Название:I shut my eyes
Участники событий: Дейзи Хилл, Инграм
Время событий:после финальной битвы
Место событий:изначально - Чикаго, позже - другие города.
Описание событий:
Иногда цена спасенной жизни или сдержанного обещания слишком высока. Расплачиваться приходиться обоим. Разрушенными надеждами, одиночеством, болью. Начало нового мира - конец, черта перечеркивающая прошлое.

I shut my eyes and all the world drops dead;
I lift my lids and all is born again.
(I think I made you up inside my head.)
Sylvia Plath

Увидеть - не значит поверить, почувствовать - не значит принять. Иллюзия успокоительного самообмана -  всё это только почудилось, показалось, не сбылось, потому что и быть не могло, потому что не может её мир, лишившись своей основы, продолжать существовать, потому что не может она, фейри, потеряв того, кого любила, продолжать дышать, видеть, ощущать, сжимать в ладони холодную ладонь ангела, лежащего на цементном полу пустой комнаты. Все это только сон, только ложь, потому что...
- Ты обещал. Ты же мне обещал... - Шепотом. Криком уже не дозовешься. Тихо. Едва-едва. Тише уже никому не нужного биения собственного сердца, тише дыхания, тише шороха ангельских крыльев за стеной. - Инграм, ты же поклялся! Ин! Ты же поклялся мне!
Хрупкая маленькая фейри на коленях у бездвижного тела. Короткое имя, повторяемое снова и снова, как молитва, как приказ, как последний, самый веский и неопровержимый довод.
- Ин! Слышишь?! Ин! - Дейзи дернула ангела за руку, пытаясь его то ли поднять, то ли разбудить. Дернула сильно, почти зло. Как капризный ребёнок, которому не дали такое желанное и обещанное, как утопающий, хватающийся за хрупкую соломинку, зная, что она не выдержит его веса, но продолжающий тянуться к тонкому воплощению ложной надежды. - Ты сказал, что выживешь! Сказал, что вернешься! Помнишь, Ин?! Ну, чего разлегся? Вставай! Слышишь?! - Фейри, плача, но не замечая слез, заглянула в бледное такое любимое и теперь холодно-спокойное лицо. - Вставай! Давай, я даже злиться не буду. Обещаю. Правда, я слова тебе не скажу, ты только открой глаза, ладно? Давай же, Ин! Ну чего нам тут сидеть? Я хочу домой. В Кефалонию. Там солнце. Там хорошо. Помнишь? Мне тут холодно, слышишь? Мне тут не нравится. Совсем. Ин! Пожалуйста, ну пожалуйста, Ин! Давай уйдем отсюда, а? Вместе. Ин! Ну почему ты не слышишь? Специально, да? Дурак ты крылатый. Вставай! Ну чего ты молчишь?!
Дейзи, склонившись ещё ниже, уткнувшись в грудь ангела, вцепилась в его куртку.
- Любимый мой, хороший мой. Ты же обещал мне, Ин! - Слова растворились в плаче. Горьком, тихом, жалобном, в плаче-отчаянье, в плаче-боли, в плаче-признании того, что уже ничего нельзя изменить.  - Я все сделаю, только не уходи. Всё!
- Всё?
Голос, прозвучавший не наяву - в мыслях. Отчужденный, блеклый, холодный. Голос, заставивший Дейзи открыть глаза, пытаясь взглядом найти его источник. Обостренные чувства фейри знали, кто с ней заговорил и от этого знания шел страх такой силы, что ему удалось сделать немыслимое - пробиться через сковывающую сердце боль. Пробиться, но не подчинить. Дейзи резко выпрямилась,в глазах её полыхала перекованная из отчаянья яростная ненависть.
- Ты?!
- Я.
- Убирайся!  - Фейри повернулась, пытаясь отыскать своего собеседника, но комната, как и прежде, была пуста. - Пошла вон!
- Нет.
- Я не отдам его тебе, поняла?! Ты его не получишь! Он не твой!
- Мой.
- Только попробуй подойти!
- И что тогда, маленькая фейри? Что ты сможешь сделать мне? Разве ты сможешь меня остановить? - Тени, залегшие в дальнем углу зашевелились, сплетаясь в одно - подвижное, меняющееся, тянущееся вверх, превращающееся в женский силуэт. - С сотворения это мира и других миров никто не смог противится мне. Тебе ли не знать. - Силуэт, сотканный из тени, шагнул из угла, приближаясь к замершему на полу ангелу. - Как и то, что у меня больше прав на него, чем у тебя. В конце концов, это я всегда была ему хозяйкой.
- Нет! Раньше! Не теперь!
- Почему? - Силуэт замер, набирая форму, тени ложись складками ткани, превращаясь в платье на тонком женском теле, завивались в густые длинные локоны, обрамляя ни на кого не похожее худое лицо. - Из-за твоего обряда? Из-за вашей любви? Из-за того, что вы зовете чувствами? Чем они отличны от иных?  Чем ты отлична от всех остальных, маленькая фейри? Какие у тебя права на него? - Лицо сотканной из тени женщины странно помутнело, словно затянулось дымом, сквозь который, стремительно меняясь, стали проступать совсем другие черты сотен иных женских лиц. - Вас было много. Я помню всех. - Дейзи, как завороженная, следила за пугающей сменой ликов, порой успевая уловить знакомые черты: пухлые губы Ирен, темные глаза Эйлы, собственный чуть вздернутый нос. - Вы приходили и уходили, а оставалась только я. Я и он. Века. Тысячелетия. С рождения мира. Ты не сможешь даже понять, какой груз времени на моих плечах. Но он помогал мне его нести. Через него я знакомилась с миром живых. Через него и я порой чувствовала себя живой. - Тонкие пальцы худой руки потянулись к ангелу, но остановились, так и не коснувшись. - Раньше. Теперь - нет.
Фейри, не в силах оторвать взгляда от той, которой всегда боялась и чье неизменное присутствие чувствовала всегда, когда была с Ингармом, уловив в её голосе, казалось бы не возможное - сожаление, выпалила:
- Так не забирай его! Есть только ты и он? Хорошо! Пускай! Пускай так будет и дальше. Если он умрет, если переродится - это будет не Инграм, он не сможет чувствовать. И ты не сможешь! А ты ведь хочешь этого, так? Это тебе нужно! Он нужен тебе! Пусть он живет!
Женщина, сотканная из тени, посмотрела фейри в глаза и та сразу осеклась.
- Тебе не понять сути моих желаний, маленькая фейри, но мне незачем прятать их от тебя. Если бы я могла - я бы подарила ему жизнь. Но даже я подчиняюсь законам этого мира. За каждый дар надо платить. За смерть - смертью. За жизнь - жизнью. Мне нечем платить.
- Я! Я могу! - Дейзи, окрыленная внезапной надеждой, забыв про собственный страх, вскочила на ноги. - Если тебе нужна жизнь за жизнь  - забирай мою!
- Подумай. В этой сделке не будет возвратов. Никогда.
- Плевать! - Фейри подошла ближе к темной фигуре. - Забирай! Сейчас же!
- Мне безразлична твоя судьба, фейри, но я должна сказать: ты лишишься своей сути, своего бессмертия, станешь простой смертной.
- Смертной?  - Дейзи, не задумываясь, качнула головой. - Без него у меня и так нет жизни.
- Уверена?
- Да! Делай, что нужно.
Фейри шагнула навстречу Смерти и, взяв её за холодную, почти невесомую руку, почувствовала, как земля уходит из-под ног.

Боль уходила медленно. Отступала сантиметр за сантиметром, даруя измученному невыносимой пыткой телу покой, но Дейзи едва ли осознавала это. Она сидела на полу, держа голову Инграма на коленях, перебирая его темные волосы и плакала. Плакала не от боли, горя и отчаянья. Плакала от счастья. Плакала, видя, как вздымается с каждым вдохом его грудь, как пульсирует выступающая на шее вена, как трепещут ресницы.
Мужчина и девушка. Ангел и человек.
- Ин? Вставай, Ин. Все прошло. Все закончилось. Возвращайся, Ин. Ты обещал, помнишь? Ты же мне обещал.

Как описать Ничто? Не думать, не чувствовать, не ощущать, не слышать, не видеть. Не быть. Ничто, такое непонятно знакомое, близкое, как утроба матери, как начало и конец.
- Каково это?
Если бы не раздавшийся в пустоте голос, он бы и не заподозрил о существовании звука, не заподозрил бы даже о существовании самого себя.
- Ну же, - снова голос, будто спустя много часов. Часы? Время? Кроме звука еще существует время, - Инграм, ответь мне.
Инграм. Имя. Цепляясь за это имя в пустоте начала проявляться личность. Тяжело, трудно, будто сдирая с себя несмываемые чернила. Инграм. Ангел. Ангел смерти. Он узнал голос.
- Вот, уже лучше, - в обычно холодном равнодушном тоне довольные нотки.
- Каково что? – он с трудом пытается понять, что происходит, ощутить себя, шевельнуться, открыть глаза, но тела нет. Есть только Ничто. И Она – госпожа, враг, суть. Смерть.
- Каково быть мертвым, Инграм?
- Мертвым? Я мертв?
- Вы победили, Инграм. Остановили Апокалипсис. Вы герои. Ты заплатил за это. Жизнь одного ангела – небольшая цена за жизнь миллиардов людишек. Я знаю, так ты считаешь.
Сознание ангела лихорадило. Мертв. Мертв! Как, когда?  Медленно, будто выбираясь из вязкого болота, возвращались воспоминания: Всадники, темная фигура на крыше, бьющая через край, приводящая в экстаз мощь, удар, падающее тело… и пустота.
- Расскажи мне, как это? За столько тысячелетий мне все не у кого было спросить.
- Я не имею права умереть.
- От чего же? – в голосе Смерти слышалась насмешка. Он не помнил. Сознание лихорадочно копалось в мутной памяти.
- Я дал клятву. Я должен вернуться.
Смерть уже откровенно смеялась.
- Клятву? Кому, ей?
- Ей, - Зеленые глаза, светлые волосы, яркие солнечные лучи оплетают их руки, укутывают в сверкающий кокон, соединяют в единое целое. Тела сплетаются на белых простынях. Стон, вскрик удовольствия, закушенные губы, наслаждение, крепко сжатые пальцы. Нить, тонкая, звенящая, тянущаяся к хрупкой девушке с серым от страха лицом. Дейзи. Стрекоза. Жизнь. Он ей должен. Он обещал. Он не может ее бросить.
- Зачем тебе эта девчонка? Ты – мой.
- Нет! – он рванулся, метнулся из стороны в сторону, стараясь уцепиться хоть за что-то, почувствовать хотя бы дуновение ветра, услышать хотя бы звук, позволяющий вырваться из окружающего Ничто.
- Инграм, - голос Смерти успокаивающий, ласковый. Ангел почувствовал прикосновение холодных пальцев там, где должны быть плечи, прохладные губы коснулись несуществующего виска, - перестань бороться, ты устал, слишком устал…
- Нет! – под усилием его воли Ничто менялось, обретало форму, сужалось до размеров безжизненного тела, в котором было заперто сознание ангела, не способного шевельнуть и пальцем. Он начал воспринимать окружающий мир, ощущать множество сущностей. Ему нужна была хоть капля жизненной силы, чтобы вернуться. Ангел заставил себя потянуться к этим сущностям, впитывая в себя их энергию, стараясь заполнить затягивающее Ничто, - Я поклялся, что вернусь. Любой ценой.
- Любой ценой? – посреди пустоты медленно проявлялся женский силуэт. Молочно-белые линии на непроглядно черном. Белое лицо приблизилось, белые глаза смотрели внимательно и вопрошающе, - Хорошо. Раз так, я сделаю тебе подарок.
Образ женщины развеялся, но тут же появился снова, намного дальше, будто в Ничто могло существовать пространство. Высокая, тонкая, но безгранично мощная, Смерть держала за руку хрупкую маленькую девушку, сотканную из золотистого солнечного света. Инграм мгновенно узнал эту девушку.
- Дейзи! – отчаянный, полный боли и страха крик разорвал пустоту, - нет, оставь ее! Только не ее! Не такой ценой!
Смерть оглянулась, насмешливо вздернув бровь.
- Но ты ведь сам сказал – любой.
Он рвался, пытаясь догнать удаляющиеся силуэты, но не мог сдвинуться с места. У него больше не было даже голоса, чтобы кричать. Наваливалась тяжесть, бесконечная подавляющая тяжесть. Силуэты отдалялись, и единственное, что он мог – смотреть, как Смерть уводит за руку ту единственную, ради которой стоило жить.
Вдох, еще вдох. Воздух с трудом врывался в смерзшиеся легкие. Ангел открыл глаза. Сверху вниз на него смотрело любимое лицо с блестящими от слез щеками. Долго, очень долго, как будто бы вечность он всматривался в это лицо. Где-то далеко проехала машина, за стеной кто-то бросил короткую фразу и смолк, и Инграм вдруг осознал, что он жив. А значит… Дейзи, Стрекоза, чье прикосновение он чувствует на своих волосах, тоже жива, невредима, рядом!
- Дейзи, - выдохнул он со стоном, ощущая вселенское облегчение. С трудом подняв руку, весящую, кажется, целую тонну, ангел с нежностью коснулся щеки девушки. Все, что происходило с ним, показалось теперь кошмаром, бредом. Жива, здесь, невредима.
Осознание пришло постепенно, сложившись из разрозненных фактов. Глаза. Те же любимые глаза, но зелень их не такая пронзительно яркая. Крылья. Исчезли, не видны даже на том глубоком слое реальности, что едва доступен даже сильнейшим существам. Энергия. Теплой золотистой силы, сверкающей как маяк, больше не было. Она была все той же любимой и желанной Дейзи, но больше не была фейри. Смерть выбрала цену его жизни. Он все-таки убил свою Стрекозу.
- Зачем, - болезненный шепот сорвался с губ помимо его воли. Инграм знал ответ. Чем бы только он сам не пожертвовал ради того, чтобы Дейзи жила? И все же… как? Как принять такую жертву?!
Ангел нащупал ладонь девушки, прижал к губам и с силой закрыл глаза.

