Название: Ночь в Лиссабоне
Участники событий: Джадит Мирроу, Астор Карбо
Время событий: май 1958-го года
Место событий: Лиссабон, Португалия
Описание событий: Одинокая девочка в ожидании поезда, на который она не собирается садиться. Одинокий мужчина в ожидании рассвета, который не принесет ему ничего, кроме очередного приказа.
Так ли уж они одиноки на самом деле?

Механический голос приглушенно звучит из динамиков - ей кажется, что он универсально-неразборчив в любой точке мира и, даже имеет одинаковую тональность. Невольно задумаешь о том, что есть крайне узкая каста, чьим Предназначением было именно это - ежедневно заставлять тысячи людей жадно ловить каждое слово...кажется, должна быть вторая часть этого предначертания, следуя которой речь становилась предельно неразборчивой. Возможно, они развивали интуицию и всего прочего человечества. А может быть кому-то просто лень обновить систему оповещения, и вот уже почти целый век на вокзале Санта-Аполония исправно хрипят неизменные динамики. Когда-нибудь она будет заглядывать сюда из спортивного интереса и однажды полюбившееся место разом потеряет изрядную долю привычного очарования, сменив неразборчивую болтовню на ясный цифровой голос. Впрочем, до этого еще не один десяток лет.
Сейчас она сидит на виду у всех, но вряд ли хоть один прохожий вспомнит сидящую на перроне девочку, чуть щурящуюся от теплого майского солнца. Спешить ей, на удивление, некуда: всевозможных преследователей удалось оставить далеко позади, да и мир не спешит подкидывать ей ни новых подопечных, ни очередную загадку. Джей почти непривычна такая тишина и, оказывается, она совершенно не умеет отдыхать, и чем занять внезапно освободившееся время не имеет ни малейшего понятия.
Забавно, наверное, но бессмертное зеркало ведет себя ровно так же, как и любой посетивший Лиссабон турист: бродит по городу, начиная от достопримечательностей, а после прокладывает собственные маршруты, устав от разноголосой толпы. Впрочем, оказаться оригинальной не получается, и вот ноги приносят ее туда, где обычно начинаются и заканчиваются все истории, а вокзал щедро раскрывает ладони, предлагая ей свои бесценные, скоротечные и не подозревающие о собственной уникальности сокровища. Наблюдать за смертными ей по-прежнему интересно, и сейчас она не ищет неожиданных эмоций и ярких типажей: позволяет их жизням пройти сквозь себя, не задевая, но на краткий миг становясь единой с каждой.
Ей нравится мысль, что отсюда можно добраться до любой точки континента, вопрос лишь во времени. Нравится перспектива ждать "свой" поезд, разве что Джей не нужно покупать билет, чтобы попасть куда угодно, а значит ее поезд вряд ли когда-нибудь сюда прибудет, да и конечная остановка получается какой-то слишком абстрактной даже для нее самой, где-то между "жизнью" и "счастьем" - сложно представить, что так вообще бывает. Поэтому зеркало смотрит на людей, вспоминая, как это - знать конечную цель путешествия. Ей такой радости не предвидится больше никогда.
Оказывается, прошло несколько часов - от мыслей о поездах она успела переключиться на то, куда, собственно, смотрел Бог, когда его сын принимал все себя Тьму и не пора бы Ему, как хорошему родителю, появиться и прекратить то, чьи смутные отзвуки она иногда улавливает в дыхании мира. Выходит, что спокойная жизнь в ближайшие пару веков - такая же сказка, как и любая из ярких детских книжек...
...она безошибочно поворачивается, чувствуя на себе чужой взгляд: не враждебный, просто внимательный. Секунда - глаза в глаза, и она отворачивается. Жаль, что их отношения не подразумевают таких простых человеческих жестов: окликнуть, приветственно махнуть рукой, подойти...в том случае, если здесь он с рабочим визитом, а не по стечению обстоятельств.
Улыбку, впрочем, она вполне может себе позволить и знает, что мужчина увидит.

Против всех ожиданий, он чувствует себя усталым. И дело, разумеется, не в сложности очередного "заказа" - такая же рутина, как все остальные: заигравшийся с властью банкир, потревоживший темные силы, этого он вряд ли даже запомнит, не говоря уже о письмах. На все про все - не более получаса, не работа - мечта, и все-таки он ощущает подавляющую усталость.
Наверное, дело в том, что в человеческом мире все ощущения, просто не входящие в допустимый спектр Преисподней, внезапно обретают значимость. Это подобно тому, как опытный спортсмен пробегает дистанцию без единого дрогнувшего мускула на лице, а пересекая финишную черту, припадает к земле, жадно хватая ртом воздух. Пока бежишь - не чувствуешь, что выматываешься, но стоит остановиться - и вся накопленная усталость возвращается к тебе с лихвой. Так и здесь - в Аду ему требуется куда большая сдержанность, чем здесь, и, учитывая, что невозможно бесконечно долгое время совсем ничего не испытывать, мир смертных взимает с него этот налог всякий раз, как вампир объявляется в нем. Возможно, кажется логичным незамедлительно вернуться, чтобы не испытывать этой свинцовой тяжести под кожей - но вряд ли это будет разумно, учитывая накопительный эффект любого чувства. Поэтому он принимает единственное мало-мальски разумное в этой ситуации решение - и отправляется бродить по городу, позволяя усталости сперва затопить себя, а потом понемногу гаснуть, уступая извечному лечению временем.
Ближе к ночи он доходит до вокзала и понимает, что ему в общем-то уже не на что смотреть в этом городе, а бесцельное блуждание по улицам уже порядком надоело. Пожалуй, железнодорожная станция - наилучшее место для того, кто хочет просто убить время, не привлекая к себе лишнего внимания - здесь все в той или иной степени одиноки, но это не бросается в глаза так резко, как если бы он присел на скамейку в парке или за столик в местном кафе. В конце концов, каждый должен иметь право на одиночество. Даже если последнее - вынужденное...
Но даже одиночества иногда причудливо сталкиваются друг с другом. Сначала он чувствует в прозрачном летнем воздухе знакомый "водянистый" запах - уникальная кровь, такую не спутаешь ни с какой другой, а затем выхватывает из окружающего пространства хрупкий силуэт.
"Забавное совпадение..."
Что ж, вокзал издревле был местом таких вот неслучайных случайных встреч. Старые знакомые, не видевшиеся годами, ждут один поезд - и внезапно обнаруживают, что им очень даже есть что сказать друг другу. Давно разбежавшиеся товарищи сталкиваются в одном купе - и выясняют, что они еще не все друг о друге позабыли. Старые враги пересекаются в тамбуре - и вспоминают давние обиды, а, может, прикуривают от одной спички и переписывают историю... И сейчас что-то подсказывает ему, что во всем Санта-Аполонии они с Джадит - единственные, кому подойдет любой прибывший поезд, единственные, кто может даже не садиться в него, единственные, кто никого не провожает и никого не ждет. А раз так - вокзал поистине место встреч.
Он перехватывает взгляд серых глаз и едва уловимо кивает в знак приветствия. Губы девочки очерчивают мимолетную улыбку, а потом она отворачивается, будто погружаясь обратно в собственные мысли. Вполне логично, учитывая, что на Земле он появляется в основном по работе.
Около минуты он размышляет, взвешивая все "за" и "против", а потом все же подходит, присаживаясь на скамейку рядом с ней, тактично соблюдая некоторую дистанцию.
- С твоим обликом не очень разумно сидеть тут одной - особо бдительные граждане могут подумать, что ты потерялась, - негромко замечает он, мимолетно изучая расписание поездов. - Не стоит их лишний раз беспокоить, верно?
Как обычно, их беседа начинается как будто с середины - свое "здравствуй" они сказали друг другу без слов. Да и к чему говорить "привет", если до этого не было "прощай"?

