на его прикосновение и, подхватив свой стакан, вернулась в кресло, снова отгородившись от ангела стеной молчания, словно это вовсе и не она только что с ним говорила. Фейри забралась в кресло с ногами, продолжая наблюдать за бьющимся на тонкой бечёвке змеем, упрямо пытающимся вырваться из мальчишеских рук и только тогда, когда очередной порыв ветра, подхватив хрупкую конструкцию из пластика и бумаги, резко дернув, взметнул её ввысь, освобождая наконец-то от сковывающих пут, Дейзи вспомнила о своём соке. Она протянула руку за стаканом, не отрывая взгляда от стремительно уменьшающегося в небе желтого пятна, уносимого ветром под недовольные крики мальчишек и с удивлением поняла, что плачет.
Ветер тебя не спасет. Он сломает тебя и разорвет на клочки. В этом мире нет свободы ни для кого. Глупый, глупый ты змей, никуда тебе не убежать.

На большом плоском экране плазменного телевизора мелькали красочные рекламные картинки какого-то сказочного заморского курорта и Дейзи, глядя на длинноногую пышногрудую красотку в леопардовом бикини, что томно выгнула спину и подставила лицо заходящему солнцу, недовольно поморщилась.
Дешёвка.
Фейри щелкнула пультом, переключая канал. На смену песчаному пляжу пришла довольная улыбающаяся детская мордашка, уписывающая за обе щеки бисквитное пирожное. Дейзи села поудобнее, решив, что эту рекламу она сможет вынести. Девушка прибавила звук и положила пульт на низкий журнальный столик. Небольшая любительница проводить время у телевизора, фейри уже привыкла к тому, что в их бунгало он работал часто: музыкальные каналы, каналы о путешествиях и дикой природе – всё то, что, по мнению Инграма, могло быть ей интересно. На практике же вся эта телетерапия не слишком волновала Дейзи: обычно она равнодушно пялилась в экран ровно до тех пор, пока ангел не выключал телевизор, но сегодня она сама потянулась к пульту, пытаясь хотя бы так заглушить мысли, звучавшие в её голове и не дававшие покоя. Мысли о том, что ей делать дальше. Мысли, которые приносили с собой только страх и боль.
Мелькнул красочный рекламный слоган и на экране закружились в хороводе сочные фрукты. В животе у Дейзи голодно заурчало. Она удивленно приподняла бровь, быстро глянула на сидевшего в соседнем кресле ангела и снова перевела взгляд на экран, пытаясь понять, когда она последний раз ела. Подсчеты выходили пугающими. Для фейри еда была не так необходима, как для людей, но даже для фейри долгая голодовка ни к чему хорошему не вела.
Погруженная в подсчеты Дейзи не сразу заметила, как на экране, полыхнув ярко-красной заставкой новостей, возникла студия и гладко зачесанный диктор в сером деловом костюме. Фейри дернулась к пульту, но опоздала: бодро улыбающийся диктор громко и отчетливо произнес слова, от которых сердце девушки сжалось болью.
- Прибывший вчера в Чикаго Нэйтан Гонт выступил сегодня с заявлением…
С экрана телевизора на Дейзи смотрело хорошо знакомое длинное худое лицо с внимательным цепким взглядом.
Я верну тебе то, что у тебя забрали. Твою семью. Твой народ. Это возможно.
Кабинет с дорогой добротной мебелью. Боль от пореза на щеке.
Как говориться, quid pro quo. Сейчас ты попросишь своего дружка мне помочь и попросишь очень и очень хорошо.
Наручники на запястьях. Избитый Инграм. Нет. Не Инграм. Азраэль. Тот, кому всё равно. Тот, для кого важнее его война.
Только подумай: народ фейри - возрожденный, свободный и всё благодаря кому? Тебе.
Выбор, которого на самом деле нет. Предательство, которое останется с ней навсегда. Гроза. Боль. Смерть.
Дейзи, смертельно побледнев, вжалась в спинку кресла, не в силах оторвать взгляда от лица Гонта.

Привычный камуфляж из какого-то глянцевого журнала с качественными яркими фотографиями. Кажется, в этом издании рассказывалось о новинках в авто-мире. Инграм медленно перелистывал страницы, делая вид, что полностью увлечен своим занятием, что пристальный взгляд, вот уже битых пол часа изучающий лицо фейри, направлен исключительно на ровные строчки узких журнальных колонок. Телевизор привычно разгонял тишину бессмысленной рекламой, глупыми комедиями, многочисленными шоу для домохозяек, заполонявшими все каналы в полуденный час. И внезапным взрывом всего этого разноголосья - новости. Новости о новом Месии, о Спасителе. О твари, которая разрушила все. Толстый журнал скрипнул, сминаясь под пальцами ангела, сжавшего кулаки. Первый порыв вскочить и разбить телевизор ему удалось сдержать, но ненависть парализовала Инграма, заставив замереть на несколько секунд и вглядываться в худое носатое лицо на экране. И представлять кровавые картины мести.
Ангел очнулся внезапно, бросил короткий взгляд на Дейзи и тут же метнулся к телевизору, вырвав провод из розетки. Нужно было срочно переключиться, нужно было найти какое-то занятие, вывести фейри из этого состояния, в котором, казалось, она тонет в болезненном прошлом. Состояния, в котором ее жадное море с легкостью могло утянуть в глубину свою долгожданную жертву.
- Пойдем, Стрекоза, у меня появилась идея, - Инграм взял с тумбы карандаш и блакнот, в верхней части которого был оттиснут логотип отеля, потом подхватил девушку под локоть, вынуждая подняться, - к тому же, мы сегодня еще не завтракали, а уже половина первого.
Один из отельных ресторанчиков, в который Инграм водил фейри делать вид, что они завтракают, располагался в тени металлических арок, увитых каким-то цветущим растением. Мужчина понятия не имел, что это за цветок, но пах он вдохновляюще, и в условиях того, что ангел понятия не имел, что пойдет фейри на пользу, аромотерапия казалась не самым плохим вариантом. Удобная ротанговая мебель ресторанчика располагалась прямо на траве, а вид открывался на зеленую лужайку, где каждый день носились дети, лежали на расстеленных пледах влюбленные парочки и прогуливались люди в возрасте. Публика была разнообразной, а именно это было Инграму сейчас и нужно.
- Кофе без сахара, какао... и принесите что-нибудь сладкого. Пирожное, круасаны, что у вас сегодня в меню? - Инграм сделал заказ подошедшему официанту, глядя на исхудавшее лицо Дейзи. Будь его воля, он бы насильно кормил ее с ложки, но не был уверен, что из этого выйдет что-нибудь хорошее. По крайней мере она должна выпить какао.
Ангел взял принесенный с собой блокнот, перевернул обложку так, чтобы она оказалась снизу, несколько секунд задумчиво смотрел на  белый в клетку лист, поигрывая карандашом. Идея не блистала интеллектом, но вдруг фейри заинтересуется?
- Оглянись, Стрекоза, кто из этих людей кажется тебе интересным? - Инграм ткнул резинкой на конце карандаша в мужчину через два столика, - смотри, какой типаж. Резкий профиль, большой нос с горбинкой, тонкие губы, острые скулы, грубая кожа с глубокими морщинами. Таких натурщиков любят звать для студентов, - грифель быстро заплясал по бумаге, выводя мужские черты. Закончив, ангел огляделся снова, - а посмотри на ту девушку с коляской, вон там на скамейке. Видишь, ровный овал лица, маленький нос, высокий лоб. Таких рисовать сложнее, сложнее передать сходство, когда все черты правильные, - Инграм перевернул страницу и легкими движениями набросал описанную девушку. Вернувшийся официант расставил на столе чашки и тарелку с пирожным, ангел передвинул посуду, чтобы не мешала фейри смотреть, - а теперь глянь на лужайку. Рисовать детей, по-моему, отдельная тема. Еще немного непропорциональные лица, живая мимика. Это очень сложно ухватить, но так интересно пробовать. Вон какой-то карапуз лет четырех сидит и ревет. Давай попробуем нарисовать и его тоже? - снова перелистнув страницу, мужчина приступил к работе, а закончив, посмотрел на фейри, - здесь много подростков. Многим можно дать четырнадцать или шестнадцать. Как и тебе. Присмотрись. Ты бы смогла распознать среди них фейри? А ведь в каком нибудь отеле, в какой-нибудь школе, в какой нибудь подростковой секции обязательно найдется необычный парень или девушка с яркими зелеными глазами и неуемным нравом. Их нужно только найти. Мы сможем. Мои жнецы уже получили задание. Вам нужно только узнать друг о друге, и тогда, возможно, защита ваших старейшин больше не понадобится?
Карандаш снова скользнул по бумаге выводя знакомые пухлые губы, вздернутый носик и лукавый взгляд больших глаз, который так давно не появлялся на этом лице.