Его взгляд, голос, прикосновение - чудо, цену которому она никогда не сможет назвать, потому что нет цены тому, что делает тебя живой. От звука голоса ангела, такого любимого и, в то же время непривычного, сердце ушло в бешеный галоп, словно желая загнать себя до смерти. Дейзи наклонилась к ангелу, зажмурилась впитывая каждой своей клеточкой его прикосновение, нежась в нём, все ещё не веря в реальность всего произошедшего, все ещё опасаясь принять свалившееся на неё такое безграничное счастье - живой! Живой! Хотелось кричать в голос, петь, смеяться, рыдать, но услышав сорвавшееся с губ ангела короткое "зачем", девушка вздрогнула. Столько в нём было боли и тяжелого отчаянья, что Дейзи, чувствуя, как в ней самой откликается эта же боль, закусила губу.
- Зачем? Ты же знаешь. Мы оба знаем. Я вернула себе жизнь. Ты моя жизнь. Инграм. Только ты. Ну чего ты? Не нужно. - Дейзи, всхлипнув, даже не пытаясь остановить слезы (на это не хватило бы сил), легла рядом с ангелом, обняла, прижалась крепко-крепко, делясь теплом с его закоченевшим телом, коснулась губами виска. Заговорила тихо, почти не слышно, как говорят с напуганным ребёнком, баюкая словами его страхи и горести. - Не кори себя. Не вини. Мы выиграли. Выстояли. Выжили. Это главное. Слышишь? Ты спас мир. Столько людей, столько живых существ. Живых благодаря тебе. Тьмы больше нет. Ты только подумай, слышишь, Ин, только подумай, сколько ты уберег. Помнишь Антверпен? А Кефалонию? А Милтон? Это все осталось, не пропало без следа. Это же важно, Ин. Это очень важно, понимаешь? И мы остались. - Дейзи закрыла глаза, уже не зная, кого она утешает: ангела или себя. - Вот они мы, Инграм. Любимой мой. Мой самый хороший, самый нужный, муж мой, как бы я смогла без тебя? Ты моя душа, моё сердце, моя вечность. Слышишь? Это ты - моя вечность. И я вернула её себе. И теперь все будет хорошо.  Ин, все обязательно будет хорошо. Мир выстоял, Тьмы нет, а мы - есть. Слышишь? Вместе. Правда, Ин? Вместе - это же главное. А ты представь, сколько ещё будет. Сколько хорошего случится. И с нами тоже. Хочешь, мы в Антверпен вернёмся? Давай туда вернёмся, а? Хочешь? Или в Кнокке-Хейт. Помнишь, как мы в море все дни проводили? И теперь будем. День - в море, а вечером - на пляже. Будем лежать на песке и считать звезды, и я обязательно собьюсь, а ты будешь меня дразнить, но только понарошку, как ты умеешь, правда? А потом...
Дейзи, уткнувшись в уже насквозь промокшее от её слез рукав ангела, говорила и говорила, не находя в себе сил остановится, отгораживаясь словами от страшной правды, от неизменной своего выбора, от будущего, о котором было страшно думать, подменяя его придуманной сказкой из только что сочиненных идей, которым никогда не суждено будет сбыться. Но это будет потом. А сейчас  им нужна эта сказка: и ей, и Инграму. нужна для того, чтобы дышать, что бы не соскользнуть в бездну черного отчаянья, что бы заставить себя жить, а значит, она будет говорить дальше, пока не станет хоть чуточку легче мужчине, которого она держала в своих объятьях, пока сама она не поймет, что в ней появилось достаточно храбрости для того, чтобы посмотреть в глаза ангела и прочитать в его взгляде приговор себе, тот приговор, который она заметила во взгляде Инграма, когда он смотрел на неё, осознав, чего она лишилась.
А пока она, хрупкая девушка утешала бессмертного ангела, рассказывая ему сказку, обреченную на смерть.

Апокалипсис не закончился, не прошел бесследно. Он остался гниющими нарывами, покрывая тело спасенного мира. Апокалипсис жил на улицах, на залитых уже засохшей, намертво впитавшейся в асфальт кровью, мостовых, на руинах домов, на бескрайних полях, изрытых свежими могилами. Он жил в сердцах тех, кому на счастье или на беду удалось выжить.
Апокалипсис жил в ангеле смерти, вернувшемся с того света.
Если бы все можно было закончить так просто – по щелчку пальца, по короткой отмашке, просто остановить и вернуться к нормальной жизни, принять свершившееся и жить дальше. Ничего не вернулось, никто не вернулся. Все приходилось восстанавливать из праха, возрождать из пепла, сквозь боль, сквозь желание сдохнуть, залечивать раны измочаленного мира, латать обожженную кожу измученной Земли. Сшивать располосованный на куски Эдем.
Заживлять собственную уставшую, искусанную чувством вины суть.
У архангела Азраэля было много работы. Оставшийся без предводителя Рай требовал неусыпного наблюдения, реорганизации, новых назначений, защиты в конце концов. Неугомонные разрозненные горстки все еще верных Сихаилу ангелов пытались атаковать стены Эдема, нападать на хранителей, помогающих людям восстанавливать города.
Тех, кто мог вести за собой ангельское войско по праву архангела, осталось слишком мало. Инграм да Габриэль. Суриэль и Рафаил отдавали все свои силы помощи людям, руководя своими отрядами на Земле. Уриил скрывался где-то, не желая принять поражения. Сихаил отбывал первые месяцы своего вечного наказания в темнице, где некогда был заключен Люцифер.
Люцифер. Новость о гибели предводителя Сопротивления не стала для Инграма шоком или ударом. Возможно, еще с первого дня, с первой встречи у проснувшегося вулкана, он знал, что так случиться. В конце концов Инграм был ангелом смерти. Наконец-то Люцифер был свободен, наконец-то он избавился от Тьмы, вернувшись в Свет. Но боль от потери первого друга это приглушить не могло. Ничто не могло. Кроме мыслей о Дейзи.
Дейзи… Стрекоза, отдавшая свои крылья за его жалкую жизнь. Инграм непрестанно прокручивал в голове свое возвращение из мертвых. Заброшенный дом, холодный каменный пол, два тела, держащие друг друга в объятиях, ее ласковый голос, картины, которые она рисовала в воздухе, картины их сладкого будущего, где все будет хорошо, миражи, в которые хочется навсегда погрузиться. Тогда ангел и фейри, обменявшая свою сущность, были близки последний раз.
Жертва. Кровавое болезненное слово. Оно поселилось между ними, ширилось, росло, гнило. Слишком большая жертва, чтобы можно было залечить рану, нанесенную ею.
Инграм все еще любил Дейзи, теперь, наверное, даже больше, сильнее, отчаяннее, болезненнее, презирая себя. Особенно презирая себя всякий раз, когда она отводила глаза, чтобы не позволить ему увидеть, как они изменились. Ангел знал, что рано или поздно Дейзи возненавидит его за свою жертву и ничего не мог с этим сделать.
Но не смотря ни на что, ему необходимо было быть рядом.

Вечер выдался холодным и снежным. Крупные белые хлопья сыпались сплошной стеной, налипая на стекла, фонари, оседали на ветках деревьев.
Высокая мужская фигура появилась на тихой улочке будто бы ниоткуда. Инграм одернул куртку, огляделся, заметив нужный дом, и быстрым шагом подошел к крыльцу. Здесь жила Авия, возлюбленная его брата, носящая под сердцем ребенка. Именно здесь проводила все свое время Дейзи, привязавшаяся к катако, как к родной сестре. Конечно, Авии, оставшейся совсем одной после смерти Люцифера, нужна была помощь и поддержка, но Инграму все больше казалось, что его Стрекоза прячется здесь. От всего мира и от ангела, забравшего ее бессмертие.
Помедлив, он поднялся на крыльцо, отряхнул ботинки от снега и нажал на дверной звонок. Спустя минуту дверь открыла бледная темноволосая девушка, кутавшаяся в шерстяную кофту, не способную скрыть округлый живот.
- Здравствуй, Авия. Это снова я.
- Здравствуй, - девушка блекло улыбнулась. Инграм знал, что это не потому, что она не рада гостю, просто катако была еще одной жертвой, разучившейся улыбаться. Она обернулась и позвала, - Дейзи, Инграм пришел.
Ангел глубоко вздохнул.

Они не остановили Конец Света, чтобы там кто ни говорил – это была ложь. Конец Света состоялся, неоспоримо, устойчиво, безвозвратно. Он произошел и этого нельзя было изменить, как нельзя было изменить и того, что этот самый Конец Света не был окончанием всего, а стал лишь началом нового мира. Мира, в котором выжившие заново учились жить, где возрождение перестало быть чудом, превратившись в обязанность, где каждый, все ещё не веря в то, что Тьма отступила, сам взращивал эту веру с каждым новым прожитым днем. В этом мире было много слез и горя, но ещё больше было надежд. Этот мир был миром сожалений, памяти, новых стремлений, перемен и привыкания. Последнее, порой, давалось сложнее всего. Но Дейзи, как это не было удивительно ей самой, приняла все произошедшее в день Апокалипсиса достаточно мирно. Ей не хватало очень многого: утренней музыки рассвета, ощущения искристой энергии в каждой, даже самой малой частичке живого, отклика природы на каждый свой жест. Она скучала по возможности видеть больше, чем способен увидеть человеческий глаз и слышать больше, чем слышит человеческое ухо. Её удивляла, а порой и пугала новая хрупкость собственного тела – такое нежное, беззащитное человеческое тело, как люди могли выдерживать эту невероятную уязвимость? Нечаянно порезавшись в один из первых дней своей новой жизни, Дейзи почти два часа провела рассматривая узкую полоску кровоточащего пореза, снова и снова снимая с него корочку запекшейся крови. То, что такая пустяковая ранка, на которую она бы раньше не обратила внимания просто потому, что та бы исчезла раньше, чем она осознала бы её наличие, теперь и не думала затягиваться и это вызывало удивление, которому ещё только предстояло перерасти в понимание того, что теперь ей, обычному человеку, нужно совсем по-другому относится к себе. Дейзи чувствовала себя так, как, наверное, чувствует себя тот, кто полностью потерял не только память, но и все умения. Она, как и этот несчастный, заново училась ходить, говорить, даже думать. И все же… Все же это было не так сложно, как представлялось по началу. Наверное, где-то глубоко внутри себя Дейзи была согласна с таким исходом: привыкшая быть изгоем своего племени, считавшая себя предателем, только теперь она в полной мере чувствовала, что расплатилась за всё сполна. Это даже успокаивало и, наверное, принесло бы удовлетворение, если бы не Инграм. Ангел, которого она любила, и который не мог простить ни себе ни ей потери той, которую любил уже он.
Фейри, его Стрекоза, сгинувшая в объятьях смерти… Инграм пытался отыскать её в ней, теперь обычной человеческой девушке, каждый раз, когда смотрел и, не находя, мучился так, что и сама Дейзи не могла выдержать, потому что не знала, как уменьшить его боль. Она казалась сама себе жестоким, изощренным палачом, снова и снова пытающим свою жертву и с каждым днём ненавидела себя за это всё больше и больше. Потому и отводила глаза от ангела, боясь, что их потускневшая зелень станет ему лишним напоминанием, потому и не хотела его объятий, зная, что он не почувствует больше той светлой энергии, которая переполняла фейри раньше.
Было и ещё нечто. Тяжелое, страшное, горькое. Собственный страх быть непринятой, стать нелюбимой. Даже если и не сейчас, то потом. Как долго Инграм выдержит с ней рядом? С ней, пока ещё даже не начавшей толком меняться? Когда она прочтет в его глазах, что больше не любима? Что эта девушка, женщина, старуха не имеет ничего общего с той Стрекозой, которую он любил, а потому противна? Дейзи боялась и страх этот рос с каждым днем, ведь она понимала всю неизбежность их совместной с ангелом истории. Понимала, но не делилась. Даже с Авией, чей дом ей стал прибежищем. Знала ли маленькая застенчивая катако, тянувшая груз уже своей невосполнимой потери, о том, что она была нужна бывшей фейри намного больше, чем та ей? Что была той единственной, чьих взглядов Дейзи не боялась может быть из-за тех несколько недель в Ирвинге, где они и жили как обычные люди, а может быть потому, что Авия, погруженная в свою боль и в свою новую надежду, носимую под сердцем, могла понять её как-никто другой. В любом случае Дейзи делала все, чтобы не быть бесполезной: утешала, советовала, помогала, учила улыбаться заново, запрещая и себе и Авии слезы, которые все равно ничего не могли изменить.
И все равно, каждый вечер, несмотря на свои страхи она ждала Инграма. Ждала, стараясь убедить себя, что он не идет потому, что у него много дел, а не потому, что не хочет идти, ждала отчаянно, жадно, как ждет измученный жаждой странник глотка воды. И каждый вечер, несмотря на все свои горести, она встречала его улыбкой, хотя бы так пытаясь уменьшить его боль.
Вот и сейчас, едва услышав слова Авии, Дейзи поспешно, даже не отряхнув рук, вышла из кухни в коридор, улыбнулась, обняла ангела, на мгновение прижавшись щекой к его холодной, мокрой от тающего снега куртке.
- Прости, что не обниму нормально. Видишь? - Девушка отпрянула и показала ангелу испачканные в муке руки. – Мы решили с Авией пирожки печь. Это какая-то русская жуть. Я с этим тестом воюю, воюю, а оно не вымешивается как надо. Раздевайся скорее, куртка вся мокрая, ты же совсем замерз. Мой руки и давай к нам. У нас там и кроме теста чего поесть найдется.
Дейзи отвернулась и пошла на кухню, как обычно не заглянув ангелу в глаза.
- Как думаешь, какие пирожки вкуснее: с апельсиновым джемом или с яблоками?