Откуда взялась привычка не прощаться и не здороваться? Словно все их встречи лишь замирают, небрежно поставленные на паузу, а потом оживают в новых декорациях и она падает в Сену лишь для того, чтобы выйти из зеркала в уютной гостиной, возобновляя прерванный на полуслове диалог. Он разворачивается и уходит лишь для того, чтобы открыть дверь вокзала, встречая ее взгляд и сказать то, на что в прошлый раз просто не хватило времени. Растянувшаяся на несколько веков единственная встреча - словно они уже сели на какой-то странный поезд, а сейчас переходят из вагона в вагон. Что ж, в таком случае этот - далеко не самый худший и определенно один из самых спокойных, а они оба временно предоставлены сами себе. Наверное, до утра - личный аналог сказки про Золушку, разве что с восходом солнца нет ни превратившихся в тыкву карет, ни вновь обернувшихся мышами коней - мир просто вспоминает о них, незамедлительно предъявляя счет за передышку. Впрочем, еще несколько часов об этом можно не думать. По тому, как лениво текут мысли, бессвязно переходя с темы на тему, Джей понимает, что все же немного устала. Как всегда, узнать об этом можно лишь остановившись, но, чем дольше она остается без движения, тем меньше хочет двигаться дальше: не так уж и различаются в этом аспекте ее мир и этот - та же полная невозможность замереть достаточно долго, чтобы увидеть себя. Впору подумать о заговоре. Или списать все на родственность миров и успокоиться, перестав забивать себе голову теоретическими раскладками - второй вариант нравится зеркалу больше.
- Меня не видно, - расслабленно отзывается, словно виделись они только неделю назад, а не на десять лет в прошлом. - Пока я не плачу и не выгляжу испуганной, они выбирают наиболее спокойный вариант - я жду отошедших родителей, - в какой-то мере это даже правда, разве что своего создателя она в последний раз видела чуть меньше вечности назад. Кажется, это именно то, что здесь называется "несущественными деталями".
Девочка с интересом поглядывает на опустившегося на некотором расстоянии друга, словно иллюстрируя вечную уважительную дистанцию в их отношениях. Парой почти незаметных взглядов и жестов она может превратить его для толпы в своего отца, преступника или случайного прохожего, решившего поболтать с заскучавшим ребенком. На некоторое время Джей очаровывает раскрывшееся многообразие вариантов, но выбирает она, так же как и все на этом вокзале, самый спокойный - подсаживается ближе, почти незаметно для глаза, но ощущаемо на уровне эмоций, доверительно наклоняется к мужчине. Теперь для всех они - родственники, а значит даже случайно зацепившийся взгляд неизбежно соскользнет, не найдя ни единой фальшивой ноты - она не создает новую реальность, лишь немного корректирует уже существующую. Его уроки не прошли бесследно, и теперь ее все труднее найти, а ей все проще прятаться у всех на виду.
- Нам нужна хотя бы одна запланированная встреча, - сообщает мужчине после недолгого молчания. - Мы все же выбрались живыми оба. Значит, с меня история и чай, - странно-теплая нота, неожиданно вплетенная в их отношения и, кажется, не собирающаяся их покидать. - Ты же не позволишь мне солгать, верно? - Едва уловимо теплеют глаза, чуть изменяется улыбка, превращаясь из "образной" в искреннюю, адресуемую именно ему. И пусть говорить "привет" они не начнут никогда - слово отчетливо звучит в первых нотах разговора. И пусть все звучит лишь как стремление отдать внезапно образовавшийся должок - Джей словно продлевает их жизни в туманное "когда-нибудь", когда можно будет заходить без стука просто для того, чтобы рассказать о чем-то. Распахивает дверь в следующий вагон.
Про себя девочка усмехается, вспоминая, что именно в таком лирично-уставшем состоянии встретила Финна впервые. Повторяющиеся закономерности едва ли не успокаивали, создавая иллюзию того, что все идет как запланировано. Для чего и кем можно просто не думать, оставив вопросы в классе риторических.

На самом деле выдерживать какую-либо дистанцию в их случае - не более, чем дань ситуации, учитывая их последнюю встречу, когда обстановка вокруг была отнюдь не такой мирной. Вампир знает уже, как пахнет ее кровь на его собственных пальцах, когда он невольно задевает перепачканную одежду, зеркальной девочке известно, как чуть замедляется его сердцебиение, когда степень опасности достигает критической отметки - и ее волосы пахли гарью, а его шинель - порохом, и после такого он мог бы, наверное, сразу подсесть ближе, а она - кинуться ему на шею, но Астор ограничивается вежливым кивком, а девочка - мимолетной улыбкой. И дистанция в их случае - все еще дань вежливости, и вампир галантно предоставляет Джадит самой выбрать, в каком свете их и без того странные отношения должны предстать на сей раз. На какую-то секунду он сам завораживается бесконечным множеством вариантов, своеобразной бегущей строкой отразившимся в ее серых глазах - и, пожалуй, ни один из них не вызывает у него отторжения: ее отцом он уже выглядел в глазах прохожих в Праге, невольным попутчиком казался едва ли не каждую встречу, а злодеем...что ж, не убийце же, в самом деле, обижаться на подобные мелочи.
"Решай, девочка"
Через мгновение она придвигается ближе, и его синие глаза на полтона теплеют, вампир едва уловимо смещается так, чтоб сидеть полубоком, ненавязчиво, но ощутимо повернувшись к девочке - и взгляду стороннего наблюдателя открывается практически "сцена с открытки" - заботливый отец, очаровательная дочурка и обещание увлекательного семейного путешествия впереди. Даже немного жаль, что дальше открытки им действительно никуда не уехать...
- Давай попробуем выбрать дату, - с мимолетной усмешкой соглашается он, как-то очень естественно включаясь в игру, где подобные фокусы на грани возможного могли представляться совершенно обыденными вещами. Действительно, почему бы друзьям не назначить друг другу встречу? Ведь можно хотя бы на секунду забыть о том, что они оба себе не принадлежат... - Какие у тебя планы на это Рождество?
Она улыбается чуть более явно, а вампир напрягает память, пытаясь припомнить, давали ли они тогда, на краю гибели, какие-либо зароки друг другу. История и чай - так похоже на обещание из разряда тех, коими обычно грешат попавшие в переделку смертные, внезапно вспоминающие о Боге - "Господи, дай мне только выбраться, и я больше никогда..." или "Если выживу - то уж точно буду..."
По всему выходит, что нет - не было никаких обещаний. Тогда они вообще старались не тратить слова - слишком дорого было дыхание. И все же - как легко представить, что тогда, в ослепительном зареве всепоглощающего пламени, она чуть слышно прошептала ему: "Выберемся - с меня история и чай", а он в очередной раз смог совершить невозможное, чтобы посмотреть, как выполняется это обещание...
- Не посмею, - негромко отзывается он, чуть склоняя голову - некоторые манеры позапрошлого столетия так никуда и не делись, хотя с ней он вполне мог позволить себе чуть меньше извечного самоконтроля. Соответствовать эпохе - немаловажный, но не такой уж строгий пункт, а подобные "несвоевременности" всегда можно преподнести как часть образа - было бы желание.
Их молчание никогда не бывало неуютным, но даже им порой были нужны слова. Хотя бы для завершения картины, которую они рисовали всему окружающему миру.
- Ты ждешь какой-то определенный поезд или любой подойдет? - в уголках его губ едва намечается улыбка. До рассвета не так уж много времени - чуть больше, чем в обреченном календарем Кобрине, чуть меньше, чем в полусонном Париже - но им не привыкать довольствоваться малым, тем более, что до этого они не раз расставались на столетия... Впрочем, это век оказался неожиданно щедр.