И яркая зелень лужайки, залитая солнечным светом, и чистое небо, и нежно-розовые клематисы, обвивающие металлические арки, и людской гомон, и смех детей – всё это было для Дейзи нереальным, эфемерным и призрачным. Вся эта беззаботная, почти пасторальная картина казалась лишь искусным изображением на занавесе из кисеи, за которым смутно угадывались черты совсем другого мира: мира страшного, тёмного, полного боли, страданий и смерти, мира, о котором Дейзи никак не могла забыть, потому что знала – он куда как реальнее всех этих ярких, мирных картинок, частью которых она сейчас была.
Фейри послушно переводила взгляд, туда, куда указывал карандаш ангела, рассматривая людей: ушедший с головой в чтение носатый мужчина, молодая мать, склонившаяся над лежащим в коляске ребёнком, четырёхлетний карапуз, горько плачущий от того, что не сумел словить чирикающего на соседней ветке воробья.
Такие беспечные. Такие беззащитные. Ничего не знают, не понимают, не чувствуют. - Дейзи с силой сжала плетёные подлокотники кресла, ощущая, как её накрывает с головой отчаянье. Горькое, едкое, оно было в ней давно, но, обычно заглушенное глухим равнодушием, так усердно взлелеянным фейри в последние дни, оно почти себя не проявляло. Теперь же, пробудившись, вырвавшись на свободу благодаря воспоминаниям, что были вызваны коротким новостным репортажем, оно, казалось, вознамерилось утопить в себе свою хозяйку, не давая сделать даже глубоко вдоха. Дейзи чувствовала. Ослепительно ярко, болезненно сильно, чувствовала полно, впервые за все эти серые, укутанные в напускное безразличие дни и не знала, что с этим делать.
Она перевела взгляд на ангела. Он быстро рисовал, склонившись над блокнотом и Дейзи, не зная, что в эту секунду она поменялась с Инграмом ролью тайного наблюдателя, всматривалась в так хорошо знакомое ей лицо, слушая слова утешения, которые совсем не утешали. Быстрые, уверенные штрихи, сосредоточенный взгляд, чуть сведенные брови. Ей всегда нравилось следить за тем, как он рисует. Нравилось, потому, что в эти мгновения он становился каким-то по-особенному отрешенным, но таким любимым почти незнакомцем. Было ли дня него рисование сродни особой медитации? Дейзи не знала, но она точно знала, что следя за ним рисующим, она хоть немного могла увидеть того Инграма, который всегда прятался от чужих глаз. Внимательный, серьёзный, вдумчивый, без тех наносных примесей нелепой бравады, глупого оптимизма или чопорного эгоизма, которые оседают на каждом человеке в обычной жизни. Будто каждый штрих карандаша или мазок кисти срывал с него то напускное, с чем приходилось иметь дело каждому, кто встречал ангела впервые. Но сейчас она видела не только это: память накладывала на реальность совсем другие картины и Инграм, сидящий за столом уютного летнего ресторанчика, то и дело уступал место совсем другому Инграму – тому, что сидя в кресле, в тёмном кабинете не сводил глаз с маленького медальона в форме орла…
Дейзи, закусив губу, посмотрела на свой портрет на блокнотном листе. Видел ли ангел, что с его картин смотрела не просто белокурая и зеленоглазая человеческая девушка, а фейри? Понимал ли, что даже не изображая крылья или золотистую пыльцу, он всегда писал её той, кем она была, каким-то немыслимым образом передавая её истинную суть, может быть непонятную другим, но так хорошо заметную самой Дейзи? Дар, который он едва ли осознавал, но который всегда завораживал фейри.
А как бы ты нарисовал себя, Инграм? Что бы было на этом листе? – Девушка снова перевела взгляд на лицо ангела. – Кто ты, Инграм и что с этим делать?
Дейзи знала, что это важные вопросы, вопросы страшные, потому что от ответов на эти вопросы зависело слишком многое. Но их нужно было задать. Потому что был носатый мужчина, с головой ушедший в свое чтение, была молодая мать, склонившаяся над ребёнком, был ревущий карапуз, залитая солнцем лужайка, чистое небо, нежно-розовые клематисы, людской гомон и детских смех. Потому что был Гонт, в котором она не чувствовала жизни, но который жил, был Инграм, не оставляющий её ни на минуту, были медальоны в виде фигурок животных, были Всадники Апокалипсиса, был целый мир, замерший на опасной острой грани и была она – фейри, помнящая, что было в Чикаго, вернувшаяся из своего безразличия, чувствующая и смертельно напуганная до того, что больше не могла молчать.
- Кто ты? Один из Всадников, так? – Дейзи смотрела в глаза ангела и не могла отвести взгляд. – Ты – Смерть?