В этом доме все так странно напоминало Антверпен. То, как две живущие здесь девушки старались выстроить свой быт, как пытались отгородиться от сверхъестественного, что захватил их в убийственный водоворот, изломал, измучил и выплюнул. Атмосфера дома, в котором ангел периодически оставался ночевать, ощущая себя чужим в этих стенах и в то же время не зная, где еще смог бы почувствовать себя более нужным.
Дейзи выглянула из кухни, так привычно прижалась к нему и тут же вспорхнула, выскальзывая из его рук. Все еще Стрекоза, все еще неуловимое непостижимое существо, при виде которого начинало сладко ныть сердце. Инграм послушно прошел в ванную, включил кран и подставил ладони под теплую струю воды. Он впитывал в себя эти ощущения простого человеческого тела и вместе с ними возвращал себя в мир. Взгляд мужчины встретился со взглядом собственного отражения в зеркале над раковиной. Он тоже изменился. По крайней мере самому Инграму так казалось. В отличие от Дейзи, ставшей более человечной, ангел обрастал ледяной коркой сверхъестественного. Ему приходилось становиться таким, ему приходилось чаще быть Азраэлем, носить это имя, откликаться на него. Инграм для воинов Эдема был никем, архангел Азраэль, старший из оставшихся в живых ангелов, имел право управлять, приказывать и карать. Эти двое ненавидели друг друга, с безнадежностью осознавая, что они не являются двумя личностями в одном теле, они - две стороны одной личности.
Инграм плеснул воды себе в лицо, будто так надеясь смыть надменное выражение Азраэля, вытерся полотенцем и вошел в кухню, подтягивая рукава свитера.
- Вообще-то, я думаю, что самые вкусные пирожки с картошкой. Знаешь, в пюре добавляется жареный лук, молотый перец и получается вкуснотища. Не бывает пирожков с апельсиновым джемом.
Он улыбнулся, разглядывая разложенные на столе продукты, бледную горку теста и покрывающий все это белый налет муки, напоминающий лежащий снаружи снег.
- Вы тут как наркоторговцы, фасующие товар, - мужчина оседлал один из стоящих у стола стульев, - ну, чем ты грозилась меня кормить? Я дня три уже ничего не ел, - он помолчал, наблюдая за фейри, - Дейз, а потом давай прогуляемся?

Редкие фонари высвечивали только небольшие круги света, и улица была похожа на нить гирлянды, где редкими огоньками сверкали лампочки. Темнота была спасением, она могла подарить девушке, потерявшей очень многое, возможность скрыть перемены, которые так ее мучили, а идущему рядом мужчине не мешала рассматривать ее, любоваться и понимать, как много осталось в ней прежнего. Стрекоза. С крыльями или без, Дейзи, несомненно, оставалась его Стрекозой, вот только теперь Инграм опасался так называть ее вслух, боялся уколоть девушку этим именем, заставить думать о жертве, которую фейри принесла ради его жизни.
Он держал Дейзи за руку, пытаясь почувствовать сквозь шерстяную варежку тепло ее кожи.
- Дейзи, ты давно лепила снеговика? - он попытался заглянуть ей в глаза и улыбнулся.

К тому моменту, как в центре запорошенной снегом клумбы появился скатанный из трех шаров снеговик и Дейзи и Инграм сами могли бы легко сойти за родственников своего шедевра. Извалявшиеся в снегу с ног до головы, они сидели теперь на скамейке и девушка, раскрасневшаяся от беготни и предыдущих попыток увернуться от коварных снежков, запущенных рукой ангела, отряхивала свои теплые брюки, даже не пытаясь стереть с лица довольную хитрую ухмылку: в конце концов не каждый вечер тебе удается, незаметно подкравшись к самому ангелу смерти, забросить ему за воротник целую пригоршню снега, а потом наблюдать, старясь не лопнуть от рвущегося наружу смеха, как он пытается избавиться от только что полученного "презента".
- Знаешь, по-моему ему нужен пластический хирург. - Дейзи посмотрела на кривого снеговика, которому явно не доставало толщины с одного бока и прыснула: снежный шедевр с ветками вместо рук, огромным носом-камнем и повязанным на манер чалмы вокруг "головы" черным полиэтеленовым пакетом смотрелся странно. - Мы создали какого-то снежного Франкенштейна. Поздравляю вас, доктор Виктор, ваш талант не пропал зря.
Девушка откинулась на спинку скамейки, глянула в темное ночное звездное небо и улыбнулась, снова мысленно порадовавшись тому, что приняла приглашение Инграма. Они уже очень давно никуда не выбирались вместе. Слишком давно. Ещё до Апокалипсиса. Впрочем, думать об этом в такой вечер совсем не хотелось, как не хотелось и вспоминать о собственных страхах, о том, кто она теперь есть на самом деле и что её ждет. Нет, этот вечер определенно был слишком хорош для всего этого и Дейзи, решив взять от него все возможное, не собиралась изменять своему решению, позволив себе на эти несколько коротких часов стать почти прежней. Только "почти", потому что возврата к прошлому уже нет и никогда не будет, но порой "почти" это тоже очень много, особенно для тех, кто потерял все. Сейчас же, пьянея от морозного воздуха, подбодренная ночной темнотой, скрывающей произошедшие с ней перемены, Дейзи думала только о том, как бы исправить их с ангелом кривобокое создание. - Ему определенно нужен нос получше. Не думаешь?
Дейзи покрутила головой, пытаясь отыскать хоть что-то более живописное, чем остробокий камень, скользнула взглядом по стволу низкой сосенки, растущей рядом со скамейкой.
- Смотри! - девушка указала рукой на шишку, цепляющуюся за одну из веток. - Идеальный же нос получится. Ну-ка.
Дейзи вскочила, за секунду забралась на скамейку, смело стала на её спинку, ловко балансируя на узком деревянном ребре, уперлась рукой в ствол, потянулась к шишке, привстав на носочки и в эту самую секунду, скользкий от налипшего снега ботинок сместился и съехала с доски. Девушка взмахнула руками, пытаясь удержать равновесие, но собственное тело, утратив свою срвехъестественную ловкость, отказалось слушаться и Дейзи, коротко пискнув, рухнула вниз, падая, ободрав до крови щеку о шершавый ствол сосны.
Ничего. Сейчас пройдет. - Обычная утешительная мысль, которой бессмертная фейри всегда подбадривала себя, прекрасно зная, что её волшебная регенерация вступит в силу сразу же после любого происшествия. - Нет. Не пройдет.
Девушка замерла, не открывая глаз, ошарашенная свалившимся на неё пониманием: не пройдет, потому что нет больше никакой регенерации, потому что она теперь не фейри, а простой человек, что снова забыл о соей неуклюжести и хрупкости и, что хуже всего, всему этому стал свидетелем Инграм. - Черт!

Инграм, развалившийся на скамейке, положив руку на деревянную спинку позади девушки, с улыбкой осмотрел результат их творения. Снеговик казался ему вполне забавным. Кособокий? Ну и пускай, разве в руководстве к лепке фигур из снега сказано, что составляющие его сферы должны быть идеально ровными? Вовсе нет. Руки его состояли из тонких веток кустарника, напоминающих грозно скрюченные пальцы. Нарисованный палкой рот складывался в гаденькую хитрую ухмылку. Весь вид снежного человечка, включая чалму из мусорного пакета, составлял вполне цельный образ, будто наталкивали на мысли о раздувшемся восточном колдуне, у которого как-то не заладилось с заклинанием.
Запрокинув голову, ангел перевел взгляд в ночное небо и тихо рассмеялся, пустив в воздух облачко пара.
- А ты, значит, мой верный помощник Игорь? В такой интерпретации история приобретает совершенно новый смысл, который мне нравится намного больше.
Он наклонился к Дейзи, приобнял ее за плечи одной рукой. Выбивающиеся из под вязаной шапочки светлы волосы коснулись его щеки. Инграм улыбнулся, прикрыл глаза и глубоко вздохнул. Ему было хорошо. Ему было спокойно, как не было уже очень давно. Именно сейчас, играя с Дейзи в снежки, слушая ее заливистый смех, уворачиваясь от ее метких снарядов, он наконец-то осознал, что война подходит к концу, что мир возвращается на круги своя. Нужно было сделать еще только небольшой рывок, применить еще одно последнее усилие, завершающий шаг, чтобы пересечь финишную черту, за которой будет жизнь. Жизнь с Дейзи. Ему безумно хотелось вернуть их Антверпен, будни, наполненные забавными событиями, интересными знакомыми, дружескими посиделками, ночами, полными страсти. Тогда у них было абсолютно все. Сейчас это ощущалось особенно остро.
- Не знаю, если тебе хочется сделать его еще более красивым, я доверюсь твоему вкусу, - ангел улыбнулся девушке, переведя взгляд на висящую на сосне шишку, поднялся, чтобы помочь Дейзи добраться до нового снеговикового носа, но заметил, что шнурки на одном ботинке тонкими червяками стелятся по земле. Инграм присел на корточки, чтобы перешнуровать ботинок, а через пару секунд услышал тихий писк Дейзи. Он тут же вскочил, но не успел всего лишь на мгновение, чтобы подхватить девушку. Она уже лежала на снегу.
- Дейз, я думал, еще не время для прыжков в воду, - он опустился рядом с ней на колени, осторожно помог приподняться. Инграм старался убедить и себя и Дейзи в том, что ничего страшного не произошло. Ничего страшного. Ничего необычного. Кто не наворачивался со скользкой спинки скамейки?, - дай ка посмотрю. Больше ничего не болит? – он ласково взял девушку за подбородок, поворачивая ее лицо так, чтобы лучше была видна ссадина, потом закрыл ее ладонью, посылая теплые излечивающие импульсы. Теперь, когда Дейзи была человеком, ее тело намного лучше реагировало на его исцеляющую силу, - все, никакого следа.
Потянув за руку, Инграм помог девушке подняться и заботливо отряхнул ее спину от снега.
- А шишку то ты все-таки добыла, -весело бросил он, наклонился, подняв с земли трофей, быстро приблизился к снеговику и заменил каменный нос новым, - Хм, ты была права, так он намного симпатичнее. Значит миссию можно считать выполненной, - он обернулся, улыбнувшись, - как думаешь, там пирожки еще не остыли, а то я что-то проголодался.