Вряд ли они могут позволить себе такую роскошь как стабильность. Жизнь сталкивала их в самых невероятных ситуациях, а после разводила на несколько десятилетий, чтобы потом опять подстроить случайно-неслучайное свидание. Была бы девочка фаталисткой, обязательно приплела бы сюда юнца-Бога, заменившего солдатиков на жителей мира, но не ей верить в такую абстракцию как судьба, да и о Создателе она знает достаточно чтобы понять, что вряд ли он еще когда-нибудь навестит этот мирок. Впрочем, она все еще верит в выбор и его отдаленные последствия, которые не стоит даже пытаться просчитывать - все равно ошибется, не учтя какой-нибудь малозначимый на первый взгляд фактор. Джей не пытается выявить закономерности, разве что с каждым разом все сильнее рада видеть неизменно спокойного вампира, отмечая, что подобное тепло уже давно выходит за рамки вызванной сходством судеб и взглядов на жизнь симпатии. Наверное, это даже можно назвать дружбой, но она все еще плохо разбирается в столь сложных чувствах, хотя, при необходимости, может вполне успешно имитировать. Во всяком случае, в неубедительной игре ее еще не обвинили ни разу - чем не овации восхищенной публики? К счастью, большинство ее знакомых жили слишком мало, чтобы действительно узнать зеркало или были слишком заняты собственными проблемами, чтобы различать иногда мелькающие в серых глазах тени истинных чувств. С вампиром она уже открылась так, что могла бы саму себя назвать безумной, разве что он еще ни разу не заставил ее об этом пожалеть.
Разве что сейчас выбирает логичную, но не слишком удачную дату.
-Пережить его, - сообщает, чуть усмехнувшись. И дело тут, конечно, не в Рождестве как таковом - этот день ничем не отличается от любого другого в году, но все же - запоминается. Настроением, украшениями, запахами - врезается в память. Болью, кровью и погонями - не дает забыть. Если бы она захотела вспомнить, то в любой день, наверняка, нашлось бы несколько подобных эпизодов, но запоминается почему-то именно Рождество. Глупое свойство памяти, от которого ей никак не удается избавиться. Сейчас выпадает шанс если не преломить "черную полосу", то хотя бы наметить начало для исправления. Почему бы и нет? - Вместе? - Первый и единственный шанс для него отказаться, потому что услышав сейчас "да" - она придет, чего бы это не стоило и чем бы не пришлось расплачиваться. Джей редко обещает что-то, но выполняет всегда и даже смерть не является оправданием.
"Рождество с вампиром...интересно", - звучит как название какой-то плохой фантастической книги, да и звучит насквозь неправильно. Девочка продолжает перебирать варианты, натыкаясь на тот, что готова назвать верным: "Рождество с Финном". Всего-то три столетия, а он уже становится так важен. Пожалуй, в данном случае она бы хотела увидеть приведшие к этому нити, но мир редко расщедривается на подобные подарки. Приходится принимать и вписывать в уже существующие схемы. Он больше не убийца - нехитрый факт, расцветающий сейчас во всей красе, но вот кем мужчина стал - предстоит разобраться и поезда для этого - едва ли не самое подходящее место. Есть какая-то магия в размеренное стуке колес и дребезжании ложечек о край стакана. Возможно, люди сами создали этот феномен, но какая разница, если он действует.
- Свой, наверное, - это скорее шутка, но общее спокойное настроение вечера делает возможным такие вольности. - Но сейчас подойдет ближайший, - чуть вскидывает бровь, изображая вежливые интерес, - прокатимся?
Все равно вокзал уже выполнит свою роль - свел их в этот раз, что будет дальше - она не знает, но поездов до Сиднея не придумают в ближайшие несколько веков, а значит предпочтений к конечному пункту у нее нет, а если выбрать верное направление - можно растянуть ночь на несколько минут.
Пожалуй, это звучит как начало неплохой истории.

Он никогда не пытался ограничить их отношения какими-либо рамками, предоставляя им выходить за все границы: во-первых, так было проще: не нужно было искать несоответствия, во-вторых, отсутствие категоричного определения позволяло им обоим оставаться свободными от всяческих обязательств – они по-прежнему ничего друг другу не должны и ничего друг от друга не ждут, а это связывает их крепче любых клятв. Любая тайна, раскрытая ими, столь тесно переплетается с неторопливым течением обычных бесед, что даже не кажется секретом, в то время как они рассказали друг другу уже столько, сколько не доверяют порой даже самым близким. Впору ударяться в эзотерику и выискивать в этом некий глубинный смысл, но ни вампир, ни зеркальная девочка почему-то этого не делает. Наверное, просто время еще не пришло: ведь то, что они не ждут поезд, не означает, что он вдруг изменит своему расписанию…
Он ловит ее усмешку и привычно раскладывает мимолетный жест на тысячу мельчайших составляющих, чуть приподнимает уголки губ, показывая, что не хотел вызывать горьковатые ассоциации, легкой тенью затемнившие обычный прозрачно-серый оттенок ее глаз. Для вампира Рождество – скорее всего лишь слово, некое абстрактное понятие: он знает, что оно существует, но для него лично оно ничего особенного не значит. Разве что действительно – запоминающаяся дата, эфемерный повод для встречи, попытка переломить судьбу, которая упорно не желает предоставлять им обоим право на жизнь, в которой Рождество воспринимается как праздник, ожидается месяцами и приходит с ощущением ослепительной радости, вдохновения, окрыляет надеждой…Вряд ли у них получится «обнулить счетчики» с такой же легкостью, с какой это проделывают люди, но, возможно, появится шанс пополнить скудную коллекцию приятных воспоминаний, в очередной раз обходя злой рок.
- Хороший план, - негромко отзывается он, спокойный синий оттенок глаз немного теплеет. Невольно вспоминается их первая встреча на промозглой набережной, и он с незаметной усмешкой воскрешает в памяти собственные слова: "Я буду совсем не против, если ты выживешь…» Тогда это было обычной вежливостью, следствием мимолетной симпатии, невольного уважения – в итоге оказалось началом удивительной истории, в которой они едва ли дошли до середины. Однако, полуироничные знаки поддержки уже успели смениться искренней радостью за каждый пройденный другим шаг: неожиданная теплота серых глаз и легкая улыбка: «ты снова удивил меня, Финн», внезапная вспышка в сдержанной синеве и тихий, успокаивающий шепот: Молодец, девочка…» Это трудно назвать союзничеством, странно – дружбой, но что-то в этом определенно есть. Что-то, позволяющее им обоим раз за разом выживать за пределами всех возможных граней…
- Вместе? – кажется, от его ответа зависит очень многое, и вампир дает себе долю секунды на взвешивание возможных последствий. Он не сомневается, что девочка сможет разыскать его даже в Аду, возможно  даже по ту сторону жизни – что ж, в таком случае на ближайшее Рождество ему придется осуществить простой до банальности план: выжить и оказаться подальше от Азазеля. На практике – почти невозможно, но, кажется, это того стоит.
Он ловит на себе ее задумчивый ожидающий взгляд и приходит к выводу, что определенно – стоит…
- Вместе, - мужчина легко кивает, ставя тем самым собственную подпись под незаписанным ни на одном из пергаментов мира договоре. В итоге тот становится обязательным к выполнению, а у вампира внезапно появляются планы на более чем полгода вперед. Кажется, эта ночь принесет еще немало открытий…
Он вскидывает взгляд на расписание поездов, бегло сверяясь с вокзальными часами. Ближайший поезд – через семь минут, и Астор даже не смотрит на пункт назначения, просто кивает в ответ. Какая разница, где встречать рассвет, который вряд ли что-то изменит – а вот с кем его встречать – уже кажется неожиданно важным.  Как обычно, он предпочитает не анализировать этот момент, а просто приглашающее протянуть девочке руку – жест, который впору уже вводить в категорию сакральных, учитывая из каких далей он порой мог ее вернуть.
- С удовольствием, - он слегка улыбается, словно объявляя тем самым очередной раунд их странной игры открытым. Впереди еще несколько часов, и это уже – больше, чем они обычно могли себе позволить…