Карандаш, до того уверенно вычерчивающий легкие ниточки волос, замер, выпал из разжавшихся пальцев, покатился по столу и исчез в траве. Ладонь ангела оттолкнула блокнот. Он откинулся на спинку стула, подперев кулаком подбородок, брови сошлись на переносице.
Дейзи обращалась к нему, пожалуй, впервые после случившегося у Гонта. После всех тревожных трудных недель, она впервые спрашивала, впервые смотрела на него прямо, не стараясь зарыться в свой собственный, наглухо заколоченный мир. Вот только вопросы, которые она задавала, застали ангела врасплох, подкрутили громкости голосу, постоянно звучащему у него в голове. Инграм, не зная о чем вспомнила фейри, и сам вернулся в тот жаркий летний вечер, в кабинет, в котором, не смотря на высокую температуру за окном почему-то было по морозному холодно. Вспомнил ощущения, которые испытывал в тот момент, чувства непонятного родства с человеком, сидящим напротив. Человеком, который был черной дырой, поглощающей все телепатические импульсы. Человеком, который носил на шее под одеждой небольшую каменную фигурку хищной птицы.
Инграм сглотнул, ощущая мучительную потребность выговориться, раскрыться перед фейри и будь, что будет.
- Смерть, - произнес он глухо, - она всегда была частью меня самого. Так что ничего удивительного нет в том, что четвертым Всадником оказался именно ангел Смерти. Я начал подозревать, как только мы узнали о Голоде. Подумал, ну кто же, если не я? Но до конкретного момента не позволял этим мыслям брать верх, боялся, что они подтолкнут меня к опасным действиям. Мой медальон, - Инграм поморщился, осознав, что помимо воли назвал его своим, - висит на шее Нэйтана Гонта. Я бы охотно отдал этой твари свою роль, но его медальон не берет, не наградил его даже насморком, хотя... ты же чувствовала эту энергию, такая свалила бы замертво даже слона. Там, на площади, медальон нашел меня, - ангел коснулся пальцами виска, как будто у него болела голова, - и с тех пор больше не затыкается, я постоянно слышу его зов. Теперь уже могу контролировать, отстраняться, приглушать. А тогда... он орал так громко, что я едва отдавал отчет в своих действиях. До сих пор не знаю, ради чего я принял приглашение Гонта: чтобы разобраться с убийцей брата или потому, что рванул к артефакту.
Некоторое время Инграм сидел молча, глядя в только ему известную точку где-то в траве. Между столиками с шумом и криками пронеслись несколько ребятишек, за которыми еле поспевал зареванный карапуз, носатый мужчина сложил газету и встал, оставив на столе несколько купюр, молодая мама толкнула коляску и скрылась за поворотом. Беззаботные жители отеля расходились по каким-то ипровизированным делам, возможно, интуитивно ощущая, что от этого места нужно держаться подальше, что мужчина, сидящий за столиком в компании светловолосой девушки, несет угрозу. Инграм, наконец-то поднял взгляд и заглянул Дейзи в глаза.
- Я был рядом с ним, почти коснулся его пальцами. Я чувствовал себя наркоманом, у которого вырвали иглу из вены, когда громилы Гонта меня оттащили. Но все время, пока я находился там, всеми своими силами я заставлял себя сидеть, не слушать, не отвечать, не воспринимать то, что медальон обещал мне. А обещал он много. И обещает до сих пор. Но теперь его голос как звон комара над ухом, раздражает, но почти не имеет надо мной силы. Есть кое-что поважнее. Есть ты. Твоя жизнь и жизнь в тебе, улыбка, которую я так хочу снова видеть в твоих глазах...
Инграм чуть подался вперед, положив руки на стол, одна, будто неосознанно легла ладонью вверх. Кто знает, может маленькая женская ладошка так же неосознанно скользнет на привычное ей место.

Дейзи молча слушала то, о чём знала и так, хотя и старательно прятала это знание от самой себя уже очень давно. Когда она впервые почувствовала то, о чём сейчас говорил Инграм? Когда впервые уловила ту неясную, почти неразличимую, но так пугающую тень, что следовала за ним куда бы он не пошел? В особняке Гонта? В милтоновском отеле? На набережной Антверпена? Или ещё раньше? В прохладной тени богатого дворца, в одуряющей жаре невольничьего рынка? Наверное, она всегда это чувствовала: не просто Смерть за его плечами, что-то большее, что худшее, что-то, чьего имени она не хотела знать и что предпочитала не видеть, замечая так, как замечают призраков: краем глаза, неуловимым размазанным штрихом на самой границе восприятия. Но теперь всё было иначе. Собственный вопрос и слова Инграма сорвали все занавесы, за которыми так удобно было прятать правду, заставили смотреть прямо и Дейзи не было куда спрятаться от того, что она сейчас слышала и видела. Чувства, почти позабытые в спасительной эмоциональной глухоте последних дней, а сейчас такие яркие и сильные не оставляли шанса хотя бы попытаться оценить всё трезво. Да и как всё это можно было оценить трезво и здраво? Вот он – тот, кого она считала своим мужчиной, тот, с кем она делила судьбу и постель, радость и боль, тот, кого любила уже почти век и что теперь? Где он, этот мужчина? Где он был в кабинете Гонта или в том треклятом подвале? Да был ли он вообще когда-нибудь или стал всего лишь её выдумкой? И, что самое худшее, где он будет потом? Кем он станет в той лавине из тьмы и смерти, что неотвратимо движется на мир?
Взгляд Дейзи упал на открытую ладонь ангела, лежащую на столе. Жест, хорошо понятный каждому. «Возьми меня за руку. Будь со мной. Останься рядом». Но как это сделать? Как дать своё согласие той силе, которая уже пробуждается, готовясь принести этому миру лишь гибель?
И без того бледная фейри, побледнела ещё больше, она до боли закусила губу, не отрывая взгляда от ладони, чувствуя, как охвативший её страх становится с каждым мгновением всё сильнее.
- Я… Мне надо… - Дейзи вскочила с места, неловко задев край столика и пролив так и не тронутое какао. – Мне надо подумать. Не ходи за мной.
Девушка развернулась и, так и не глянув на ангела, быстро пошла прочь.