Дейзи заботливо поправила угол сползшего одеяла, накинув его на плечо спящей катако. Сейчас, во сне, Авия выглядела не старшее её: совсем юная, почти ребенок, вот только залегшие тени под глазами говорили о том, что этот ребёнок уже давно расстался с детскими мечтами. Такие детские лица смотрели с фотографий трущоб и лагерей беженцев. Что ж, все они теперь, так или иначе, были беженцами, прячась от своих страхов, тяжелых воспоминаний, вины, прошлого и будущего. Что ждет эту маленькую катако? Сколько ещё испытаний, страданий, мук? Сколько счастья, радости и удач? Все это будет с ней, уже запланировано где-то там, в книге жизни. Знать бы, как много страниц в главе, посвященной Авии. А в её собственной? Что будет с ней? Будущее, несущее перемены вдобавок к тем, что уже произошли. И можно сколько угодно убеждать себя, что ничего не изменилось, сколько угодно пытаться верить Инграму, что она для него все та же, прежняя, вот только перемен это не остановит. И так ли уж сам ангел верил в то, во что пытался заставить верить её? Что промелькнуло в его глазах там, в парке? Удивление? Разочарование? Тот же страх, что преследовал и её? Разобраться не хватило не времени ни смелости – она, как обычно, отвела взгляд. Как обычно притворилась, что ничего страшного не произошло, что одно глупое падение ничего не значит, вот только оно значило слишком многое, чтобы врать себе дальше. Она не ловкая и бессмертная фейри со всем своим набором сверхспособностей, она – человек, простая сметная, а это значило, что равно или поздно, по своей воле или против, ей придется оставить Инграма, смерть, в конце концов, все решит за них.
- Ты была права. – Дейзи, стоящая в темноте у изножья кровати катако, неосознанно прошептала вслух той, кто всегда ходит рядом с Жизнью. – Он всегда был только твоим.
Авия нахмурилась во сне и девушка, поспешно отступила от кровати, досадуя, что могла разбудила подругу, чей сон и так оставлять желать лучшего. Катако тяжело вздохнула и снова задышала глубоко и медленно, а Дейзи, убедившись что не потревожила чужой сон, пошла к двери, понимая, что только что приняла самое важное решение в своей новой жизни.
Девушка вышла из комнаты, осторожно прикрыла за собой дверь и, пройдя по крохотному коридору, оказалась на кухне, где дожидался её ангел.
- Спит, как сурок. – Дейзи взяла со стола пустую тарелку из-под пирожков, опустила её в раковину, включила воду. – Наконец-то. Она слишком плохо спит. Даже травы не особо помогают, а давать ей что-то более серьёзное я боюсь, вдруг навредит ребёнку. – Девушка, не глядя на ангела, потянулась за чашками. - Ты сегодня останешься на ночь?
Девушка задумчиво подержала руки под струей прохладной воды, чувствуя, как принятое только что решение требует выхода. Не сейчас. Не так. Я ещё не готова. Он нужен мне. Пускай у нас случиться ещё хоть что-то. Хоть что-то хорошее.
- Инграм, давай встретим Рождество вместе? Только вдвоём. – Дейзи боясь посмотреть на ангела, опасаясь, что тот прочтет по её лицу все, о чем она на самом деле думает, продолжила мыть посуду, ниже склонившись над раковиной. – Авия поймет. И она хотела повидаться с Раниэль. Ты мог бы ту попросить? Если ты, конечно, сам согласен.

Дожидаясь, пока Дейзи уложит Авию спать, Инграм коротал время, сидя на кухне. Перед ним стояла почти пустая чашка остывающего чая, которую ангел периодически подносил к губам, чтобы сделать глоток, в руках он держал пульт от телевизора, бесцельно переключая каналы.
Новости. Новости. Новости. Казалось, весь телевизионный эфир каждого из каналов состоит исключительно из новостей. В этом городе восстановили мэрию, в том достроили три больницы, здесь открыли новый жилой комплекс, там расселили группу беженцев. Вручали награды все новым и новым героям, проявившим мужество во время ужасных событий, рассылали гуманитарную помощь в особо пострадавшие районы. Люди были объединены и работали так слажено, как никогда.
Инграм усмехнулся. Ему в голову пришла смелая мысль, что, пожалуй, стоило всему этому случиться, чтобы человечество забыло о бесконечных распрях и вспомнило о том, что такое милосердие и взаимовыручка. Хотя… Он был почти уверен, что пройдет немного времени, страсти улягутся, люди залижут раны, и все вернется на круги своя. Каждый снова будет думать лишь о собственной выгоде, лишь о своем кармане и собственном удовольствии. За что боролись те, кто желал сохранить этот мир? За что отдали так много, что потерю уже никогда не восполнить? Инграм тяжело вздохнул и выключил телевизор.
На кухню вернулась Дейзи. Ангел улыбнулся девушке, которая сразу отвернулась, как всегда пряча свой зеленый взгляд.
- Конечно, останусь, - ответил он, а потом задумался о том, что сказала девушка об Авии, - Может и стоит попробовать что-то более серьезное? – Инграм сделал последний глоток чая, - она все же катако, а не человек. И ребенок в ее утробе – дитя архангела. Думаю, это будет самый здоровый ребенок из всех, которые когда-либо рождались на свет.
Мужчина улыбнулся, но улыбка вышла неожиданно печальной. Он вдруг с особой остротой осознал, как бы ему хотелось говорить те же самые слова о собственном ребенке, укладывать спать беременную Дейзи, прижимать ладонь к ее округлому животу, чтобы ощутить ответный толчок. Почему все это казалось таким несбыточным теперь, когда все закончилось?
Инграм пододвинул стул поближе к Дейзи, стоящей у раковины, обхватил девушку руками за талию и прижался щекой к ее спине.
- Рождество только вдвоем? Ты серьезно спрашиваешь, согласен ли я? – он поднялся, встал рядом с девушкой, облокотившись о столешницу, - я хотел предложить сам, но боялся, что ты не захочешь оставить Авию. Уверен, Раниэль с радостью примчится. Я все организую.

Из огромного панорамного окна уютного горного шале, в который Инграм собирался привести Дейзи на Рождество, можно было разглядеть альпийскую деревушку, расположенную у подножья горного склона. Никаких вилл, коттеджей, особняков, принадлежащих богатым любителям лыж, только скромное живописное поселение в горах. Здесь можно было почувствовать себя затерянным среди снегов, но абсолютно счастливым. Здесь небо казалось ниже и огонь в камине с огромным каменным зевом, в который маленькая Дейзи могла бы зайти, почти не склоняя головы, горел будто бы ярче, чем в любой другой точке земного шара.
Инграм поставил в холодильник еще одну бутылку шампанского, скомкал пакет и, открыв дверцу шкафчика, бросил его в мусорное ведро. За окном темнело. Развешенные по комнате гирлянды теперь смотрелись ярче, веселее. Они тянулись вдоль карниза над окном, оплетали перила деревянной лестницы, но маленькая елка, растущая в широкой кадке, украшена пока не была. Это деревце было взято на праздники все в той же деревне, которая была видна из окна. Весной елку обещали высадить в землю, а теперь дерево дожидалось только появления Дейзи, чтобы та украсила его по собственному вкусу.
Кажется, для празднования Рождества все было готово. Инграм переместился в дом Авии, где его ждала Дейзи, готовая к переезду. Ангел подхватил лежащий на полу чемодан, взял девушку за руку и улыбнулся.
- Полетели. Только закрой глаза.

От вида, открывавшегося из большого панорамного окна, даже сейчас, ночью, захватывало дух. Круг луны, висящий в небе, освещал заснеженные пики гор, серебрил белый холодный наст, оседал бликами на крышах далекой спящей деревеньки. В этом мире, сотканном из черного, белого и серебристого, было удивительно тихо и казалось, что даже само существование людей, с их вечным шумом, гамом и гвалтом - всего лишь вымысел или досужее недоразумение, что смылось без следа с первой волной вечерних сумерек. Пейзаж завораживал, гипнотизировал, принуждал забыть обо всём своим неприступным величием и на его фоне маленькая хрупкая девчачья фигурка в длинной футболке, заменяющей ночную рубашку да в теплых вязаных носках с трогательно-нелепыми помпонами казалась ещё меньше и беззащитней.
Дейзи, спустившаяся на секунду из спальни попить воды, да так и застывшая перед огромным окном, понимала, почему Инграм выбрал именно это место, но это понимание не радовало. Ангел сделал свой выбор потому, почему его делали и многие другие люди: провести выходные подальше от опостылевший суеты больших городов, оказаться наедине с природой - разве это не хорошая идея? Побыть в месте, подобном этому, отдохнуть, вглядываясь в удивительную природную красоту, краешком своей души прикасаясь к её величию, вдруг замереть удивленно, почувствовав нечто особое, то, что никогда не познаешь среди хмурых многоэтажек - чувство единения со всем живым, осознание того, что ты, в сравнении с горами ли, лесами, океанами, безбрежным звездным небом, пустынями, пляжами - всего лишь песчинка, но песчинка, которая имеет значение, потому что является частью чего-то большого, важного, особенного. Что ж, уже только ради этого стоило проводить выходные за границами городов. Вот только Дейзи не чувствовала ничего. Там, в груди, где раньше было тепло, сейчас осталась одна пустота и глядя в окно, на горы, снежный наст, серебряный кругляш луны, бывшая фейри как никогда до этого, остро ощущала то, что потеряла. Инграм, сам того не зная, выбрал едва ли не худшее место для неё. А, может, и не такое уж и худшее. В конце концов, ей, все ещё сомневающейся в том, что она сможет выполнить принятое решение, нужен был этот довод, ещё одно суровое напоминание: она больше не фейри и даже архангел, который все ещё, даже не задумываясь об этом, по прежнему считает её такой, ничего не сможет изменить.
Дейзи передёрнула плечами, приходя в себя, развернулась, мельком глянула на украшенную к празднику ёлку, что сияла приглушенно-мягким светом золотых огоньков гирлянды. Взгляд девушки остановился на фигурке ангела. Стилизованная, сделанная из проволоки и кружев, она висела почти на самой верхней лапке ёлки, загадочно поблескивая золотыми нитями, которыми были прошиты её крылья. Странное дело: в коробке с новогодними елочными игрушками хватало всего: шаров, мишуры, бантов, а вот ангел оказался только один.
Один...
Девушка зябко обхватила себя руками, только сейчас поняв, что успела продрогнуть. Потом быстро, будто пытаясь убежать от собственных мыслей, взбежала по ступенькам на второй этаж, в спальню, юркнула под одеяло и крепко прижалась к ангелу.
- Привет. - Дейзи зажмурилась, наслаждаясь теплом. - А внизу прохладно. И мы забыли повесить носки на камин. Я расстроюсь, если не получу от сантовских эльфов конфет. Надо повесить утром. У меня на сласти грандиозные планы. Надеюсь, эти мелкие остроухие говнюки не станут лениться. - Девушка улыбнулась. - А ты как думаешь: с конфетами на Рождество у нас будет порядок?

Темная комната, стены которой были обшиты светлыми деревянными панелями, уютно пахла сосной. На полу, покрытом мягким ковром, раскинулся узор из тени еловых лап. Здесь, в этом домике, построенном в горах, было абсолютно тихо, только ветер, иногда, гудел в каминной трубе или россыпь острых снежинок врезалась в стекло. Было так тихо, что, казалось, можно расслышать дыхание девушки, спустившейся вниз.
Инграм ждал ее, лежа в кровати под теплым одеялом, то просыпаясь, то снова проваливаясь в дрему. Она ушла слишком давно, и он уже начинал по ней скучать. Ладонь в очередной раз безотчетно скользнула к пустой половине постели, которая уже успела остыть. Ангел перевернулся на живот, положив голову на подушку Дейзи. Он ждал ее возвращения.
Тихо скрипнула дверь, и в комнату спешно прошмыгнула хрупкая девичья фигурка, такая невероятно соблазнительная в своей короткой футболке и теплых носках. Ангел обхватил Дейзи одной рукой, покрепче прижал к себе, делясь теплом, которое сберег для нее. Поцеловав девушку в волосы, он сонно пробормотал:
- Камин давно погас? Ты совсем заледенела. Не бегай больше по дому голышом. особенно по ночам. Не хватало еще, чтобы ты простудилась, - эти слова ангел успел удержать, прежде чем они сорвались с губ. Он знал, что для прежней Дейзи, для фейри, которой она была, все это было совсем не страшно. Мороженное на морозе? Промокшие ноги в плохую погоду? В прошлом - ерунда. Теперь же все стало иначе, теперь нужно было беречь эту нежную девушку. Не только от травм, простуд, болезней, но и от горького осознания, что прошлая беззаботность уже никогда не вернется.
- Не могу говорить за всех остроухих гавнюков, но по секрету тебе скажу, - зашептал ей на ухо ангел, - что один из них уж точно обеспокоен наличием сладостей в наших носках. Думаю, он очень ответственно отнесется к своей работе, и ты не будешь разочарована.
Дейзи согревалась в его объятиях. Светлый локон щекотал ему нос, Инграм улыбнулся, поправил разбросанные по подушке волосы девушки, ласково провел пальцами по щеке, шее, скользнул ладонью вниз, касаясь смешных помпонов на носках, голени, бедра, забрался под футболку. Ее близость пьянила так же, как и многие десятилетия назад, но теперь с острым привкусом какой-то болезненной нежности. И, как никогда, сильным было ощущение эфемерности, страха, что держишь не слишком крепко, и любой случайный порыв ветра может вырвать из рук смысл твоей жизни. Твою жену.
Инграм подцепил пальцами край ее трусиков и потянул вниз.
- Знаешь, раз уж мы оба не спим…

Раннее рождественское утро застало Инграма с поличным. Предрассветную серость уже разгоняло яркое пламя, весело пляшущее в камине. Ангел выстроил под елкой пирамиду из нескольких цветастых коробок, перехваченных лентами, выпрямился, достал из-за кресла большой пакет и щедрой рукой насыпал горсть конфет в один из красных носков, прикрепленных к каминной полке.
Почему-то было необходимо, чтобы это Рождество оказалось самым лучшим, самым настоящим, чтобы была соблюдена каждая мелочь, делающая этот праздник особенным. Символ возрождения, победы, надежды на будущее. Ангел замер на мгновение, глубоко вздохнув. Почему же, не смотря ни на что, он не может избавиться от тяжести в груди? Почему кажется, что все это - только с любовью нарисованная картинка, призванная прикрыть болезненную рану, которая все никак не хочет заживать? Он упрямо тряхнул головой. У Дейзи должен быть самый радостный праздник.