-Вместе, - ей бы хотелось однажды проговаривать слова с той же спокойной уверенностью, в которую так легко и безболезненно можно поверить. Обещание, которым ни один из них уже не сможет пренебречь мягко сливается с чуть разбавленными светом фонарей сумерками, становясь дыханием на миг замеревшего мира. Как обычно, самые важные договоры заключаются невзначай, в совершенно не подходящей к их значимости обстановке по, пожалуй, только это и позволяет им жить и, подхваченные мирно гудящей толпой, обещания моментально распадаются на атомы, исключая саму возможность их уничтожить.
"Вместе," - повторяет еще раз, мысленно сживаясь с новым, но удивительно правильным чувством. Впервые за долгое время, у нее есть к чему идти, и всего ее скептицизма не хватило бы, чтобы назвать это возвращение регрессом. "И кто же ты, Финн?" - отвечать на этот вопрос еще не пришло время, но забыть о нем окончательно не получается. Эта загадка всегда рядом, словно шлейф парфюма или последнее дрожание едва слышного звука, когда чуткие пальцы уже не касаются клавиш. Эта загадка всегда с ней, и девочка уже почти знает ответ, но не стремится вперед, стараясь преодолеть еще одну ступень, ведь здесь куда важнее путь, которым она идет. И все же..."Почему именно ты?" - Джей забавляет внезапное прозрение: на этот вопрос она не ответит никогда, но каждый новый вариант будет ослепительнее предыдущего и на какое-то время будет казаться единственно верным. Что ж, иногда бесконечность может даже приятной, но пока привычно дробится на короткие последовательности. Дожить до Рождества. Странноватое немое обещание выдержать все, что выпадет на их пути. Пожалуй, о таком действительно лучше молчать, тем более, что до поезда остается всего несколько минут. На несколько ближайших часов они оба смогут поверить что он - действительно тот самый, а после доехать до очередной станции и разойтись по своим делам. Не нужно быть пророком, чтобы узнать, чем закончится эта встреча, но Джей не хочется забегать в конец, когда от начала веет таким потрясающим спокойствием.
Она едва заметно улыбается, принимая его руку и поднимаясь следом. Что ж, некоторые повторяющиеся знаки ей определенно нравятся, разве что теперь заглянуть в глаза вампиру совсем не так просто. Они не торопятся, пропуская вперед всех спешащих, обвешанных сумками и свертками пассажиров, подходя к поезду одними из последних. Девочка глубоко вдыхает солоноватый запах железа, смешанный с чем-то густо-маслянистым, обволакивающим - необходимый элемент дорожной магии, позволяющей выбалтывать едва знакомому попутчику самые сокровенные тайны и верить, что все проблемы остались на перроне. Мягкий желтоватый свет странным образом меняет восприятие, и даже она уже готова поверить, что Финн - если и не ее родственник, то уж точно самый близкий друг. Ровное тепло его ладони лишь делает этот невинный обман более убедительным.
Легкое дребезжание двери - и они отгорожены от целого мира в небольшом купе. Возможно, чуть позже зайдет проводник, чтобы в последний раз проверить билеты, а может быть и нет - она не прислушивалась к его разговору с вампиром, который, как знать, мог и внушить человеку простенькую мысль забыть об этой часть вагона. Опускается напротив, привычно выдерживая вежливую дистанцию - почему-то когда их жизням не угрожает прямая опасность, девочка и вампир предпочитают взаимодействовать именно так- на расстоянии тепла. То ли все еще присматриваясь, то ли защищая друг друга от того, что укрыто за спиной - не имеет решающего значения.
Мимолетный, чуть более внимательный взгляд выхватывает явные следы усталости и куда менее заметные - заживших ран. Даже знаменитой регенерации нужно некоторое время, чтобы убрать следы, а она лучше, чем хотелось бы, знает некоторые тени. Кольнуло легким беспокойством: кто их нанес? Очередной цепляющийся за жизнь клиент или некто куда более изощренный? Конечно, она не будет спрашивать, вновь смотря немного сквозь, позволяя знакомым резковатым чертам потерять свою выточенную четкость - еще один жест взаимной вежливости. Еще один незаданный вопрос.
- Приятно видеть тебя живым, - легкая усмешка, тщательно отмеренная, заметная лишь ему радость, безупречно прикрытая иронией. Возможно, за ними никто не следит сейчас, а скорее всего именно так оно и есть, но в их размеренной партии осторожность играет едва ли не ключевую роль. Открыто проявлять себя - преступно рано, но ей даже не нужно смотреть чтобы знать, как едва заметно теплеют его глаза и чуть более живыми становятся черты ее лица.
Поезд мягко качнулся, устремляясь вперед. Отсчет пошел, но они наверняка успеют все друг другу сказать.

Ненавязчивые, акварельные южные сумерки немного сгущаются, обретая характерный чернильный оттенок, и вечер плавно перетекает в ту свою стадию, когда держащаяся весь день уже по-летнему душноватая жара спадает, уступая место свежей легкости упоительной прохлады: сам воздух вокруг словно бы разом становился чище и объемнее, дышать становилось легче и, пожалуй, даже приятнее, люди, утомленные дневной суетой, оживали и с новыми силами оглядывались по сторонам, ощутив в себе позабытое было жило постигать окружающую их жизнь. Вампиру нравилось это время суток – краткий промежуток между балаганной яркостью дня, обязывающего каждого играть отведенную ему роль, и сумраком ночи, с привычным пониманием союзника принимающей в себя любые тайны. Согласно всем общепринятым канонам – которые, как ни забавно, диктовали именно люди – ему полагалось любить темноту, оправдывая весьма гротескный готический образ представителей своей расы в мировой литературе. Он же, довольно скептически относившийся ко всякого рода штампам, отдавал предпочтение именно этому зыбкому пограничью – времени, когда день еще не окончательно уступил ночи свои права, а та не особо спешила их принимать. К тому же, сегодня было как никогда важно как можно дольше растягивать и без того не очень податливое время, обычно казавшееся едва ли не бесконечным. Против ожидания, он научился ценить такие моменты, хотя, казалось бы, они несут с собой куда больше горечи, нежели радости – начиная ощущать внезапную скоротечность времени, он приближался к ощущению себя живым – непозволительной роскоши для тех, на ком печать фактического бессмертия горела нестираемым клеймом.
Он едва заметно улыбается девочке: движение, уже ставшее привычным для них обоих – легкий изгиб уголочков губ при общей неподвижности сомкнутого рта – впрочем, они никогда не нуждались в громкости жестов. Без особого труда вампир угадывает в серой прозрачности глаз невысказанные вопросы, которые Джадит, кажется, и не намеревалась скрывать, и с присущей для всех их бесед тактичностью не подает вида, будто уловил их. Для ответов на них еще не время – и это с предельной ясностью понимаю они оба, разве что девочка уже начинает облекать в слова тревожащие их моменты – вампир предпочитает молчаливое ожидание развязки. В этом аспекте она, наверное, свободнее, чем он – ее мысли могут свободно касаться столь рискованных тем, пусть даже и не углубляясь в них. Вампиру приходится прикладывать немалые усилия, чтобы сохранять в подобающих границах воспоминания об их встречах, поэтому даже сейчас, когда, кажется, сам воздух наполнен свободой, он старается контролировать собственные мысли. Нет ничего глупее, чем попасться на какой-нибудь мелочи – собственный опыт научил его этому. Ему нельзя ошибаться.
Поезд пахнет чуть нагретым металлом, начищенной кожей сидений, летней пылью, полупустой вагон еще хранит воспоминания об аромате крови уже покинувших его людей: если постараться, можно отследить пассажиров недельной давности, но, благо, он здесь не за этим. Джадит присаживается напротив него, разрывая касания рук, но не опуская взгляда, отчего создается ощущение, что они все еще переплетают пальцы. Он едва заметно усмехается на ее реплику, легким кивком выражая необлекаемую в слова благодарность за ее беспокойство и участие, мастерски скрытые привычной ироничностью тона, и, следуя правилам давней игры, «отвешивает» ответный комплимент:
- Да, тебе жизнь тоже весьма к лицу. Кажется, это твой стиль – не переживай, если вдруг выйдет из моды.
Вокзал остается позади – вампир не смотрит в окно, но привычка всегда оценивать окружающую обстановку боковым зрением никуда не делась. Вряд ли их что-то потревожит сегодня – по крайней мере, его интуиция молчит на этот счет – но никогда не помешает быть готовым ко всему. Это, однако, совсем не должно портить им редкий спокойный вечер, и улыбка на его лице становится чуть более явной:
- Как насчет чая? В поездах это вроде бы традиционный напиток….не хочешь попробовать?
«Попробовать» относится не столько к чаю, сколько к общей атмосфере поездки – в конце концов, почему бы в этот раз им не поиграть в «железную дорогу». Эта игра ничуть не хуже уже опробованных ими «пряток» и «догонялок», а на поверку так даже приятнее…