Ночное небо, то небо, глубинная чернота которого завораживает, зачаровывая своей таинственной безграничностью, что становится лишь более явной от призрачного света больших и низких звезд – уже давно позабытая роскошь, о которой большинство людей даже и не знают. Подсвеченная огнями миллиардов фонарей, поднятая на недосягаемую высоту крышами высоток, озвученная миллионами и миллионами звуков ночь для большинства стала привычным, почти ручным зверьком в блеклой полинялой шкурке и мало есть на Земле тех мест, где ночь остаётся самой собой – могучим диким зверем, дарующим с равной лёгкостью как страх, так и покой. Но, всё же, порой её дыхание можно уловить даже вблизи от человеческого жилья и фейри, сидящая сейчас на покатом холме, глядя на раскинувшийся внизу курортный, ещё не спящий и горящий огнями ламп городок, знала – повернись она в другую сторону, туда, где за её спиной не было ни домов, ни электрического света, она бы уловила это дыхание без труда. Но Дейзи продолжала сидеть так, как сидела: сжавшись, охватив ноги руками, положив голову на колени, не обращая внимания на ночной холод и не отрывая взгляда от города, словно пытаясь отыскать там подтверждение правильности принятого решения. Решения, что далось ей тяжело, потому что пришлось вспомнить обо всём, о чём она так старательно пыталась не думать последние дни: Чикаго, Гонт, Инграм, предательство, убитые ею катако, Нелла...
Дейзи сделала глубокий вдох, задержала дыхание, на мгновение закрыла глаза, выдохнув, поднялась на ноги и пошла по тропинке, ведущей назад, к городку.
Надо возвращаться.
Что ж, она остаётся. Не просто остаётся – возвращается. Не будет больше попыток отрешиться от всего мира, уйти в себя, делая вид, что ничего вокруг не существует, включая и её саму. У неё нет на это права. Она не заслужила ни искупления, ни прощения, но если она может сделать хоть что-то, чтобы хоть как-то помочь этому миру – она это сделает. Сделает ради тех фейри, что погубила своим предательством, сделает ради так верящей в неё Нелы, ради тех катако, которые не пережили чикагской грозы, ради всего живого, чей страх и боль она чувствовала сейчас как-никогда отчетливо. Маленькая одинокая фейри не смогла бы сделать много, но у неё бы шанс. Инграм. Он сам сказал, что она нужна ему, что она то, что удерживает его, заглушая зов Медальона, мешая сорваться, не давая превратиться во Всадника. Вот он – её способ помочь миру, её долг и обязанность. Ему нужна она? Она останется с ним. Ему нужна её улыбка? Она заставит себя улыбаться. А собственные чувства… Она не имеет на них права. Только не после всего того, что случилось. Так даже проще. Так лучше. Боль, страх, любовь, отчаянье, страдание – всё это она запрёт в самой дальней затхлой комнате своего сознания и навсегда выбросит ключ, потому что разбираться во всём этом ей никогда не хватит ни смелости, ни сил.
Дейзи не удивилась, не заметив света в окнах бунгало: она знала, что Инграм где-то рядом. Запах табачного дыма выдал его, как и, секундой позже, едва заметная красная точка огонька сигареты, вспыхивающая каждый раз, когда ангел делал затяжку. Фейри подошла ближе, радуясь тому, что света звезд недостаточно для того, чтобы хорошо рассмотреть тёмную мужскую фигуру, замершую на ступеньках крыльца: так будет проще сделать первый шаг.
Дейзи остановилась на мгновение: хрупкая белокурая девчонка, продрогшая в своих джинсах и футболке от ночной сырости и, подойдя ближе, молча опустилась на ступеньку рядом с ангелом.  У неё был свой долг и она собиралась его выполнить.

Конечно, он не пошел следом. Знал, что Дейзи вернется. Вернется не потому, что ей некуда было идти, не потому, что она наконец-то очнулась от своего страшного забытья. Где-то глубоко внутри себя Инграм знал ответ, но с остервенелым упорством гнал это знание, заглушал мысли. Ради нее и ради себя он должен притвориться и принять ее приход как желание быть рядом.
Он ждал ее возвращения, сидя на ступенях крыльца, рядом медленно вырастала горка сигаретных трупов. Утром, еще до рассвета, уборщик сметет их со ступеней, стирая все свидетельства ночного ожидания. Инграм глубоко затянулся и медленно выпустил облако дыма. Отсюда, из самой дальней части отеля хорошо просматривалась вся территория, а гулкий ночной воздух позволял уловить каждый звук. В главном корпусе, четырехэтажном небольшом здании, все еще работал ресторан. Отчетливо доносилась ноющая мелодия саксофона. Где-то у бассейна группа подростков играла в карты, сопровождая игру громкими возгласами. Никто и не пытался их разогнать.
В обоих ближайших бунгало горел свет. В одном из них пожилая пара пила чай, о чем-то ворчливо споря. В окне второго на секунду появилась обнаженная женщина и задернула шторы, после чего свет погас. Очень отстраненно Инграм отметил, что через два месяца ее не станет, а осужденный ревнивый любовник повесится в тюремной камере. Просто факты из списка смерти, холодные, ничего не значащие, теряющиеся среди тысяч похожих. Не задевающие чувств. Равнодушно глядя в пустоту, Инграм снова затянулся.
И тут вдруг на другом конце парка, тонущего в ночном полумраке, появилась она. Мелькнула привидением, светлая одежда и золотистые волосы будто фосфоресцировали в темноте, ярко выделяя Дейзи среди окружающей синеватой серости. Она казалась ненастоящей, не принадлежащей этому миру, она не была существом из плоти и крови. Видение, призрак, болотный огонек, заманивающий и обманывающий. Дейзи приближалась, ступила в квадрат желтого света, падающего на дорожку из окна старичков-полуночников, и тогда иллюзия развеялась, Инграм увидел, что она живая, такая знакомая ему Стрекоза. Одинокая и замерзшая девочка с совершенно недетским взглядом.
И только теперь, когда оглушающим снежным комом на него свалилось облегчение, ангел понял, насколько действительно боялся, что она может не вернуться.
Дейзи опустилась рядом с ним на ступеньку, Инграм затушил сигарету и отправил окурок в братскую могилу. Некоторое время он просто сидел, не глядя на фейри, просто впитывая восхитительное ощущение ее близости, потом медленно повернулся.
- Пойдем в дом, тебе нужно согреться.