Первой мыслью девушки, еда только она вынырнула из глубокого и теплого сна, была мыль о том, что она, всё-таки, проспала и свидетельством тому были утренний свет и пустая половина кровати. Дейзи, вздохнув, перевернулась на живот, ткнулась носом в подушку Инграма, полежала так секунду и потянувшись, села, щурясь от солнечного света.
Снизу уже во всю раздавались шаги и Дейзи, спустив ноги с кровати, потянулась за теплым вязаным свитером. Растянутый, больше нужного на несколько размеров, он заменял ей халат. Девушка просунула голову в отверстие горловины, достала руки из длинных рукавов и, как есть, даже не думая их закатывать, встала, чувствуя, как каждое движение отдается в теле приятным отголоском прошедшей бурной ночи. Дейзи снова потянулась, невольно усмехнувшись. Если и был какой-то плюс в её новом существовании, так это то, что теперь, прикасаясь к Инграму, она не чувствовала той силы, что стояла за ним. Не было больше того пугающего смертельного холода, той отстранёно-мрачной мощи, что всегда находилась за плечами ангела. Теперь же каждое его прикосновение, каждый поцелуй, каждое объятье ровнялись тому, чем и должны были быть и только - выражением любви, страсти, желания. И это было так завораживающе, так восхитительно-прекрасно, что Дейзи, порой, всерьёз думала о том, что ещё миг - и её сердце и тело не выдержат - распадутся от переполнявшего их желания и любви фейерверком на тысячи золотых искр. Она наслаждалась всем этим, упивалась и ценила вдвойне ещё и потому, что тот сладкий туман, порожденный прикосновениями и поцелуями, туман мутящий разум и заставляющий забывать обо всем, кроме Инграма, помогал не думать о сотне моментов, что отравляли её мысли. Как это глупо, но и, оказывается, как серьёзно: зависеть от многих и многих мелочей, о которых она раньше не думала. Что чувствует Инграм? Хорошо ли ему? Замечает ли он разницу? Все ли с ней в порядке? И как на счет всего того, с чем приходиться справляться обычным земным девушкам? Гладкость кожи, запах изо рта, мерзкие волосы, которые растут совсем не там, где надо. Дейзи, привыкавшей к своей неидеальности, это давалось тяжело.
Эй, забудь. - Девушка, обхватив себя руками, нарочно отвела взгляд от зеркала. - Сегодня - Рождество. Жаль, проспала. Подарки выставить не успела. Ой, подарки же!
Дейзи, подпрыгнув на месте и совершенно забыв о своих грустных мыслях, кинулась прочь из комнаты.
- Инграм! С Рождеством, Инграм! А что мне подарил "Санта"?

День медленно перетекал в вечер. Огоньки рождественской елки казались все ярче в медленно угасающем свете солнца, который не способен был заменить свет огня, горящего в камине, но Дейзи была не против. Её не хотелось сейчас видеть слишком многое. Будь её воля, она бы  погасила бы все огни на земле. Может тогда, в темноте, погасли бы и её мысли, которые она больше не могла выносить. Она посмотрела на багрянец вина в своём бокале, поежилась, удобнее устраиваясь в объятьях ангела и, чуть повернувшись, ощутила, как в бок впился уголок маленькой картонной коробочки, лежащей в кармане её вязанного платья. Девушка прикрыла глаза.
Так надо. Я и так ждала целый день. Ждать дальше нет смысла. Я все решила. Это правильно. Это нужно. Потом будет хуже. Больнее. Тяжелее. Я же знаю. Прости меня, Инграм. Пожалуйста, прости меня.
- Ин... - Дейзи отставила бокал в сторону, села, отстранившись от ангела. Заглянуть ему в глаза, как обычно, не хватило смелости. Рука скользнула в карман. Тонкие пальцы с силой сжали картонку. Так надо... - У меня для тебя есть ещё один подарок... - Голос дрогнул, срываясь в шепот. Говорить дальше не было сил. Девушка молча достала коробочку и протянула ангелу. - Вот...
Дейзи перевела взгляд на огонь камина, дожидаясь, когда Инграм расправится с праздничной оберткой, когда в руках его окажется прозрачная хрустальная капля на тонкой серебряной цепочке - то немногое, что осталось от фейри, влюбленной в ангела, то последнее, что она подарит ему.

Что может быть волшебнее в тихий теплый Рождественский вечер, чем наблюдать за светловолосым маленьким эльфом в вязаном платье, ловко расправляющимся с горкой сладостей, вытрясенных из большого красного носка, снятого с камина. Да, у нее уже не было крыльев, тех самых, что привлекли ангела в их первую встречу, и ее жизненная сила больше не била ярким солнечным светом, но Дейзи и сама, наверное, не понимала, что магия ее была совершенно не в этом. Не в умении слышать рассвет, не в способности летать или перекидываться в рысь. Каждое ее движение было волшебством, каждая улыбка, каждый взрыв звонкого серебристого смеха. Инграм ловил любую мелочь, поражаясь тому, что все это реально. Что реален этот дом, пахнущий деревом, реален он сам - ангел, знающий смерть, реальна она, Дейзи, необъяснимое сочетание непосредственности ребенка с ямочками на щеках и поразительной женственности, от которой бросает в жар.
Каждый их день должен был быть таким: посвященным друг другу, в атмосфере защищенности и тихого веселья. У них уже бывали такие дни. В Антверпене, пока он все не испортил, в Милтоне, когда она сумела простить, в Кефалонии, когда удавалось затолкать подальше мысли о грядущем и наслаждаться только мгновением настоящего. Наслаждаться настоящим - вот что им было нужно, чтобы почувствовать такое мимолетное ускользающее счастье. Только настоящее, когда она прижимается к нему крепче, а он обвивает ее руками, такую крошечную, как фарфоровая статуэтка. Только настоящее, потому что слишком много боли и ужаса было в прошлом, потому что будущее напоминает пропасть, дно которой застилает туман.
Он заказал их рождественский ужин в одном из итальянских ресторанчиков и принес еще горячим и художественно разложенным в красивой дорогой посуде. Они пили французское выдержанное вино, оставляющее бархатистый пряный привкус на языке - почему-то именно оно ассоциировалось у Инграма с праздником. Повидавший виды музыкальный центр негромко напевал одну за другой старые рождественские песни, под которые треск поленьев в камине слушался особенно уютно. Инграм приглашал Дейзи танцевать, но в какой-то момент напрочь забывался и начинал целовать ее. А начав, уже с трудом мог остановиться.
Они лежали на широком диване напротив камина, допивая вторую бутылку. На кухне терпеливо дожидался десерт, о котором Инграм наотрез отказывался разговаривать с Дейзи, предвкушая, как заискрятся ее глаза при виде всего богатства сладостей, которыми ангел забил холодильник. Неожиданно девушка отстранилась, выудила из кармана небольшую коробочку и протянула ему. Ангел приподнялся, сел удобнее, внимательно посмотрев сначала в лицо Дейзи, потом на протянутый подарок. Почему-то он помедлил, будто не доверял этому картонному параллелепипеду, завернутому в синюю блестящую бумагу. То, как девушка говорила, пробудило в груди легкое чувство тревоги, он понял, что не хочет смотреть, что скрывает коробка, но тут же внутренне усмехнулся и отогнал эти мысли. Как глупо. Это ведь подарок. Инграм разорвал упаковку, заглянул внутрь и выудил на свет до боли знакомую хрустальную каплю, будто вобравшую в себя весеннюю лесную поляну и берег моря. Ангел приподнял ее, держа за цепочку. Он рассматривал ее долго, наверное, несколько минут, прежде чем перевести взгляд на Дейзи и заглянуть ей в глаза в попытке прочитать в них значение этого подарка. Первым порывом было отдать подвеску назад.
- Как я могу принять ее? - сглотнув, негромко проговорил Инграм, - это же... это ведь все равно, что я отдал бы кому-то свой меч. Почему ты даришь ее мне, Дейзи?

- У меня много причин. - Что-то в голосе ангела заставило Дейзи поднять голову, заглянуть в его лицо и, едва ли не в первые со дня Апокалипсиса, посмотреть в льдисто-холодные, голубые глаза, выдержать их вопросительно-испуганный взгляд. Сейчас она не имела права прятаться от Инграма, не хотела ничего утаивать. Дейзи понимала - в эту минуту она нужна Инграму так сильно, как должно быть, не была никогда нужна до этого. Он нужен был ей не меньше. Губы девушки дрогнули в болезненном подобии улыбки. - Я хочу, чтобы она была у тебя. У меня нет ничего более ценного. Это будет справедливо: самый ценный мужчина в моей жизни должен владеть самой ценной вещью в моей жизни. В прошлой жизни. Уже прошлой. Я больше не фейри, Инграм. Нужно было бы выбросить эту подвеску. Отдать морю, но я не могу. - Дейзи чуть подалась вперед, коснулась руки ангела, вынуждая его накрыть пальцами хрустальную каплю. - Пусть она будет твоей. Это часть меня. Пусть и прежней меня, но часть. Пускай она будет рядом с тобой.
А я? Я тоже хочу этого, Инграм. Тоже хочу быть рядом с тобой. Всегда. Неужели мы не заслужили этого? Почему? Почему этот чертов спасенный мир снова и снова разводит нас по разным углам?! - Дейзи, все ещё не отпуская руку ангела, прикрыла глаза, опасаясь, что выдаст себя. Что ангел, который уже давно научился читать по её глазам то, что она чувствовала и думала, поймет, насколько ей больно и страшно, насколько сама она ненавидит принятое ей решение, насколько противится ему и боится того, что оно повлечет за собой. Какая, если подумать,жестокая ирония: они спасли целый мир, но, спасая его, разрушили свой. Мир, в котором счастливая Авия и бывший падший ангел растили своего ребёнка, мир, где не было погибших любимых, разлученных пар, сломанных судеб, мир, где сама она - крылатая фейри, встречала каждое утро в объятиях ангела смерти. И все же принятое решение было верным. Даже сейчас Дейзи не сомневалась в его правильности и в этой своей вере черпала силы. - У меня есть ещё одна причина.
Девушка взяла вторую руку ангела, опять заглянула в глаза того, кого любила.
- Я тоже хочу попросить о подарке. Ещё одном. - Слова, те самые, что она так долго обдумывала, придумывала, нанизывала на нитку предложений, теперь не шли, разлетевшись испуганной птичьей стаей. К горлу подкатил ком. Сердце билось глухо и гулко. Не смей плакать. Не делай ему ещё больнее. Давай. Ты сможешь. Выдержишь. Ради Инграма. - Дейзи снова улыбнулась блеклым подобием настоящей улыбки. -  Я должна уйти, Инграм. Я не хочу видеть, как меняюсь у тебя на глазах. Не могу. Это будет не жизнь. Мне не вытерпеть. Даже сейчас... Это тяжело. Я ведь все равно уйду. Пусть не сейчас. Потом. Я стала смертной. От этого не убежать.И ждать все эти года... Отсчитывать каждый день, дожидаясь, когда я умру - я так не могу. У мне все ещё есть человеческая жизнь. Пусть и короткая, но есть, я смогу её прожить. Но рядом с твоим бессмертием мне нет места. Мне не вынести. Это будет не жизнь - пытка. Отпусти меня, Играм. Пожалуйста. - Девушка крепче сжала руки ангела, в одной из которых была заключена хрустальная суть погибшей в день Апокалипсиса фейри. Так было всегда. Ты всегда держал мою жизнь в своих руках, Ин. И будешь держать. - Дай мне уйти.