У нее так и не получилось полюбить театр в любом его проявлении. Возможно, все дело в пронизывающей каждое выступление обреченности, ведь увидеть в метаниях героев отрабатывающих свой хлеб актеров она не смогла ни разу. Это чем-то было похоже на Ад: снова и снова восставать из небытия лишь для того, чтобы совершить одни и те же ошибки. Воплощаться в новом теле уже заранее зная, что ружье выстрелит, а в чаше окажется вино пополам с ядом. Выходить на бой, заранее предчувствуя, как вспарывает кожу клинок, приносить клятвы уже зная миг, когда очередное "навеки" прекратит свое существование. В мельчайших подробностях знать каждую свою ошибку и не иметь ни единой возможности изменить хоть что-то. Лишь исполнять заложенный однажды алгоритм действий и фраз. Пожалуй, такой доли зеркало не пожелала бы и злейшему врагу, а многие из тех, кого сейчас называли "книжными героями" - жили и имели глупость рассказать свою историю не тому драматургу. Джей хотелось бы верить, что однажды зрителям настолько надоест знакомый до жеста порядок действий, что придет время переосмыслений. Возможно тогда тени прошлого обретут наконец-то свободу и покой.
Она не любила театр, но реалии собственной жизни диктовали совсем неприглядные условия: хочешь быть свободной, изволь до поры казаться рабом, и если она однажды и сможет увидеть собственное лицо, то лишь перемерив все возможные маски и интонации, и с этой точки зрения "попутчики" - далеко не худшая из них. Пожалуй даже одна из наиболее щадящих, позволяющих исподволь вплетать в личину собственные мысли - достаточно, чтобы увидел тот, кому все это адресуется, но меньше чем необходимо, чтобы сломать иллюзию покорности. Впрочем, рассказывать об этом вампиру не имеет смысла - он знал об этом еще раньше нее, и с той же кажущейся слепотой обходил свою "четвертую стену". Тем хуже будет тем, кто стоит за ней, когда и эта декорация рухнет.
Театр не любил ее, а посему с любезной усмешкой подсовывал наиболее сложные роли, так легко позволяющие заиграться и сказать куда больше, чем пока что позволено. Крикнуть чуть громче, чем за пределами слышимости - маски имели опасное свойство подчинять себе сущность, наверное поэтому она никогда не задерживалась надолго в одном амплуа, перепрыгивая с одной грани на другую - чтобы не забыть. Тоже своеобразный Ад, но куда интереснее статичного. Во всяком случае, ей есть куда развиваться.
-...не хочешь попробовать? - И лучше всего здесь то, что вампир уже знает ответ. С той самой секунды, когда они заговорили на перроне, но до поры следует разыгрываемому в вечности сценарию. Девочка покладисто кивает, соглашаясь на все возможности их небольшой ночи, да и сам ритуал ей, безусловно, нравится.
Уже когда он почти выходит, она тихо сообщает, что больше всего во всем этом ей нравятся стаканы, но это как раз тот случай, когда невозможно выхватить кусочек чуда и сохранить его вне всей истории. Конечно, к лучшему - должны быть в мире неизменяемые вещи и долгоживущие традиции.
И это, естественно, всего лишь мысли вслух, ведь даже ей иногда хочется поговорить о какой-нибудь чепухе.
- Как думаешь, куда мы все же едем? - Как ни странно, но сейчас она действительно - о станции. Все прочие возможные ответы на вопрос однажды найдутся сами, и девочке совсем не хочется торопить события.

Войти в поезд - значит ступить на очень тонкую грань, на туманный, покрытый мраком неведения, путь. Даже при явной ограниченности маршрута определенным пространственным отрезком - наличии четко обозначенных пунктов А и Б - любой путешественник заведомо рискует, решаясь на этот путь. Войти в поезд - все равно что дать согласие на участие в игре, правила которой диктуются не вами, а из всех гарантий вам предоставляется только то, что поезд, на который вы сели рано или поздно окажется в конечном пункте - с вами или без вас. При всем щепетильном отношении общества к личной безопасности затея оказывается весьма и весьма рискованной, и речь идет, конечно же, не о статистике железнодорожных аварий.
Войти в поезд - значит впасть в безвременье. Час отправления и час прибытия остаются единственными доступными для пассажира величинами, все, что между остается за пределами власти всеобъемлющего Хроноса. Садясь на поезд, люди берут с собой собственные тени, и в отличии от всех привычных мест их досуга, пространство, отведенное им, ограничивается весьма скупыми метрами купе, и они оказываются заложниками собственного внутреннего мира - дальше бежать некуда. Люди мечутся, мнутся, тревожатся, не зная, куда им деться от самих себя, они привыкли искать спасения в привычном течении времени, позволяющего им разбивать себя на короткие промежутки, доступные для спокойного проживания: здесь этой роскоши нет, потому что время исчезает, оставляя лишь призрачный след былой определенности. Каждый справляется как может - проваливается в глубокий и долгий сон, запивает внутренние пустоты чаем или чем-то покрепче, вываливает скопившиеся и начинающие давить секреты случайному попутчику. За окнами мелькают другие станции, города, пустоши, безмолвные и бессменные свидетели чужих жизней, но в этом подвешенном состоянии реальности любой из остающихся за поворотом домов может показаться вашим, а человек, моментально скрывающийся с глаз - вами. Ведь, оказавшись лицом к лицу с собственным "Я", люди, как правило, тут же его теряют. Погрузиться в себя - означает раствориться в других, а так внезапно оказаться собой - стать безликим. Входя в поезд, вы оставляете на перроне самого себя, чтобы сойти в конечном пункте уже другим, а то, что между - не принадлежит никому, кроме, может быть, Фортуны, которая издавна любит вмешиваться в такие вещи.
Он ненадолго замирает на пороге, когда слова Джадит долетают до него, легко кивает, не то просто соглашаясь с ними, не то обещая ей что-то еще, спустя минуту возвращается с двумя дымящимися стаканами в элегантной серебристой оправе, ставит на стол и опускает в каждый по дольке лимона. Тонкие желтые полукруги медленно оседают в кипятке, оставляя небольшие нити цитрусовой мякоти. Вновь поднимает глаза на девочку. Их безвременье не кажется таким уж угнетающим - скорее, оно дает им возможность отдохнуть. Впрочем, общей участи им не избежать - и где бы они не вышли, уже будут немного другими, нежели до посадки. Подобные определенности иногда даже утешают.
- Я не посмотрел, - по его голосу понятно, что это - последнее, чем бы он стал интересоваться и явно находит особую прелесть в неизвестности их маршрута. - Судя по направлению - куда-то на Запад. Ветер тоже западный, так что, возможно, припозднимся минуты на две, - он остается серьезным, как будто и правда думает, что ветер может помешать движению железной конструкции, лишь глаза слегка изменяют оттенок на более светлый.
Таким образом, у них есть безвременье и еще две минуты. В данный момент это кажется вампиру на редкость удачным раскладом.

Лиссабон медленно остается позади и, хоть она и может за секунду узнать конечную станцию, предпочитает неизвестность, безучастно рассматривая проплывающие за окном пейзажи - ночь вычерчивает лишь абрисы, оставляя за смотрящим право дорисовывать все оставшееся. Возможно неделей ранее она бы и попыталась угадать, что скрыто за очередным силуэтом, как всегда, не вспоминая, кто именно научил ее этой игре, но сейчас - слишком устала, но, если обстоятельства сойдутся удачно, у девочки есть целая ночь передышки - воистину сказочная щедрость от мира. Наверное, тому есть причины, и если подумать немного, сводя к общему знаменателю значимые события последних лет, она найдет первопричину - но для чего делать это сейчас, когда мягкий свет приятно размывает взгляд, а ритмичное покачивание странным образом успокаивает, позволяя свободно откинуться на мягкую стену.
Она с легким нажимом трет висок, но, конечно же, от ее усталости этот метод не помогает, зато удачно вписывает в образ, и, не смотря на совершенную бесполезность, приятен.
Вернувшийся вампир приносит не только свою половинку их понимающей тишины, но и две кружки с чаем, занявшие свое извечное место на небольшом столике. Джей мерно размешивает крупинки сахара, изредка придавливая лимон к стенкам стакана и, кажется, нет в мире занятия важнее этого, а все остальное Бытие просто перестает для нее существовать. Впрочем, его руки все же попадают в поле зрения, но это, конечно же, чистая случайность.
- Две минуты? - Переспрашивает с легким насмешливым изумлением, пригубляя напиток, - еще немного, и придется поверить, что эта встреча была предрешена. Так много удачных совпадений.
Верить в судьбу - удел смертных, предпочитающих заполнять пробелы в собственном понимании окружающего верой в предначертанное, и хорошо, если просто из желания сократить круг непонятного, а не перекладывая ответственность за собственные слабости на кого-то, стоящего несоизмеримо выше. Девочка может точно сказать, какие из ее слов и поступков привели именно к этой минуте, но считает это знание достаточно бесполезным - в будущее заглянуть получается не дальше, чем позволяет обычная логика, а постоянно пребывать в прошлом еще никому не шло на пользу. Тем более ей, постоянно балансирующей на грани между выживанием и исчезновением. Достаточно и того, что удается не забывать...хотя бы самых важных, а разбирать по ниточкам сплетенный Жизнью узор - то еще неблагодарное занятие, как правило, имеющее не слишком радостные последствия.
В ее настоящем чай отдает приятной кислинкой, а до конечной станции чуть меньше ночи, плюс подаренные удачным ветром две минуты, и самое время подумать о том, что Судьбы не бывает, но каждый поступок имеет свои последствия.
-Я не знаю, как нужно праздновать Рождество
Ведь кому, если не случайному попутчику, признаваться в собственных странностях и делиться запавшими в память историями из жизни - ведь если встреча может оказаться первой и единственной, то и причин скрываться словно бы нет. Им еще многое предстоит сделать, чтобы стать исключениями и из этого правила, а сейчас Джей решает довериться чуть больше и посмотреть, что из этого выйдет. Сбежать она успеет в любой момент вечности, так что, при худшем из раскладов, не теряет ничего, кроме призрачной возможности...чего-то столь туманного, что даже не пытается назвать. Впрочем, иногда слова - вовсе не главное.