Эту ночь, как и все предыдущие, ангел коротал на диване. Диван был широкий и удобный, заказанный по каталогу какой-то знаменитой дизайнерской фирмы, но все его ощутимые достоинства пропадали впустую. Инграм не мог уснуть, не мог устроиться, не мог отключить мысли и яркие образы, лезущие в голову и такие детализированные, что хотелось выть. Он не выдержал, поднялся, несколько раз неслышно прошел по комнате, запустив пятерню в спутанные волосы. Сигареты закончились, и ему нечем было себя отвлечь. Ангел остановился в широком проеме, ведущем в спальню, медленно вошел и остановился у кровати.
Инграм сомневался, что Дейзи спит, он долго вглядывался в ее лицо, очень бледное в сумраке комнаты, потом протянул руку, очертил в воздухе контур ее плеча, высвободившегося из-под одеяла, едва ощутимо коснулся волос, разметавшихся по подушке. Ангел присел, матрас осторожно прогнулся под его весом, не шелохнув лежащую на нем девушку. Инграм наклонился, полуприлег, опершись локтем, коснулся губами девичьего виска.
Черт подери, я же Всадник, я Смерть. Зачем я это делаю, зачем лезу к ней…
Он обнял Дейзи за талию, уткнулся ей в плечо, с наслаждением вдыхая такой до боли знакомый аромат. И просто остался лежать так, потому что на большее пока не имел права, а на меньшее уже не мог себя уговорить.

Дейзи не спала: никак не могла уснуть, против воли вслушиваясь в едва заметные шумы: далекий смех подвыпившей компании, стрекот сверчка, засевшего где-то под крыльцом их бунгало, царапанье ветки по стеклу. Хорошие звуки, почти размеренные, звуки не несущие в себе ничего плохого или тревожного и, наверное, они уже давно усыпили бы её, если бы не совсем другой шум: шорохи, доносившееся с дивана, где устроился ангел. Инграм также, как и она, не мог уснуть и в шорохах этих таилась опасность неизвестности. Дейзи не знала, чего ей ждать дальше, не знала с того самого момента, как села на ступеньку крыльца, рядом с курившим ангелом и как не убеждала она себя в том, что решение уже принято, что то, что будет потом – не так уж и важно, а самое главное для неё – выдержать, не изменив этому самому своему принятому решению – всё это помогало слабо. Фейри чувствовала себя кроликом, замершим перед удавом. Глупым кроликом, что сам пришел к своему палачу и теперь ждал, когда тот, отбросив прочь наигранную медлительность, наброситься на свою добычу.
Ожидание растягивало минуты в мучительные часы и тихие шаги, наконец-то раздавшиеся в погруженной в темноту комнате, для Дейзи стали едва ли не радостью. Фейри слышала, как ангел прошелся несколько раз туда-обратно, слышала, как он остановился, казалось, она могла слышать даже его дыхание, могла слышать то, что вообще не возможно услышать: его взгляд, выражение лица, биение сердца или это её собственное сердце билось так громко, что его легко можно было принять за биение двух сердец? Дейзи мучительно хотелось открыть глаза, посмотреть на мужчину, что замер у её кровати, прочитать в его взгляде… что? Свой приговор? Увидеть в его глазах отражение той, что добровольно решила принести себя в жертву не из благородства или любви, а просто потому, что больше у неё ничего и не было кроме этой жертвенности? А ещё ей хотелось замереть, уснуть, отбыть куда-то далеко по маршруту в страну снов, чтобы не быть свидетельницей тому, к чему была не готова, чего не хотела, чему противилась и что должно было произойти, а, иначе, зачем же Инграм пришел к ней? Как выбрать из двух разных, но одинаково сильных желаний? Дейзи не знала, а потому, так и не выбрав, замерла, притворяясь спящей.
Еда слышно скрипнула постель, прогибаясь под чужим весом. Рука на её талии, тепло мужского тела, легкий поцелуй, даже не поцелуй – касание губами.
Ты должна! Обязана! Что бы ни было. Обязана и всё тут!
Не отстраниться, не сжаться от незваных прикосновений, принуждать себя дышать спокойно, словно во сне – маленький подвиг или большая трусость? Мол, а вдруг не тронет, если поймет, что она и правда спит?
Дыхание на плече, чуть более крепкое объятие и… всё. Дейзи, замершая в руках ангела, ждала, того, что будет дальше, но зря: только знакомый запах табака, только тяжесть мужской руки, только странное ощущение, которому она не могла подобрать название, хотя и знала его когда-то. Защищенность? Понимание того, что вот оно – твоё место, то самое, которое все так жадно ищут в своей жизни и которое никогда не сводится к географической точке на карте или глобусе, а которое можно отыскать только рядом с тем, кто значит для тебя больше всех остальных вместе взятых. Дейзи не знала, не могла никак вспомнить и, заново привыкая и к этой руке, и к дыханию на своём плече и к чужому теплу, сама не заметила, как задремала, а когда проснулась, поняла, что, похоже, и правда, сможет справится с той ношей, которую сама добровольно на себя взвалила.
У меня получится. Должно получиться. Ставки слишком высоки. Надо что-то делать.
И Дейзи знала, с чего нужно начать. Она открыла глаза, обвела взглядом залитую утренним, ещё совсем серым светом, комнату, повернулась к ангелу, попыталась улыбнуться и тихо спросила:
- Эй, а у нас здесь есть яблоки?

Инграм чувствовал, как Дейзи расслабляется в его объятиях, как деланно ровные вдохи и выдохи становятся глубже, превращаясь в дыхание по-настоящему спящего.
Ангел не отрываясь вглядывался в умиротворенное лицо спящей фейри и ощущал какое-то хрупкое ненадежное счастье. Она была здесь, с ним, похожая на маленького дикого зверька, пойманного человеком. Испуганного зверька, который отчаянно бился в человеческих руках, а потом, осознав что ему не причинят вреда, наконец, успокоился и доверился.
Бледный ночной свет просачивался сквозь большие окна, рисовал на полу узоры из веток. Тень ангела ложилась на спящую фейри и Инграм вдруг испугался, что может помешать ее спокойному сну. Очень осторожно, чтобы не разбудить, мужчина отстранился, привалился спиной к спинке кровати и остался сидеть так до утра, вслушиваясь в дыхание спящей рядом девушки, пока ее голос не вывел его из задумчивости.
- Эй, а у нас здесь есть яблоки?
Инграм резко обернулся, будто не поверив, что фейри обращается к нему наяву. Но зеленые глаза и вздернутые в неуверенной улыбке уголки губ были вполне реальны. Чтобы не спугнуть этот неожиданный порыв, ангел коротко кивнул, и, ничего не сказав, быстро вышел из комнаты.
Яблоки у них были. Не смотря на то, что Дейзи не проявляла никакого интереса к еде в принципе, Инграм продолжал каждый день заказывать в номер свежие фрукты. Их приносили в светлой плетеной корзине на белой салфетке, а на следующий день уносили нетронутыми, заменяя новой партией. Подхватив корзинку, ангел достал из холодильника пакет сока, чистый стакан и вернулся в спальню.
- У нас есть не только яблоки, - негромко произнес он и положил корзинку к фейри на колени. На белоснежной ткани красовались три яблока – зеленое, желтое и красное, два апельсина, гроздь винограда и несколько абрикос. Поставив стакан на тумбочку, Инграм налил в него сока, - если ты захочешь, я могу сбегать за пирожными.
Ты только, пожалуйста, ешь!