Дай мне уйти.
То, что произошло с Инграмом после произнесенных Дейзи слов, было похоже на серию взрывов атомных бомб. Они уничтожали все живое, выжигали внутренности, не оставляя после себя даже пепла, который можно оплакать. Снаружи в ангеле смерти не изменилось ничего, может, только чуть дрогнули веки, чуть сильнее пальцы вцепились в ладони фейри, едва слышно скрежетнули зубы, когда сжались челюсти.
Внутри Инграм бился в агонии.
Снаружи он смотрел на нее долгим изучающим взглядом, заглядывал в зеленые глаза, взгляд которых, наконец, за столь долгий срок стал ему доступен, зарисовывал в памяти каждую знакомую черточку, чтобы образ светловолосой девушки, такой, какая она сидела сейчас перед ним, навсегда впечатался в сознание.
Внутри Инграм крушил воображаемую комнату. Ломал стулья, схватив их за спинки, колотил об пол, пока в руках не оставались только жалкие размочаленные щепки. Опрокидывал шкафы, срывал со стен зеркала, находя какое-то болезненное извращенное утешение в отчаянном звоне, с которым они разбивались, в блеске острых осколков, которыми они рассыпались по полу.
Он осторожно высвободил ладони из пальцев фейри, поднялся и медленно отошел к окну, не произнеся ни слова. Упершись рукой в откос окна, будто только с опорой он все еще мог стоять, Инграм уставился невидящим взглядом в черноту горной ночи. Тьма, а не ночь. Это было для него все той же тьмой, главным врагом, который все никак не сдохнет, врагом, который вновь пошел в атаку. Вновь забирает у ангела смерти самое дорогое. Ему казалось, что он сходит с ума. Слишком многое творилось в его голове, и Инграм не мог сказать с полной уверенностью, что это не реальность, что он все еще стоит неподвижно.
Ему хотелось крушить стены кулаками, биться головой об пол, броситься вниз с обрыва. Сделать хоть что-нибудь, чтобы перекрыть боль, которая разрывала его изнутри, боль, которая билась в ритме трех коротких слов: дай мне уйти. Ему захотелось подскочить к фейри, с силой сжать ее хрупкие плечи и трясти, трясти, трясти яростно и требовательно, пока она не заберет свои слова назад, пока не скажет, что все это глупая шутка, идиотский рождественский розыгрыш. Он знал, что это не шутка.
Нужно переубедить. Умолять. Упасть на колени, целовать ее руки, говорить, что он жаждет видеть, как она меняется, взрослеет, как хочет встречать каждую ее морщинку, обещать найти выход, утверждать, что они справятся с этим вместе. Где же способ вернуть Дейзи ее бессмертие, ее крылья, ее силу – вселенная вихрем вертелась в голове ангела, но не давала ответов. Жертва. Жерва за фейри. Любая, какая угодно, сколько угодно. Играм был на грани. Он готов был на любую цену. Только уговорить ее передумать, только пусть останется…
Перед внутренним взором ангела стоял зеленый взгляд Дейзи. Взгляд, говорящий больше, чем ее болезненные слова. Что бы они не пробовали – все это будет мучением, крошечная надежда, а вдруг в итоге – провал?
Инграм знал. Вот она, жертва ради самого любимого существа - он должен ее отпустить. Должен подарить ей покой. Впервые за столько времени перестать ее мучить. Достаточно. Он так жестоко и эгоистично отобрал у нее все, что мог… нужно остановиться. Как бы ни было сложно, необходимо, наконец, перестать мучить ее.
Дейзи и так пожертвовала для него всем.
Пожертвовала ради того, чтобы он жил…
Зачем?
Зачем ему эта чертова жизнь, если рядом не будет Ее?! Зачем она спасла его, обрекая на вечное мучение в одиночестве? Месть за всю боль, которую она испытала из-за него?
Может, это его расплата...
Инграм чуть повернул голову, боковым зрением находя на диване женскую фигурку в вязаном платье. Он сглотнул болезненный ком, мешающий дышать.
- Ты свободна, Дейзи, - ангел кашлянул, пытаясь вернуть себе свой собственный голос, - ты всегда была, как ветер. Утекаешь сквозь пальцы. Я не могу тебя удержать.
Хрустальная капля согрелась в его ладони, Инграм взглянул на отражающийся в ней кусочек весеннего леса, так похожий на глаза фейри. Единственное, что у него останется? От этой мысли хотелось выть, рычать, царапать ногтями грудь, чтобы дать, наконец, вырваться оттуда скребущимся изнутри демонам.
Инграм медленно обернулся, встретился взглядом с Дейзи.
- Обещай, что найдешь в своей человеческой жизни радость.

Его согласие ударило больнее ножа, ударило так, что выбило из груди воздух, лишило слов, зажглось нестерпимой болью глубоко внутри. Но разе не этого она ждала? Разве не этого хотела? Разве не об этом просила? Так откуда это желание все отменить, переиграть, перемотать назад? Сказать, что все это было её ошибкой, объяснить, что она не сможет уйти, что ни за что и никогда не бросит его, потому что просто не знает, как жить без него, не знает, как дышать, как чувствовать, как быть на этой земле. Что не сможет она, никак не сможет потерять его и оставить. Откуда эта немыслимая, дикая, сметающая все на своём пути потребность подбежать к нему, обнять, просить прощения за ту боль, что плескалась в его глазах, за то, как опустились его плечи, за сжатые кулаки, за хриплый голос, за то, что они сделали друг с другом.
Но не встанет, не подбежит, не обнимет, потому что знает: принятое решение правильное, единственно верное и они оба знают об этом. А боль... Боль все равно была и всегда будет. Боль, как и Смерть, ходят рядом.
Дейзи повернула голову к ангелу. Он требовал от неё обещание. Она даст ему это обещание. Не то, которое он хочет услышать - лгать любимому она больше не могла и не хотела, но то обещание, которое сможет выполнить. Девушка, которая была фейри, посмотрела на ангела смерти. Не мигая. выдержала его взгляд.
- Я обещаю, что всегда буду тебя любить.

- Горски, тебе твои яйца дороги?! Что?! Я тебя, идиота, спрашиваю: тебе твои яйца дороги, козлина ты жирная?!
Сидящий в коридоре мужчина с большой переноской на коленях нервно переглянулся со старушкой, из сумки которой выглядывал, поводя длинными ушами, рыжий кроль.
- Всё в порядке, не волнуйтесь. - Молоденькая девушка в коротеньком белом халате мило улыбнулась всем сидящим в длинном коридоре-приёмной ветеринарной клиники. - Просто рабочие моменты. Бывает.
- Ага, бывает. - Отозвался парень, вышедшей из одной из дверей в таком же белом, но уже не в пример длиннее халате и, оглядев собравшихся, громко спросил. - Кому тут на пять назначено?
- Нам! - Мужчина, подхватив переноску, быстро поднялся. - Доктор, у нашего Снежка...
- Дороги?! Так слушай: если ты мне через пятнадцать минут их не привезешь, я тебя лично кастрирую! Лично! Ты меня понял?!
Мужчина, нервно дернувшись в сторону от двери, из-за которой раздавались страшные угрозы, почти вплотную прижался к доктору.
- Заходите, сейчас приду, - кивнул тот в сторону своего кабинета и оперся руками о стойку, за которой стояла медсестричка. - Чего главная разбушевалась?
- С лекарствами проблема.
- Ааа, Горски опять рискует своими яйцами?
Медсестричка весело прыснула и легонько ударила доктора по руке.
- Иди работай, а то сам нарвешься.
- Бегу-бегу. - Врач, с карикатурной поспешностью кинулся в свой кабинет и, замерев на пороге, испугано округлил глаза. - Мне-то мои дороги. - И, ухмыльнувшись, закрыл за собой дверь. Едва только он успел это сделать, как соседняя дверь с грохотом распахнулась и в коридор выскочила молодая женщина. Среднего роста, худенькая, с завязанными в высокий хвост светлыми волосами, она, не смотря на свою внешность, выглядела вполне угрожающе: на щеках алел возбужденный румянец, который бывает после долгих и жарких споров, зеленые глаза блестели воинственно и грозно.
- Ну, что там? - Медсестра, с беспечностью, выдававшей в ней немалый опыт общения с белокурой воительницей, поправила лежащие на стойке рекламные буклеты.
- Да эта скотина... - Женщина, окинув взглядом приёмную, спохватилась, и понизила голос. - Представляешь, эта скотина говорит, что на накладной печати нет. Да я его...
Трель телефонного звонка прервала злую тираду. Медсестричка ловко подхватила трубку и почти пропела мелодичным голоском:
- Добрый день. Ветеринарная клиника "Уши-хвост". Чем можем быть полезны. Ааа, Алекс... Да. Да. Хорошо. Через пятнадцать минут. Что? Нет, можешь не бояться. Да, успокоилась. Главное, лекарства привези. Ждем. - Девушка положила трубку и подмигнула своей коллеге. - Мэг, ты настоящая волшебница. Он сказал, что сейчас будет.
Женщина довольно улыбнулась.
- Я просто знаю, как себя с олухами вести. - Мэг глянула на блокнот для записей, лежащий рядом с телефоном. - А это что?
- А, точно. - Девушка, спохватившись, быстро затараторила. - Эн звонила, напомнила, что привезет детей пораньше. Сказала, что с тобой договаривалась.
- Договаривалась. Я сегодня уйду на час раньше. Справишься?
- Да не вопрос. - Медсестричка бросила быстрый взгляд на дверь, за которой несколько минут назад скрылся врач, и довольно улыбнулась.

В баре было достаточно людно, негде и яблоку упасть. Инграм специально выбирал такие места, когда, впервые за долгое время, выбирался в человеческий мир. Нетрезвое веселье, гул перекрикивающих друг друга голосов, табачный дым, густым облаком обволакивающий каждого посетителя. Все это было из прошлой жизни. Все это было так непохоже на ставшие уже рутиной эдемские будни.
Инграм потер ладонью лицо – жестом почти забытым за прошедшие двадцать с лишним лет. Он почти растерял свою человечность, строя из себя важного архангела, наставляющего на путь истинный молодых крылатых воинов. Как только Михаил справлялся со своей задачей? Неужели эта ответственность не давила ему на плечи нестерпимым грузом? Ангел смерти не был создан для того, чтобы вести за собой легионы, чтобы восседать на эдемском троне, решая судьбу провинившихся, или учить молодняк искусству боя. Многие тысячи лет он был одиночкой, отрезанным от своих братьев, а теперь, после великой победы, отнявшей у них так много, невидимые узы привязали его к Эдему, и Инграму все никак не удавалось освободиться.
Он крутанул пальцами стоящий на барной стойке стакан, чайного цвета жидкость лизнула прозрачные стенки. Инграм поднес стакан к губам и сделал небольшой глоток. Виски обожгло горло таким знакомым, но почти забытым вкусом.
- Ооо, Азраэль, какая неожиданная встреча!
Ангел обернулся, равнодушно посмотрев на мужчину, забравшегося на высокий барный стул рядом с ним. Его уже не смущало, когда кто-то называл его Азраэлем. Именно Азраэлем он был там, в Эдеме, для множества крылатых воинов. Он бы и сам забыл про Инграма, если бы не хранил в себе этого сентиментального идиота во имя жертвы, которую принесла одна золотоволосая фейри.
- Черта с два неожиданная, Валафар. Чего тебе надо?
- Ну вооот, ты снова рассекретил меня в два счета, старый добрый Азраэль, - улыбаясь протянул демон, - что же тебя так сложно застать на Земле? Ты что, прилип к своему райскому трону? – он поперхнулся последним словом, закашлялся, прикрывая рот рукавом, и сразу спрятал руки под стойку. Но не так быстро, чтобы Инграм не успел заметить блестящих кровавых капель, оставшихся на ткани. Ангел присмотрелся внимательнее, подмечая нездоровую, отдающую в желтизну бледность, запавшие глаза, блестящие лихорадочным блеском, едва заметную дрожь, которой тряслось все тело демона.
- У, а ты хреново выглядишь, - довольно усмехнулся Инграм и копнул глубже, вглядываясь на тот слой реальности, что не был доступен простым смертным. Внутри Валафара плескался сгусток губительной темной силы, пустившей отростки по всему его телу. Ангел сверился со своим списком – действительно, демону оставалось всего несколько дней. Не смотря на всю напускную ироничность, тот был в отчаянии, как подстреленный загнанный зверь, осознающий, что ему конец, - на похороны пригласишь? Кто это тебя та наградил?
- Да… от Аббадона досталось. Долгая история. Сам знаешь, как вы, высшие, не любите, когда кто-то пытается прорваться в ваши ряды. Эй, плесни мне того же, что и у моего приятеля, - Валафар махнул рукой бармену и приложился к наполненному стакану виски, - так что хотел напоследок увидеть старого друга. А ты-то сам, Азраэль, как выкарабкался? Ходили слухи, что всадничеством тебя прибило.
- Слухи, - сухо бросил Инграм.
- Ага… значит, секретом делиться не хочешь, - Валафар прищурился, вперив в ангела горящий взгляд, - Знаешь, я же на все готов. Я не хочу подыхать. Брось, Инграм. Что тебе стоит? Я же не прошу тебя мне помочь, просто скажи, скажи мне, как договориться с твоей хозяйкой?! – забывшись, демон вцепился пальцами в рукав куртки ангела, тот брезгливо поморщился и вырвал руку.
- Отвали, Валафар. Я понятия не имею. Смерть не идет на сделки.
- Не идет, значит. Не идет? – демон кивал головой, как собачка под лобовым стеклом автомобиля, - Ладно… а что насчет твоей маленькой подружки? Дейзи, кажется? Как она поживает. У вас, голубков, все прекрасно? Любовь-морковь?
Инграм напрягся, но не подал виду, лишь иронично приподнял бровь, глянув на собеседника.
- Подружка? Какая из них?
- С крылышками такая.
- А, эта, - ангел пожал плечами, - сто лет ее не видел.
Конечно, он врал.
Двадцать три года назад, прощаясь с Дейзи, он клятвенно обещал не искать с ней встреч, не возвращаться, отпустить ее, позволив прожить спокойно отведенную ей человеческую жизнь. Он смог избавить ее от себя, а вот себя от нее не смог. Держась на расстоянии, Инграм продолжал наблюдать за фейри, являясь невидимым и неосязаемым призраком. Останавливаясь на противоположной стороне дороги, он наблюдал сначала в окно школы, как она сдает экзамены, потом в окно университетского кампуса, как болтает с соседками по комнате. Как паркует машину у своего нового дома, как колдует над пушистым пациентом в окне ветеринарной клиники.
Он являлся не чаще одного раза в пару лет, совершенно забывая о времени в своем Эдеме, и каждый раз с болью и восхищением замечал перемены, произошедшие в этой девочке, девушке, женщине, которая, не смотря ни на что, продолжала оставаться его Стрекозой.
- Понятно-понятно, - демон рассмеялся хриплым смехом, - ничего. Я справлюсь сам. Со всем справлюсь сам.
Он исчез еще более неожиданно, чем появился. Инграм рванулся, чтобы переместиться за ним, но не нашел и намека на след от телепортации. Не иначе, Валафар раздобыл где-то артефакт, заметающий следы. Ангел выругался, швырнул стакан на пол и глубоко вздохнул, заставляя себя успокоиться.
- Можно с твоего позвонить? – обратился Инграм к бармену, взял у него телефон и набрал номер, хорошо знакомый по яркому баннеру на стене ветклиники.
- Здравствуйте, у меня тут кот приболел, запишите на прием к миссис Рой, пожалуйста. Нет, ничего срочного, я могу прийти завтра, но мне нужна именно миссис Рой, другого врача он не потерпит.