В их мире не бывает совпадений, а за любой случайностью стоит строго выверенная последовательность событий, приведшая к определенному итогу. Стоит только чуть внимательнее приглядеться - и вся картина как на ладони, и остается только идти по следу, восстанавливая цепочку "узловых моментов", оканчивающихся характерной развязкой. Он может прямо сейчас разобрать ситуацию на атомы, и выяснить, каким образом они оба дошли до этого купе - начиная от встречи на промозглой набережной и всматриваясь в каждую последующую, сопоставляя неожиданное союзничество в Праге и чаепитие в Париже с головокружительной ночью в Берлине, когда смерть подошла настолько близко, что после этого они просто обречены были дышать немного по-другому. Он мог бы выяснить, какие именно слова стали фундаментом всего того, что они сегодня говорили друг другу, но, пожалуй, сделай он это - и ночь потеряла бы свое очарование. Не так уж им и необходимо высчитывать эти мелочи - куда важнее успеть насладиться ими, пока им выпадает такая возможность.
Вампир мимолетно улыбается, пригубляя ароматный чай, и едва заметно пожимает плечами:
- Возможно.
Паузы в их беседах зачастую были куда более наполнены смыслом, нежели произнесенные слова - и, кажется, это уже становилось традицией - из тех, нарушать которые не то чтобы не с руки, но и не особо хочется. Тишина, разделенная на двоих, уже по сути является диалогом, а в конкретно их случае - способом рассказать друг другу все, на что не хватает слов - или же все, что им не позволено произносить. Они вновь не спрашивают друг друга о, казалось бы, важных вещах - о самочувствии, делах и проблемах, но тем не менее каждый отчетливо читает в глазах другого негласный "отчет" за все те годы, что они не виделись. Оба заметно устали - и, придвигая стакан с дымящимся напитком ближе к Джадит, он просит ее позволить себе отдохнуть - гораздо более красноречиво, чем это можно было бы сделать при помощи слов.
-Я не знаю, как нужно праздновать Рождество...
В его памяти мимолетно проскальзывает информация о причудливо наряженных елях, о ломящихся от разнообразной снеди столах, о венках на дверях и горах снега, о зажженных свечах и разноцветных грудах подарков, о сладостном ожидании праздничного утра и восторженных поздравлениях. Он мог бы рассказать ей историю зарождения этого праздника, подробно расписав каждый его символ, но он знает, что девочка говорила не об этом. Вампир бросает задумчивый взгляд в окно, за которым проносятся полузнакомые станции, и негромко произносит, машинально размешивая ложкой крупинки оседающего на дно стакана сахара:
- Думаю, достаточно быть рядом с тем, с кем ты хочешь его праздновать... а там уже все решается само собой.
Ему приходит на ум, что Джадит весьма естественно будет смотреться рядом с рождественской елкой и коробкой переливающихся игрушек - по крайней мере, это зрелище точно стоит того, чтобы дожить до зимы. В учебной программе "Жизнь", которую так старалась постичь зеркальная девочка, Рождество обещало стать одним из самых приятных уроков.
- Я умею готовить индейку, - внезапно вспоминает он и невольно улыбается собственному неожиданному замечанию. Пожалуй, среди уже известных ей талантов это умение друга займет особое место...

Так странно сидеть и рассуждать о том, что будет спустя много месяцев после этой встречи - успеет пройти целая жизнь, прежде чем у нее появится повод отыскать его среди множества отражений, хотя у них бывали перерывы куда длиннее - века.
Можно подумать, каким она увидит его: усталым, с въевшимися под глаза тенями и пробивающейся сквозь природную смуглость бледностью или расслабленным, сумевшим на время отгородиться от всех событий прошлого и действительно подготовить пресловутый чистый лист, с которого положено начинать каждый новый год, сезон или любой произвольно выбранный понедельник месяца. Какой будет она сама: захваченной в плен своего прошлого, выносящей из зеркал целую армию рождественских призраков, или все же найдет способ обмануть память и прийти действительно собой. В той мере, в какой ей доступно это. Джей не любит думать о будущем и представлять каким будет завтрашний день. Лучше не ожидать ничего, удивляясь тому, что выпадет, чем разочаровываться в не совпадающей с грезами реальности. Значит это и то, что она не умеет мечтать.
Девочка молчит о том, что он - второй за всю историю мироздания, с кого она хочет увидеть повторно. Привыкла, что вампир понимает ее с полу взгляда, а следовательно уже догадался сам. Однажды она расскажет ему, как опасно бывает подобное понимание и, привыкнув обходиться минимумом слов, она все сильнее отдаляется от человечества. Возвращается, конечно, быстро, но в первые разы почти удивилась тому, как много нужно приложить усилий, чтобы ее поняли. Впрочем, это скорее шутка. Или комплимент в сторону ее синеглазого визави.
- Я умею готовить индейку.
Зеркало улыбается. Тепло и мягко, даже не пытаясь скрыть это, напротив, протягивает, словно памятный сувенир с их спонтанной поездки.
-Печенье, - делится в ответ, находя среди всех своих невостребованных знаний то, что подойдет к теме, - с орехами и имбирем.
И это одна из немногих ее историй, от которой действительно веет теплом.
- Яна. Выглядела так, словно могла поделиться воспоминаниями о великом потопе. Всегда о чем-то недоговаривала. Всегда шутила. Знала невероятное количество преданий, сказок, песен...наверное, ее можно было назвать ведьмой, но кажется она просто не любила тишину и шептала что-то, - Джей закрывает глаза, воскрешая в памяти ее образ. Выцветающие, некогда зеленые глаза, аккуратно убранные волосы, цветастые платки. Слабый травяной запах. Лукавая улыбка. Грубая, задубленная солнцем кожа, прорезанная морщинами. - Ее силы хватило бы еще на десяток жизней, но - человек. Да она и не хотела верить во все это. Говорила, что есть небо, земля и все, что она рождает. Жила этим. Меня в ту встречу  попросила донести ее корзину, а потом не выпускала из домика до утра. Сказала, что нечего ребенку бродить по ночам одной. Там и научила...этому. Я не возвращалась к ней больше, но...хорошая была женщина. Из тех, ради кого продолжаешь верить в людей. - Девочка задумчиво смотрит на чай, затем на мужчину, безмолвно спрашивая, не нашел ли он хитрое средство, развязывающее язык. Знает, что дело тут вовсе не в чае, точнее - не только в нем.
Всего лишь дорожная байка с поправкой на их почти бесконечные жизни, и можно сделать вид, что ничего необычного не произошло.