Он просто не понимает, почему ты не отвечаешь ему.
Прекрасно он все понимает, поверь мне. Не хочу ни его участия, ни его рассуждений о моей роли в войне.
Инграм, но…
Хватит, Эста. Мне достаточно связи с тобой, я тебе доверяю и уверен, что ты точно описываешь обстановку. Или, может, тебя что-то не устраивает?
Устраивает! Но все переживают. Тебя нет слишком долго. Люцифер…
Хватит о Люцифере. Я свяжусь с ним сам, позже. А пока передай, что мысль с эмпатами мне нравится, нужно обдумать. Думаю, я смогу стать… чем-то вроде тренера.
Многие не одобряют то, что мы впутаем в это людей.
А что они одобряют? То, что обезумевший Всадник, в моем лице к примеру, пойдет косить людей направо налево, в том числе тех эмпатов, которых они так не хотят впутывать? Ладно, Эста. Об этом пока рано…
Как она?
Лучше. Но нам еще нужно время. И знаешь… спасибо тебе, Эста... До связи.
Инграм оборвал ментальную нить, соединяющую его с братом, находившемся сейчас в сотнях километров, и обернулся, чтобы сквозь стеклянные двери бунгало увидеть фейри. Сам он сидел на ступенях крыльца, взял за привычку устраиваться там с сигаретой в руке, когда нужно было переговорить с Эстой, единственным ангелом, с которым он сейчас поддерживал связь.
Его снова торопили, и Инграм понимал, что иначе нельзя. Вот только Дейзи об этом пока знать не нужно было.
Он поднялся, бросил давно погасший окурок в пепельницу, услужливо поставленную для него на перилах крыльца, и вошел в комнату. Остановившись рядом с фейри, Инграм заглянул ей в глаза долгим вопрошающим взглядом, а потом произнес будничным тоном:
- Ну что, может пора пройтись? Миссис Грант сказала, что сегодня в городе ярмарка. Какие-то изделия ручной работы. Это может быть интересно?

О том, что игра с придуманными ей же самой правилами ей не удаётся, Дейзи поняла быстро – в этом помог Инграм. И как бы она не старалась казаться такой, какой была раньше, как бы не принуждала себя вспоминать свою прошлую жизнь и терпеливо воссоздавать её в новых декорациях, она, то и дело, ловила на себе взгляд ангела, взгляд, в котором легко читалось недоверие вперемежку с немым вопросом, на который она не хотела давать ответ, потому что знала, что честный её ответ разрушит ту хрупкую иллюзию, которую им двоим удалось создать. Почему осталась? Простила? Приняла? Поняла? И, самое простое и такое важное: любишь, все ещё любишь?
Вот и сейчас, Дейзи, не выдержав долгого взгляда ангела, отвела глаза.
- Ярмарка? Звучит неплохо. – Врать другим – сложно, врать себе, когда понимаешь, что врешь – трудная работа, работа, которая требует от тебя много сил, потому что приходится следить за всем: голос, поза, слова, выражение лица. Неприученная к обману фейри, всегда привыкшая вести себя так, как чувствовала и говорить то, что думала, к концу дня выматывалась так, что засыпала почти сразу, как голова её касалось подушки. Впрочем, это было скорее плюсом: кто знает, чтобы произошло, если бы она, страдая бессонницей, не могла уснуть. Ночь слишком опасное время: в темноте оживают страхи и выходят на свет самые потаённые мысли, в темноте, когда не видно лица ангела, лежащего рядом с тобой, когда оживают воспоминания и возвращается прирученная днем боль слишком легко отказаться от принятого решение и слишком соблазнительным становится желание просто выйти из игры, сдаться, отказаться от возложенного на себя бремени.
- Думаю, можно сходить. Если ты не против. – Тонкие пальцы ловко снимают ароматную кожуру с мандарина, разламывают фрукт по палам. Хотя бы с едой нет проблем, спасибо и на том. Фейри отломила дольку и, забросив её себе в рот, остаток протянула ангелу. – Держи. Сладкий.
Легкая улыбка. Улыбки – с этим сложнее всего. Кажется, такая малость: растянуть губы и всё. Но Дейзи понимала: для искренней улыбки нужно много больше, чем простая работа лицевых мышц, как понимала и то, что этого «много больше» у неё нет.
- Только дай мне минутку, ладно?
Девушка, не дождавшись ответа, шмыгнула в гардеробную, потянулась рукой к двери, но тут же сама себя одернула: закрытая дверь – слишком тревожный признак, который в её игре был под запретом. Правила – есть правила. Фейри мельком глянула на вешалку с одеждой: выбор был более чем скромный и подошла к столику, на котором лежали её ярко-желтые солнечные очки. Губы девушки брезгливо поджались. Одна из их первых местных покупок. Точнее, покупка Инграма. Она же просто с готовностью согласилась на его предложение, как соглашалась и на все другие. Ещё одно правило – соглашаться со всем, что предлагал ангел. Прогулка по парку? Хорошо. Визит в только что открывшуюся кафешку? Ладно. Ярмарка изделий ручной работы? Пойдет. Инграм решал за них двоих, решал не только это. Это он определял весь их жизненный порядок и её, Дейзи, место в нём. Фейри часто замечала, как хмурился ангел, задумываясь о чём-то своём, как оставался один на крыльце, явно связываясь с кем-то из своих, но фейри не было хода ни в мысли, заставляющие хмуриться своего хозяина, ни в молчаливые телепатические диалоги. Дейзи приняла и это. Приняла легко, потому что и сама не хотела ничего знать. Впрочем, во всём этом всеобщем её согласии все же существовало одно исключение – то, через что фейри так и не смогла перешагнуть и каждый раз, когда Инграм брал её за руку, осторожно гладил по щеке или обнимал, лежа в кровати, она замирала, словно испуганный зверек, угодивший в капкан. Единственный протест, который она могла себе позволить и который безропотно принял ангел.
Дейзи надела очки и вернулась к Инграму.
- Всё! Готова! Идём?!