- Вот и хорошо. Тогда пойду собираться.
Мэг вернулась в свой кабинет, открыла дверцу шкафа и, быстро пробежавшись пальцами по пуговицам белого халата, стянула его с себя. Затем аккуратно повесила на вешалку, достала легкую куртку и сумку на длинном ремне. С улицы послышался рёв двигателя. Женщина обернулась к окну и улыбнулась: на служебную стоянку клиники заехал серебристый минивэн.
- Мэг, стой! Подожди! - В проёме внезапно открывшейся двери показалось лицо медсестры. - Я совсем забыла! У тебя ещё запись есть. Я вчера пометила, а в график внести забыла.
- Лора, ты как всегда - неподражаема. - Хозяйка ветклиники недовольно закатила глаза. - На сколько, кто и с чем?
- На пять часов. Кот. Хозяин сказал, что ничего срочного, но...
- Вот и отлично. Если ничего срочного - справитесь без меня.
- Но хозяин наставил, чтобы именно ты его приняла.
- Он просто не знает, как хорош Мэт. - Женщина встряхнула куртку и засунув руку в рукав, снова выглянула в окно. - Эн с мальчиками уже приехала. Я обязана отпустить её. Она к матери летит. Во Францию. Так что я ухожу.
- Но как же...
- Лора, ну придумай что-нибудь. - Мэг застегнула молнию куртки и, перекинув сумку через плечо, мельком глянув на себя в зеркало, стянула с волос резинку, дав им лечь мягкими золотыми волнами на плечи. - Я тебе, между прочим, плачу за это.
- Ладно. - Медсестра вздохнула. - Но Мэт потом точно потребует премию.
- Передай Мэту, что он мне ещё за те две субботы должен. Все, побежала. Если что - звони.
Женщина выскочила в коридор, быстро прошла к служебному выходу и, толкнув дверь, оказалась на стоянке.
- Мама! - звонкий тонкий голос перекрыл даже рокот пронесшегося мимо грузовика, а через секунду из-за серебристого минивэна выскочил мальчишка лет восьми и со всех ног помчался к женщине. - Мам, я два гола забил сегодня! Представляешь, мам?!
- Ого! - Женщина, улыбаясь, обняла сына и, отстранившись, взлохматила его тёмные волосы. - Вот это новости! Здорово! Но Пит, сколько раз мы с папой тебе говорили, что нельзя так бегать на парковке, а?
- Ну маааам... - Просительно протянул мальчик и, взяв мать за руку, повел к машине. - Я просто хотел рассказать тебе побыстрее. Тренер сказал, что я круто играть начал. А Ник опять у Эн чего-то не того объелся.
- Это чего?
Парочка обогнула машину и увидела сидящую на скамейке рыжеволосую девушку с мальчиком-трехлеткой на руках.
- Привет, Эн. Что у вас там стряслось? - Мэг опустилась рядом с нянькой к радости малыша, что, едва только её завидев, стал пинаться, пытаясь избавиться от докучливых объятий своей надзирательницы.
- Привет. Да как обычно: мы с ним лепили, я только на секунду отвернулась, а он уже почти пол куска пластилина съел. Я сразу доктору позвонила. Он сказал, что ничего страшного. Так что я решила тебе не звонить. Ничего?
- Ничего. - Мэг подхватила сына на руки и чмокнула его в нос, прекрасно зная, что Ник сейчас был как раз в том возрасте, когда окружающий мир познаешь так, как только можешь, и, похоже, её младшенький, решил особенно полагаться на вкус. По крайней мере список им опробованного был внушителен и включал, среди прочего, глину, песок, вату, туалетную бумагу, клей, старый кусок мыла, давно завалившийся за раковину и даже обои. - Ну как, гурман доморощенный, вкусно было?
Малыш широко улыбнулся и радостно кивнул.
- Вкусьна!
- Мэг, я пойду?
- Да, конечно. Давай. Удачно добраться. До понедельника и привет матери.
Троица распрощалась с нянькой, проводила её взглядом до автобусной остановки, проследила за тем, как Эн взяла такси и умчалась, исчезнув в потоке машин.
- Ну что, поехали домой?
- Мам, а по какой дороге поедем?
Мэг рассмеялась и легонько щелкнула сына по носу.
- Ладно, поедем по длинной. Будет тебе твой Макдоналдс. Должны же мы отметить два твоих гола.
- Урраааа!
- Вкусьна! - Согласился Ник и для пущей важности момента громко икнул.

Сидеть на заднем сидении такси было для него непривычно. Еще непривычнее была бесконечная болтовня водителя, которого, похоже, совершенно не смущал ледяной нечеловеческий взгляд пассажира и даже тот факт, что этот самый пассажир полностью игнорировал обращенные к нему вопросы. Салон громыхал от звуков музыки, несущейся из колонок, и все лился и лился бесконечный поток фактов из жизни, рассуждений, новостей и ничего не значащих замечаний.
- Так вот была у меня собака, настоящий зверь, ротвеллер, для охраны взял, чтобы дом сторожить. А банк дом забрал, потому что с работой туго тогда было, и платить нечем было. Ну вот и перебрались в город, сняли квартирку. Не бог весть что, но что поделать, раз дом забрали? Крышу над головой иметь то хочется. В квартиру мы переехали, а с собакой то что делать? В дом этот городской ее нельзя, соседи в крик сразу, по судам затаскают. Все приезжие, сами тут за ниточку держаться, а все туда же – права мол знаем свои, не нужна нам эта тварь за стенкой. Ну думал я думал…
Инграм не слушал, погруженный в свои мысли, от которых его настойчиво отвлекал еще один настырный персонаж. Мокрый собачий нос ткнул ангела в подбородок, требуя внимания. Неугомонный щенок зенненхунда тряхнул кудлатыми черными ушами, тяфкнул, нетерпеливо переминаясь передними лапами, и снова бросился вылизывать лицо Инграма.
Тот вздохнул, закатил глаза, перехватил щенка поудобнее, зажимая его под мышкой. Похоже, пушистому хулигану очень понравилась новая игра, целью которой стало выбраться из хватки держащего его мужчины. Инграм взглянул на довольную морду извивающегося ужом пса и мысленно проклял тот момент, когда отправил одного из подручных молодых ангелов раздобыть ему какое-нибудь животное. Он очень надеялся на старого толстого ленивого котяру, а получил неугомонную собаку с шилом в заднице.
Щенок требовал умиления и абсолютного внимания, а Инграм не мог их ему дать. Слишком мрачные мысли занимали его голову. То и дело в списке смерти мелькали имена, которых ангел совсем не хотел там видеть, от вида которых начинало совсем по человечески сосать под ложечкой. Валафар, все таки, вышел на след, сомнений не оставалось, хотя Инграм и так прекрасно знал, насколько уперт этот демон. Он понял, чем все закончится, еще в ту самую минуту, когда Валафар спросил о фейри. Он все знал, нарыл где-то скрытую ото всех тайну, что фейри удалось договориться с самой Смертью, и теперь жаждал эту тайну узнать. Демон в отчаянии, он будет искать ответов любыми способами, с особым удовольствием применяя пытки. Инграм знал, что у Дейзи есть муж и два сына… Что будет, когда он выбьет из нее ответ и поймет, что спасения для него нет, что ему просто нечего будет принести в жертву?
- Да черт бы тебя побрал! – ангел впервые с того момента, как назвал водителю адрес, подал голос. Щенок, которому предназначался этот сердитый окрик, поднял на мужчину глаза, на секунду перестав трепать зубами полу его куртки, а потом, будто осознав, что за словами ничего не последует, продолжил свою игру.
Инграм вздохнул. Он нервничал. Нервничал по настоящему, как человек, чувствуя, что потеют ладони. Впервые за двадцать лет. Нет, сейчас его пугала не угроза семье Дейзи, он был уверен, что успеет вовремя и предотвратит трагедию. Его пугала встреча с той, за кем он тайно наблюдал, не в силах вычеркнуть из памяти, с той, кто выстроила свою жизнь по новому и теперь совершенно не готова была к его вторжению.
- Ну все, приехали. Вот этот ваш «Уши и хвост». А помню…
Инграм не собирался слушать историю до конца. Бросив на переднее пассажирское сидение купюру, он выбрался из машины и опустил на тротуар щенка. Тот весело подскочил, радуясь свободе и закружил вокруг ног ангела, запутывая того в поводок.
- Да угомонишься ты когда-нибудь? - шикнул на него Инграм, кое как высвободился и шагнул в сторону входа в клинику. Но далеко идти не пришлось. Внимание ангела привлек звонкий детский голос и Инграм замер, завороженный зрелищем.
На одной из скамеек в окружении двух мальчиков сидела Она.
Он вглядывался в Дейзи, не зная, что делать дальше. Не смотря на застывшую на лице холодную маску, Инграм чувствовал себя виноватым. Как же он не хотел рушить тот хрупкий мир, в котором она жила. Как же он хотел прикоснуться к ней хотя бы еще раз…
- Миссис Рой, - ангел сам удивился, когда услышал собственный голос, - я записан к вам на сегодня. Позволите?
Утомленный долгим стоянием на одном месте щенок упал на спину, суча лапками в воздухе, и вцепился зубами в собственный поводок.