На юге темнеет рано, и небо за окном стремительно принимает чернильно-сапфировый оттенок - под цвет его глаз, если уж совсем ударяться в лирику. Отблески зажегшихся вдоль рельс фонарей пробирается внутрь купе, высвечивая их отражения на стеклянной глади. Немного уставший темноволосый мужчина и немного заблудившаяся сероглазая девочка. Почему-то сейчас та невероятно удобная иллюзия, внушавшая всем окружающим, что они скорее всего - отец и дочь, не заслуживающие особо пристального внимания, развеивается, словно бы оказавшись бессильной перед подступающей ночью. В то же время, неприкрытые броней отведения чужого взгляда, они выглядят более схожими, чем когда-либо. Одинаковый насмешливо-добродушный прищур, неуловимая блуждающая улыбка на почти недвижимых губах, даже поза одного - обманчиво-расслабленная - до странного повторяет вторую. Он знает, что подобная схожесть не сулит им ничего хорошего, что лучше бы им не совпадать ни на одной частоте, но что-то похожее на вызов мешает ему отгородиться от этого. Одна ночь, вырванная из лап предопределенной заранее судьбы, несколько часов, накапавших за время векового молчания - не так уж много в масштабе вечности, которым они и привыкли оперировать, и в то же время - практически непозволительная роскошь.
В какой-то момент их улыбки становятся слишком откровенными, самое время взвесить процент риска и возможные последствия, но ни вампир, ни девочка не делают этого. Впоследствии это можно будет расценить как стратегическое упущение...или величайшую удачу. Вселенские весы находятся в непрерывном движении, и никто не может предугадать, в каком положении они будут находиться в миг, когда кто-то незримый внезапно скомандует: "Стоп!"
Кажется, в данный момент все же перевешивает удача...
- Печенье с имбирем - это то, что нужно, - говорит он, хотя вряд ли способен хотя бы вспомнить его вкус. Печенье - тем более, рождественское - это то, что существует в каком-то другом, неведомом ему мире. Странно, но раньше он никогда об этом не задумывался.
История Джадит окутывает купе как невидимый табачный дым, заполняя каждый угол, каждый кубический миллиметр воздуха, каждую складку одежды. Еще один маленький фрагмент жизни зеркальной девочки падает в копилку, которую вампир прячет на самых темных глубинах своего подсознания. Когда-нибудь он, вероятно, разобьет ее и соберет накопленные кусочки паззла в единую картину - чтобы подарить ей как самое объективное свидетельство ее жизни, но пока он просто слушает, не отрывая взгляд. Мимолетная усмешка скользит по губам - "я не специально".
- Я замечал, что в поездах какая-то особенная атмосфера, - говорит он вслух, словно предлагая ей самой ответить на свой невысказанный вопрос. - Ты как будто на какое-то время полностью выпадаешь из привычной жизни. Получаешь шанс на все взглянуть со стороны...и не цепляешься так крепко за свои воспоминания. Здесь, - он легким движением кисти окидывает окружающее пространство, - память живет сама по себе.
В уголках его глаз появляются едва заметные лукавые морщинки, голос становится нарочито-приглушенным:
- Делаем ставки на то, сколько историй мы откроем друг другу до конца этой поездки?
Это - одновременно приглашение, знак доверия и...удобное прикрытие. Существует присказка - чтобы дать человеку возможность сказать всю правду, нужно дать ему маску. В случае Астора и Джадит - чтобы оправдать непозволительную откровенность их разговора, нужно превратить его в игру.
В конце концов, они не зря с этого начинали.

- Достаточно, чтобы… - правда в том, что она не знает, как должна продолжиться эта фраза, и оба варианта окажутся настолько же подходящими, насколько и лживыми.
«Достаточно, чтобы пожалеть об этом» - в те моменты, когда псы, пострашнее адских, настигнут их, вгрызаясь в душу. Ее тени. Его печать. Они равно не любят, когда то, что они считают своим, вдруг начинает шагать против расчерченных линий. И, конечно, в любых других жизнях был бы шанс, что этого не заметят, и именно в эту ночь их фурии окажутся отвлеченными на любое другое событие во вселенной. Джей знает, что заметят. Вампир может быть уверен, что кровью выкашляет каждое сказанное ей слово. И все же…
«Достаточно, чтобы не жалеть» - что в сутках настолько мало часов, что едва успеваешь заметить, а ночи и того короче, и, кажется, ветер успел стихнуть. Что до следующей встречи – дни и дни, и ведь никто не обещал им, что их наивному плану вообще суждено осуществиться, и будь перед ней не Финн – Джей непременно напомнила бы об этом и посоветовала не возлагать на будущее слишком больших надежд. А еще лучше – вообще никаких, избавляя себя от необходимости склеивать разлетевшиеся кусочки. Жаль, что ее способность складывать слова так, чтобы разгонять сомнения, не распространяется на нее же. Или к лучшему – в этом случае она тоже не знает, какое окончание подходит больше.
«Не верь,» - ни набирающему синеву небу за окном, ни продолжающим его глазам, неотрывно смотрящим куда-то чуть глубже, чем зеркальная серость ее взгляда. Не принимать ту неуловимую, грозящую исчезнуть от первого резкого жеста магию, сотканную их голосами, да поднимающимся от чая паром. Отрешиться от опасной, почти преступной иллюзии, нашептывающей, что до конечной остановки целый мир забыл о них.
Вспомнить, что до рождества еще пол года, а за это время вполне может разразиться новая мировая война или разверзнутся врата Ада, или в океан упадет огромный кусок космической скалы, затопив большую часть суши. Что она, хоть и стремится забыть об этом – не бессмертна. Что он, не смотря на кажущуюся несгораемость – может затихнуть в один миг. Вспоминай, малышка, возвращайся в реальный мир, который вовсе не поощряет мечтателей и глупцов. Вспоминай, что глядя в туманное будущее можно очень быстро проиграть в настоящем.
Девочка улыбается, заглушая въедливый голос зеркальной твари, и даже если та была права во всем – это до сих пор недостаточно веская причина, чтобы перестать быть дочерью мужчины, в чьих ладонях медленно остывает чай.
-…чтобы хватило на еще не одну такую встречу. В Европе еще много интересных маршрутов. – «Не говоря уже обо всем остальном мире». – И уже в который раз их тишина куда ценнее слов. Она не смотрит за окно, зная, что глаза вампира уже немного синее стремительно меняющегося неба.

Он улавливает паузу, практически неразличимую для слуха, улавливает - не то врожденным чутьем, не то обострившимся рядом с ней пониманием, не нуждающимся в дополнительных словах. Шанс проиграть слишком велик, а в случае выигрыша им все равно придется платить - Ад, как и зеркала, с лихвой снимает налог на дерзость. Откровенность под запретом, невинность не в моде, участие к жизни другого приравнивается к государственному преступлению. Вампир знает цену своим словам, каждому из них - он даже может составить прейскурант, было бы желание. На дне серых, самых серых в его жизни, глаз - осознание того, что потребуется отдать холодным стеклянным теням за доверие к "ручному ястребу Азазеля". Он знает, что не может обещать ей свою защиту - обещания фатальны хотя бы тем, что хоть однажды, хоть ненароком ты все равно его нарушишь. До сих пор они прекрасно обходились без них, и держали клятвы, которые ни один из них никогда не произносил. И, по мнению вампира, это вполне походило на пусть отчаянный, но все-таки план. Он мог бы рассказать ей, что, становясь живой, она по кусочку отыгрывает у зеркал собственную душу, но это знание - из тех, что каждый должен постигать сам. Он мог бы рассказать ей, что ее кровь давно не пахнет просто равнодушным стеклом и больше всего сейчас напоминает весеннюю капель, но до такого уровня откровенности оставалась еще пара шагов. Он мог бы сказать ей...
- Магда. Жила в небольшой приморской деревушке и зарабатывала тем, что плела корзины из лозы. Уверяла, что вплетает в каждую частичку собственной души, и тот, кто приобретет корзину, получит чуть больше тепла, чему ему...положено. Когда уже почти раздала душу, перешла на изготовление шляпок. Говорит, душа восстановилась - новое дело как новая жизнь, - голос вампира звучит ровно, слова оседают на пол как опавшая листва. Забавная все же штука - дорожные истории. Они редко когда имеют действительные начало и конец, они вырывают какой-то клочок хроники из середины, обрывая края. В этом есть что-то завораживающее - все равно что изымать тире, жалобно ютящееся между двух дат на могильном камне. Все равно что дарить вторую жизнь уже ушедшему навеки. Своеобразный такой философский камень...
Теперь они уравняли степень откровенности - история за история. Вампир считает это необходимым для того, чтобы Джадит приняла решение.
На ее лице медленно проступает улыбка. Темнота, скопившаяся в купе за доли секунды ее колебания, начинает рассеиваться.
- В Европе еще много интересных маршрутов...
Он тепло улыбается в ответ. Уже в который раз они объединяются вместе ради очередной партии в незримой игре против их бессменных соглядатаев. Тот факт, что оба они еще живы, вселяет некоторую надежду.
- В конце концов мы всегда можем выйти и за ее границы, - он поднимает стакан с остывающим чаем, шутливо салютуя ей. И в который раз все несказанные ими слова звучат громче любых душераздирающих клятв.