Город был просто залит солнцем. Оно светило до тошноты ярко, слепило глаза, отражалось от окон домов и витрин магазинчиков, отскакивало от брусчатки, устилавшей улицу, и врезалось в зрачки. Люди, вышедшие на прогулку, были вполне довольны и жарой, и этим солнцем, и шумом ярмарки. Не доволен был ангел, идущий по тротуару, привычно спрятав руки в карманах, чтобы ненароком по привычке не взять за руку шедшею рядом фейри.
Вдоль дороги, по обеим сторонам, были выставлены столы и лотки, на которых умельцы ручной работы представляли результаты своих стараний. Гремела музыка, то там, то здесь на тротуарах примостились музыканты с гитарами, скрипками, тамтамами и саксофонами. Целый квартал заполняли художники, предлагавшие за полчаса нарисовать твой портрет или за пять минут управиться с шаржем. Многочисленные кафе вынесли на улицу плетеные кресла и стулья, чтобы хоть как-то справиться с конкурентами, разносившими по рядам хот-доги и самодельные сладости.
Весь этот шум, глупые улыбки, громкий смех раздражал Инграма. Новости, которые принес ему Эста были не утешительными, и теперь ангелу казалось, что жители города просто бесятся с жиру, пока где-то далеко отсюда умирают другие люди и его, Инграма, братья. А не был ли он сам таким же наигранно радостным клоуном? Не корчил ли он из себя оптимистичного дурака, принимающего вымученную улыбку Дейзи за чистую монету и скрывающимся в этом тихом местечке от всех забот?
- Эй, мистер, угостите девушку, - разрумянившаяся толстушка с большим подносом пирожных на секунду отвлекла его от этих мыслей, приветливо улыбнулась Дейзи и сунула свой товар чуть ли не под нос ангелу, - отдам два за пятьдесят пенсов.
Инграм молча протянул девушке фунт, снял с подноса два больших пирожных, украшенных яркими кремовыми цветами и протянул один фейри. Продавцы с соседних лотков, увидев успех своей коллеги, оживились, повскакивали с мест, подзывая к себе.
- Подходите сюда! Смотрите какие у меня шарфики. К вашим очкам очень подойдет этот, мисс!
- А сережки из бисера посмотреть не хотите? Такие будут только у вас.
- Плетеные ремни из кожи вас не интересуют, сэр?
Инграм наскоро оттеснил фейри от стола с изделиями из кожи и указал на свободный столик у одного из кафе.
- Давай закажем что-нибудь холодного. Будешь пиво, Дейз?
Хозяин заведения, колоритный толстяк в длинном фартуке, принял заказ и удалился. Ангел взглянул фейри в глаза. Эста рассказал ему еще одну вещь, которая не давала Инграму покоя и, кажется, подсказывала выход. Временный выход для них обоих. Нужно было как-то начать разговор.
- Помнишь Авию? Ту девочку из зоомагазина в Чикаго? – не самое приятное воспоминание, но что поделать. Тон ангела был совершенно будничным, - Угораздило же ее связаться с моим братом. Я рассказывал тебе. И тут такие новости. Люц сам, конечно, не верещит об этом на всех углах, но от ангелов сложно скрыть подобное. Маленькая катако, кажется, беременна.
Вернулся хозяин, сопровождающий официанта, несшего заказ. Инграм взял бутылку пива, сделал глоток и, помолчав, продолжил:
- Он хочет спрятать ее. А это значит – никаких ангелов поблизости, никакой заметной защиты. Но девушке нужен компаньон, - он снова замолчал, посмотрел на Дейзи, - как думаешь, ты смогла бы им стать?
Если бы она согласилась, это расставило бы все по своим местам. Стрекоза не осталась бы одна, она была бы в безопасности. И взглянем правде в глаза, она избавилась бы от моего докучливого общества. У нее появилось бы время все осмыслить. А у меня – взяться за дело.
Инграм ждал ответа.

Авию Дейзи помнила хорошо: сложно забыть того, с кем стоял спина к спине, пытаясь отбиться от полчища адской саранчи. И, хотя должность продавца в зоомагазине не в ходила в список любимых профессий фейри, Дейзи готова была признать, что скромная тихушница катако, при необходимости как-то разом терявшая всю свою тихушность, была не так плоха, как можно было подумать, судя по её профессиональному выбору. Не омрачило впечатления фейри даже как-то случайно оброненная Инграмом фраза о том, с кем именно Авия вздумала играть в Ромео и Джульетту - в конце концов, любовь зла, полюбишь и Люцифера, а тихие скромные девочки всегда имели склонность западать на отъявленных мерзавцев. Утешало то, что, как правило, эти девочки очень быстро понимали, что мерзавец остаётся мерзавцем, как его не люби, взрослели, умнели и, перерастая свои влюбленности, отправлялись на поиски уже кого-то куда как более подходящего. Вот только Авии, похоже, уже не грозило отделаться так легко. Новость о беременности катако ошарашила и разозлила Дейзи настолько, что, взгляни она на себя со стороны и сама бы удивилась.
Мудак херов, чем он думал?! - От яростного возмущения глаза девушки вспыхнули зеленым огнём, на мгновение превращая её в ту, прошлую, бойкую и боевую фейри, к которой, как казалось, уже не будет возврата. - Долбанный мудазвон, на дворе Апокалипсис, а он решил Антихриста заделать?! А девчонка-то в чём виновата?! Муфлон криворогий!
Девичья ладошка сжалась в кулак, гнев её обладательницы требовал выхода, но следующие слова Инграма всё изменили.
Спрятать? Никаких ангелов? - Дейзи удивлённо посмотрела на Инграма, чувствуя, как на смену её гневу приходит растерянность. Вслед за неё пришло осознание того, что её игра не удалась. Принятое решение оказалось ошибочным, а жертва лишней и отвергнутой. - Надоело притворяться? Он отсылает меня? Хочет убрать подальше? Тоже спрятать. От... от себя? Я ему не нужна. Конечно, зачем я ему такая.
Фейри, оглушенная этим понимаем, поспешно отвела взгляд и опустила голову, делая вид, что вдруг очень сильно заинтересовалась клетчатым узором обычной скатерти, которой был накрыт их столик.
- Компаньоном для Авии? - Повторила Дэйзи эхом, пытаясь переварить так внезапно свалившиеся на неё новости. Уехать? Впервые за столько недель быть предоставленной самой себе?  Не находиться под круглосуточным пристальным вниманием того, кого пытаешься обмануть? Не притворяться, не заставлять себя казаться той, кем не являешься, избавиться от тяжелой ноши, добровольно взваленной на плечи? Ей только что дали новую цель, новый способ быть хоть как-то полезной. Это казалось выходом, отдыхом, избавлением.
Но Инграм? Как же он? Оставить его наедине со всем этим? С Апокалипсисом? Со Смертью?  - Фейри закусила губу, по-прежнему не отрывая взгляда от скатерти. - А что я могу? Он сам это предложил. Сам. Значит, я не слишком-то и полезна. Все эти посиделки в бунгало и походы на ярмарки связывают ему руки. Он должен действовать, а я - обуза. Так нельзя.
- Думаю... - Голос Дейзи дрогнул, она невольно задержала дыхание, но уже в следующую секунду спокойно продолжила - да, думаю, это хорошая идея.