Голос, раздавшийся откуда-то со стороны, остановил время. Мэг замерла, невольно крепче прижав к себе сына. Медленно, очень медленно, словно сломанный робот женщина повернула голову, зная, откуда донесся этот голос. Из давнего прошлого, из страшной сказки, укрытой длинной чередой прожитых годов, из собственных снов, что то и дело возвращались к ней и после которых, проснувшись среди ночи, она не могла уснуть до утра и потом целый день ходила потерянной, не в силах объяснить никому, что с ней происходит. Да и разве можно объяснить кому-то, какую боль может причинять прошлое, какое это страшное, мучительное испытание – помнить о навсегда утерянном, мечась, словно загнанный зверь между желанием жить только воспоминаниями и спасительным стремлением все забыть? Разве кто-то смог бы её понять?  Может быть, только этот голос, который она так часто слышала в своей голове, что привыкла принимать за свой. Голос, который не должен был звучать наяву, но все-таки прозвучал.
Мэг наконец повернула голову и увидела Его. Большие, зелёные глаза широко распахнулись, качнулась земля и горло сдавило спазмом, напоминая о потребности дышать. Женщина медленно выдохнула и с шумом втянула в себя вдруг ставший таким неподатливым воздух. Инграм. Не может быть. Нет. Снова сон. Опять. Только сон. Она сейчас проснется. Как всегда за полночь, чувствуя, как покрывшееся холодными мурашками тело не может согреть своим теплом даже тот, кто лежит рядом с ней. Тот, кто в такие мгновение кажется чужим, лишним, почти ненавистным. Потому что это не он должен лежать рядом с ней. Не его рука должна обнимать её по одеялом, не его сонное дыхание навевать сон. А другой. Мужчина, из прошлой жизни, которая в ночной тиши не казалась прошлой, а была единственной верной и правильной. Ангел смерти. Инграм.
- Мам? – Пит, удивленно уставившийся на мать, легонько толкнул её руку. – Мам, ты чего? Это тебя, да?
Детский голос вернул к действительности, заставил встрепенуться обмершие от шока мысли.
Меня. Мэг заглянула в глаза ангела смерти. Холодные, льдисто-голубе. Она помнила их другими. Впрочем, хорошо знала и этот взгляд. Ни эмоций. Ни чувств. Азраэль. Он пришел к ней, хотя обещал никогда не приходить. Или за ней. Или…
Страшная догадка сорвала Мэг со скамейки, заставила заслонить собой детей.
- Пит, возьми брата и идите в машину. – Собственный голос, резкий, холодный, словно осколок льда, напугал её ещё больше.
- Мам? – Мальчик удивленно посмотрел на женщину, - но…
- В машину! – Мэг, сорвавшись на крик, даже не повернулась к детям, словно боясь, что стоит ей только отвести взгляд от посланника смерти, как произойдет что-то непоправимое и страшное. – Живо, я сказала!
Пит, отпрянув от матери, схватил братишку за руку и сжав губы в тонкую черту, со всех сил пытаясь сдержать непрошенные слезы, кинулся к машине, пытаясь понять, чем он так обидел маму, что она, всегда веселая и добрая, закричала на него, словно на чужого. Он почти волоком дотащил братика до машины, открыл дверцу, запихнул внутрь начинающего хныкать Ника и забрался сам.
- Да не реви ты тут! – Признаваться братишке в том, что он и сам бы заревел от обиды Пит не собирался. Вместо этого он забрался на заднее сидение машины с ногами и выглянул в окно.
Мама по-прежнему стояла возле странного дядьки, у ног которого резвился щенок. Они молчали. Пит, совсем ничего не понимая, продолжал рассматривать маму и незнакомца. Почему они стояли и только смотрели друг на друга? Он знает маму? И мама его? Тогда почему они молчат? Разве не нужно сказать хотя бы «привет» или спросить «как поживаешь»? Что толку вот так вот просто стоять?
Пит был ещё слишком мал, чтобы знать: самые важные разговоры редко ведутся при помощи слов.

Время замерло.
Мир потерял свою резкость, оставляя четкой только стоящую напротив светловолосую женщину.
Инграм смотрел на нее, кажется, и вовсе не мигая, будто секундное движение может затянуться на годы, а Дейзи воспользуется этим и исчезнет.
Он смотрел на нее так впервые за двадцать три года. Смотрел прямо, не скрываясь, человеческим взглядом. Он видел ее всю, каждую мелкую черточку, каждую тонкую прядь, колышущуюся от ветра. Впервые он видел ее вот так – не скрытую отблеском ауры или оконным стеклом, настоящую, живую, теплую. Кажется, он был почти готов поблагодарить Валафара за повод.
Несколько разделяющих их метров показались вдруг такими будоражаще близкими, такими интимными, в сравнении с тем бесконечным расстоянием лет и миров, что их разделяли до этой секунды.
Они смотрели друг другу в глаза. Льдисто-голубые в тепло-зеленые. Разговор, в котором не нужно было слов, хотя Инграм мог столько всего сказать, сбиваясь от щемящей в груди нежности.
Господи, Дейзи, как ты красива.
Она подросла. И речь шла не только о возрасте, но и о росте. Кажется, прибавила около полфута. С трудом Инграм оторвался от ее больших зеленых глаз(вот что ни капли не изменилось с момента их прощания) и быстро скользнул взглядом по стройной фигуре. Такая женственная, такая соблазнительная.
Вот только теперь кто-то другой имел право прижимать ее к себе по ночам.
Почему, Дейзи? За что? Разве мы так многого хотели? Разве так сильно провинились?
Как же хотелось ее коснуться. Только на мгновение, осторожно, самыми кончиками пальцев провести по щеке. Но Инграм знал, что малейшее прикосновение разрушит те толстые стены, которые оба они возвели вокруг себя, чтобы выжить, чтобы научиться просыпаться друг без друга. Инграм знал, что легчайшее касание может вдребезги разить ту хрупкую действительность, за которую держалась бывшая фейри.
Как нам удалось расстаться? Как мы вынесли это все?
Ангел все смотрел и смотрел на нее, не замечая, как теплеет его взгляд, а губ касается едва заметная печальная улыбка.
Вот только щенок, копошащийся у ног Инграма, не мог понять всей глубины этого момента. Наигравшись с поводком, он вскочил, подобрался поближе к женщине и, поднявшись на задние лапы, уперся передними в ногу Дейзи и требовательно заскреб когтями.
Инграм очнулся, задумчиво посмотрел на собаку, огляделся и только теперь понял, что оба мальчика, сидевшие на скамейке, куда-то исчезли. Он обернулся, заметил два любопытных лица, выглядывающие в окно заднего сидения автомобиля, нахмурился и снова взглянул на Дейзи.
- Прости… - ангел выдохнул, чувствуя себя полным идиотом, - я напугал вас? Прости… - теперь он извинялся за то, что вторгся в ее мир, вопреки обещанию. Щенок настырно терся у ног женщины, будто хотел забраться к ней на руки, ангел не выдержал и потянул поводок на себя, оттаскивая пса, - я надеялся застать тебя на работе. Одну. Мне нужно было поговорить, - слова давались тяжело, но Инграм заставлял себя говорить, понимая, что они оба еще долго могут пронзать друг друга взглядами. Теперь, когда мужчина преодолел возведенный самим же собой барьер, думать хотелось вовсе не о приближающемся Валафаре, - пожалуйста, мы можем пройти в твой кабинет? Или зайти в кафе? – неуверенный, что она захочет оставлять мальчишек одних в машине, ангел повернулся, взглянул на них и улыбнулся, чувствуя какой-то необъяснимый трепет по отношению к этим детям. Ее детям, - твои сыновья?
Похожи ли были эти мальчики на тех, что могли бы родиться у Дейзи от него самого?

Вопрос о детях заставил женщину вздрогнуть, обернуться, отворачиваясь от заворожившего её взгляда, возвращаясь к реальности. Инграму нужно с ней поговорить? Именно с ней? Значит, была верна первая её догадка? Значит, он пришел за ней?
Мэг увидела лицо Ника: по-детски припухлые губы дрожат, предзнаменуя скорый плач, требующий объяснить, почему это мама бросила его, заставив идти в машину вместе с братом, который теперь, точно так же как и он, забравшись с ногами на заднее сидение авто, рассматривает незнакомца, что посмел нарушить все их планы. Не при детях. Только не при них.
- Хорошо. - Голос все такой же чужой, хриплый, сдавленный, будто не хватает воздуха, будто отказываются работать легкие, но в нём хотя бы не дрожи. Сейчас, когда она не смотрела на ангела было чуть проще. - В кабинет. Пошли.
Мэг жестом подозвала детей. Оставлять их в машине одних было слишком опасно. Вот только разве не менее опасно было подпускать их к ангелу смерти? Успокойся. Сейчас нельзя паниковать. Это Инграм. Он не причинит им вреда. Женщина, дождавшись, когда дети выйдут из машины, подхватила на руки младшего и взяла за руку старшего из мальчишек. Это был Инграм. Откуда мне знать, кто он теперь? Какой он теперь? Двадцать три года прошло... От последней мысли сердце сдавило такой болью, что женская рука непроизвольно с силой сжала детскую ладошку.
- Мам! Больно же!
- Прости. - Мэг быстро пошла назад к служебному входу, даже не обернувшись, чтобы узнать, идет ли за ней ангел смерти: она понимала - стоит опять его увидеть, стоит только заглянуть в глаза и вся её собранность рассыплется к черту. Этого нельзя было себе позволять. Нельзя было так пугать детей.
- Мэг?! - Медсестра, подскочила с кресла, одновременно засовывая яркий журнал под стопку бумаг. - Ты чего вернулась? Случилось что?
Взгляд девушки скользнул за спину начальницы, наткнулся на незнакомого мужчину со щенком на поводке.
- Ничего. Задержусь на полчаса. - Женщина повернулась в пол-оборота и, не глядя, бросила. - Заходите в кабинет. Сейчас приду.
Лора, дождавшись, когда дверь в кабинет закроется, участливо вздохнула.
- Что? Тот самый? На пять часов? А кот где?
- Тот самый. От волнения перепутал, когда записывался. - Мэг опустила сына на тумбу. - Присмотришь за ними?
- Конечно. - Медсестра согласно кивнула и взлохматила волосы Пита. - А ты чего такой хмурый, чемпион? Как там той футбол, а?
Мальчик тут же забыв про свою обиду на мать, широко улыбнулся.
- Я два гола сегодня забил! Мне тренер сказал, что...
Дослушивать женщина не стала: шагнула к кабинету, невольно сделала глубокий вдох, как перед прыжком в холодную воду и, открыв дверь, шагнула внутрь.
Привычная обстановка показалась странной и какой-то бутафорской, словно декорации на театральной сцене. Мэг, все ещё избегая смотреть на ангела, прошла к столу: рутинные, обычные действия, доведенные за прошедшие года до автоматизма помогали сохранять иллюзию спокойствия и только опустившись в своё кресло, женщина наконец-то снова решилась посмотреть на визитера из её далекой прошлой жизни.
- Зачем ты пришел? - Мэг нервно облизнула губы и, чувствуя, как отдается в висках ритм тяжело ухающего от страха сердца, добавила тише. - За мной?
Скажи да! Просто скажи да! Пусть за мной, а не за...

Не задавая лишних вопросов, Инграм прошел в указанном направлении, толкнул дверь с табличкой «Директор. Маргарет Рой» и вошел в светлый просторный кабинет. Щенок, оказавшись в незнакомом пространстве, радостно подскочил, скользя лапами по гладкому полу, и бросился изучать местность, обнюхав первым делом ножки стола, потом колесики кресла. Инграм, опасаясь, что зверь решит теперь пометить завоеванную территорию, подхватил его на руки и покрепче прижал к себе, чтобы тому не удалось лизнуть ангела в нос.
Мужчина неторопливо подошел к окну и выглянув наружу. Не то, чтобы его интересовал вид, открывающийся из кабинета, но найти себе здесь место было сложно. Инграм слишком хорошо различил в голосе Дейзи сухие отрешенный нотки, а в глазах - недоверие и страх. Но разве имел он право винить ее за это? Конечно, нет. Прошло много времени, по земным меркам, половина жизни той, кто была теперь хозяйкой ветеринарной клиники, женой и матерью, обычной женщиной с буднями и праздниками. Женщиной, которая имела право быть счастливой не смотря на то, что она потеряла. И будь у него способ решить все без участия бывшей фейри, он бы пошел на любой риск.
Открылась дверь, и Инграм обернулся, проследил взглядом за вошедшей в кабинет Дейзи. Он шагнул ближе, обходя стол, и опустился на стул напротив нее. Щенок у него на руках снова заерзал, и мужчина небрежным движением опустил его на пол.
- За тобой? – Инграм удивленно вскинул брови, - серьезно? – он покачал головой, печально улыбнувшись, - думаешь, я вот так прихожу за душами, у всех на виду и с собакой наперевес? Я пришел к тебе. Поверь, не из собственной прихоти. Боюсь… твоей семье грозит опасность. Я хочу это исправить.
Он говорил, не отрывая от женщины завороженного взгляда. Нужно было думать о деле, а Инграм все никак не мог наглядеться. Ее лицо стало боле строгим, пропала по-детски нежная округлость щек, красиво обозначились скулы, и губы на этом фоне казались еще более чувственными.
Она ведь моя. Моя, - билась в голове ангела мучительная мысль, от которой не получалось отделаться, - Всегда была моей… идиот, теперь нет. Теперь ты не имеешь права ее коснуться, иначе сорвет крышу. Ты пришел не за этим.
- Вчера я встретил старого знакомого с набережной Антверпена. Ты… должна хорошо его помнить. Валафар. Меня порадовал его вид. Он на последнем издыхании. Но от этого более опасен. Не знаю как, но он где-то разнюхал о… твоей сделке. Хотел знать, как у тебя вышло. Ему совсем не хочется подыхать, - ангел вздохнул, - я чувствую, что он напал на след и объявится ни сегодня, так завтра. У него нет времени. Дейзи… - Инграм осекся, - Маргарет? Мне жаль, что приходится тебя пугать, но действовать нужно быстро. Ты можешь куда-то отправить сегодня детей и мужа? Подальше. Все будет хорошо. Я сделаю все, чтобы они не пострадали.