Почти собранный рюкзак стоял на кровати, являя миру худые бока и таким им и суждено было остаться: у фейри было слишком мало вещей, чтобы хоть как-то исправить ситуацию. Впрочем, её это не волновало, в конце концов, всем необходимым можно было разжиться на месте, там, куда её отправят для того, чтобы стать то ли нянькой, то ли сиделкой при беременной катако, там, где не будет Инграма. Вот только Дейзи сомневалась в том, что ей вообще что-нибудь понадобится сверх того, что уже было упрятано в недра её поклажи. Девушка на всякий случай обвела комнату взглядом, проверяя себя - не забыла ли чего, потянула за язычок молнии, застегивая рюкзак и опустилась на кровать рядом с ним.
- Я готова.
Готова? Правда? - Чёткое и кристально ясное осознание того факта, что уже совсем скоро Инграма не будет рядом с ней заставило сердце фейри болезненно сжаться. - Не смей! Не смей об этом думать. Так правильно. Так нужно. Так будет лучше всем. Ты же решила - никаких эмоций! Не смей в это нырять! Тебе не выплыть! Прекрати!
Дейзи сделала глубокий вдох и посмотрела на ангела, старательно пытаясь казаться спокойной:
- А ты?

Инграм давно ничего так не радовало, как реакция фейри на его неожиданные новости. Эта реакция превзошла все его ожидания. Потухшие на такое долгое время изумрудные глаза наконец-то вспыхнули той самой озорной жгучей искрой, которую ангел так любил и, ему казалось, он отчетливо может читать мысли Дейзи, не прибегая ни к каким телепатическим ухищрениям.
Эта реакция, эта маленькая вспышка дала Инграму такой заряд надежды, что узел, стянувший грудь от предвкушения грядущего расставания слегка расслабился.
Это было правильно, это было необходимо – отпустить Дейзи от себя, дать ей свободу, позволить вновь почувствовать себя отдельной единицей, существом, обладающим местом и целью в этом мире, пусть он и стоит на грани. Дейзи нужно было встряхнуться, почувствовать себя ведущей, а кто как не Авия в этом случае подходила на роль ведомого? С кем, как не с ней фейри сможет восстановиться? Последняя стадия реабилитации – ответственность за другого. Конечно, с намного большим удовольствием Инграм оставил бы Дейзи с юным фейри, таким же растерянным и одиноким, какой и она была все эти годы. Это было бы для нее спасением, возможностью простить и принять те силы, которыми она теперь обладала. Но была только маленькая беременная Авия, так пусть же они станут спасением друг для друга: катако и фейри, одна – полюбившая ангела смерти, вторая – отдавшая себя бывшему Дьяволу.
Инграм сидел на кровати, в ожидании пока Дейзи упакует свой скромный багаж. Он задумчиво вертел в пальцах зажигалку, которая больше не работала (надо же, сколько я успел выкурить за эту неделю), и снова и снова вызывал в памяти образ фейри, узнавшей вдруг ошарашившую ее новость, фейри возмущенную, и, пусть на миг, но такую прежнюю. Голос Дейзи вывел его из задумчивости, Инграм вскинул голову, улыбнулся девушке и кивнул.
- Пойдем, нам еще нужно взять билеты.
Они снова летели на самолете. Инграм успел связаться с братьями, обсудить и прийти к выводу, что любое проявление сверхсил может привлечь ненужное внимание.
Ангел подхватил рюкзак фейри, открыл пред ней дверь бунгало и сам обернулся на пороге.
- Когда-нибудь я хотел бы сюда вернуться с тобой. Когда-нибудь… при других обстоятельствах.

Такси остановилась у небольшого коттеджа в тихом спальном районе – перевалочная база для двух девушек перед тем, как они отправятся в более надежное место.
Мы здесь, - мимолетно и еле слышно, чтобы не перехватили. Его сигнал тут же приняли, в окне мелькнуло знакомое мальчишечье лицо и тут же тактично исчезло.
Инграм вздохнул, опустил рюкзак фейри на ступени крыльца и вымученно улыбнулся. В нем больше не осталось ни сил, ни бодрости. Он больше не мог притворяться. Уставшие и какие-то болезненные глаза ангела впились в глаза фейри.
- Я увижу Антарктиду. Представляешь, за всю бесконечную жизнь я еще ни разу там не бывал. Раздобуду фотоаппарат и буду снимать все для тебя, - будто спохватившись, ангел вдруг полез во внутренний карман куртки, достал пластиковую банковскую карту и вложил ее в ладонь фейри. Задержал руку на ее пальцах, сжал, - сможешь позволить себе что угодно.
Он замолчал, опустил взгляд, а через минуту снова посмотрел на Дейзи.
- Я буду связываться с тобой, если буду убежден, что это безопасно. Слушай меня иногда. Здесь, - Инграм коснулся виска, а потом опустил руку, - в дом иди одна, иначе, боюсь, вы мен не вытолкайте. Доверяй Эсте, он за тебя умрет, если потребуется.
Еще одна пауза, еще один долгий болезненный взгляд.
- До встречи, Стрекоза, - ангел наклонился, едва ощутимо обхватил лицо фейри ладонями и почти невесомо поцеловал в губы. Ты знаешь, как бешено, фатально, оглушительно я люблю тебя…
Быстро отстранившись, Инграм отвернулся и широким шагом пошел прочь, спрятав руки в карманы и ссутулившись. Внутри него бушевало море, способное сметать с лица земли целые города. Но сейчас это море уничтожало только его самого.