- …говорит, душа восстановилась - новое дело как новая жизнь.
Джей вспоминает: тяжелые, едко пахнущие свежей краской лоскуты ткани, сохнущие на ветру. Вспоминает свои изъеденные, в мелких ранках руки и сведенные от усталости мышцы. Пронизывающий холод горной реки и опасную гладкость влажных камней. Выдубленные морозным воздухом лица и скрюченные чрезмерно тяжелой работой спины. Робкое тепло крохотного домика неподалеку. Тихие, тише шепота, разговоры отдыхающих. И невероятно мягкий матрац, не превышающий толщиной ее ладонь – ту жизнь нельзя было назвать роскошной, но ярких пятен в ней, безусловно, хватало.
Зеркало помнит: твердый, проникающий сквозь кожу холод каменного закутка за железной решеткой. Тяжесть оков на руках и мерный скрип повозки. Помнит выкрики кого-то из толпы и как голоса и лица сливались в единый, неразличимый шум. Как вонзались в босые ступки занозы из наспех сколоченного помоста и густой, смолянистый запах свежего дерева. Запах дыма и жар приближающегося пламени так же навеки в ее памяти, но больше не могут причинить вреда.
Девочка вспоминает, как безымянный разутый мальчишка бегал ей за водой к ручью, а еще обещал вырасти сильным, чтобы в следующий раз суметь отнести в деревню. Она не спрашивала, почему малец так уверен, что этот «следующий раз» наступит, но жадно глотала влагу из пахнущих землей ладоней. Помощь ей в тот раз, впрочем, не понадобилась, но парнишка сдержал обещание.
Она помнит, как может слепить глаза солнце, к которому она оказывается ближе прочих, шатко проходясь по неразличимому с земли канату и конечно, это было вовсе не обязательно, но если бы ее зритель не верил, как тяжело почти парить в воздухе, не было бы и сотой части того восторга, что встречал маленькую акробатку на земле. Тогда она улыбалась почти искренне, прижимая к груди нехитрые презенты: наскоро оборванные цветы, мелкие монетки и вложенные липкой детской ручонкой сладости – одни из самых вкусных за вечность.
Джей может вспомнить, как училась прилаживать куски ткани друг к другу, направляемая гением приютившей ее модистки. Как отказывались складываться в мелодию первые извлекаемые из скрипки звуки. Сколько клякс осталось на свитке, который она взялась переписывать. Сколько камешков нужно было перепрыгнуть, чтобы перебраться через ручей, огибавший альпийскую деревушку…и если в истории Финна действительно было хоть немного правды – она уже успела восстановить значительную часть разлетевшейся в Аду души. Впрочем, он мог и ошибаться, но жизнь Магды от этого не становилась менее удивительной.
Девочка задумчиво накручивает локон на палец – привычки прошлой жизни все еще сильны и отказываются оставлять ее.
- Где бы ты хотел побывать? Мне почему-то нравится Мексика, но, - она позволяет себе ироничную усмешку, признавая очередной провал в логике, - даже не знаю почему. Просто однажды она решила мне присниться.

Ты увидишь солнце с ослепительных вершин,
если ты ловил кого-то вечером во ржи... (с)

Внезапно резкий всполох света прорывается в купе, врезаясь в оконную призму и разлетаясь на тысячу осколков: с грохотом проносящийся мимо них встречный состав уносится вдаль, бесцеремонно разрывая уже успевшую обрасти уютом тишину. Они остаются неподвижными, пойманные на месте с поличным, резкий отблеск вырывает из близорукой темноты выражения, застывшие на их лицах. На губах девочки замерла легкая усмешка, пропитанная воспоминаниями, в глазах вампира - отражение ее пути. Пути, который он не знает, но по какому-то безумному стечению обстоятельств может с ней разделить.
Краем глаза Астор ловит собственное отражение в освещенном на долю секунды оконном стекле. Статная, уверенная фигура мужчины - не мальчика, съежившегося в углу подземной темницы. Спокойные, взвешенные жесты - не отчаянные попытки вырваться загнанного в угол звереныша. Долгая, расчетливая игра - не чета тогдашним озлобленно-глупым протестам. Удалось ли ему сохранить хоть что-то из того времени? Удалось ли ему самому "обновить" душу?
На дне прозрачно-серых глаз стремительным калейдоскопом меняются картинки прошлого, которые ему не под силу различить. Он может лишь почувствовать. Слишком много стоптанных дорог, разгаданных рун в раскладе судьбы, прожитых и разменянных жизней. Бесконечный лабиринт чужих историй. Бесконечный бег по кругу. Сотни лет беспрестанного выживания - и взамен лишь пара часов на передышку. Таких, как эта ночь, этот поезд, это купе. Было ли этого достаточно для одной маленькой тысячелетней девочки? Было ли этого достаточно для него - вампира, чей возраст исчислялся цифрами в десять раз меньшими, но который тем не менее практически всегда оказывался ощутимо старше? И что он мог дать ей сейчас - взамен холода в Париже, взамен всех падений после?
Астор бесшумно сдвигается, присаживаясь у окна, неуловимо опирается локтями на стол. Почти незаметным жестом предлагает ей занять место напротив.
- Был у меня один знакомый, - негромко начинает он, внутренне усмехаясь тому, как причудливо порой можно сложить слова. "Знакомый" - вместо "первая жертва", смысл истории от этого вряд ли изменится, но целый пласт информации сразу вылетает напрочь. Но, как ни крути, а эта ночь абсолютно не подходит для слова "смерть". - Мы встретились не в самое лучшее для нас обоих время...
И без его помощи - практически умирающий старик. Как потом выяснилось, ему было всего лишь что-то около сорока, но Тьма, следующая по пятам, выматывала на полную катушку. Кости, обтянутые кожей, и - выцветающие глаза на провалившемся лице. Он так и не узнал толком, чем этот несчастный помешал Великой Игре Ада, но к моменту, когда ястреб Азазеля явился за своей "добычей", тот уже практически пересек границу миров. Слабая, тающая улыбка на белых губах. Трескучий, затухающий голос. Не громче стука его собственного сердца.
- И он говорил: "Ты знаешь, кажется, что ты дошел до точки, до края. И дальше уже некуда. И все потеряно. И там, за спиной - ни моста, ни дороги, по которой ты мог бы вернуться. И, наверное, все было зря. Но потом ты вспоминаешь... было лето, или, может быть, осень, вечер, или что-то около того, и ты бежишь, бежишь со всех ног, потому что чертовски живой и непримиримый, несешься за кем-то, кто так же жив и непримирим, как и ты.. Вы несетесь через рожь, через огромное поле, засеянное рожью...Ты читала Сэлинджера?.. вот вы бежите, вперед-вперед, и тот, бегущий впереди, оступается, а там пропасть, шаг - и костей не соберешь, и он скользит, соскальзывает, потому что Земля не совсем ровная и круглая, она вот с такими прорехами, и вот он соскальзывает с ее края, а тя хватаешь его за ворот и тянешь назад, и вы оба падаете в рожь и лежите там, уже немного не такие живые, как секунду назад. потому что это была почти смерть, а в следующий миг - уже в сто тысяч раз более живые, потому что это все же была не смерть, - вампир на мгновение замолкает и смотрит в серые глаза Джадит. - И вот если ты когда-нибудь кого-нибудь так вот ловил во ржи...то нет, все было не зря, - заканчивает он, и едва заметным движением протягивает руку ладонью вверх, и жест кажется абсолютно естественным, практически ничего не значащим. Он улыбается - одними глазами. И вновь принимает игру.
- Гренландия. Интересно, как там вообще живут. И там, кажется, есть моржи, - он чуть морщит лоб, пытаясь вспомнить еще какие-нибудь причины. - И наверняка найдутся еще неизвестные мне истории. Так сказать, рабочий интерес.

Словно бы они оба качаются на качелях и вынуждены сохранять едва установившееся равновесие, и каждый его жест заставляет девочку чуть менять позу. Впрочем, последние изменения, несомненно, приятны – и пусть они не касаются друг друга, Джей чувствует исходящее от мужчины тепло, предпочитая не задумываться о том, что кожа вампиров, как правило, заметно холоднее человеческой. Да и занимает ее совершенно не разница температур – девочка заглядывает в глаза, читая едва заметные строчки чужих эмоций…и замирает, понимая, сколь сильно изменился этот взгляд с той набережной в Париже.
«Почему у тебя эмоций как у булыжной мостовой?» - собственный звенящий чужим смехом вопрос теперь кажется страшно неуместным, но тогда он и правда был похож на камень. Точнее, на стилет, но разница формы в данном случае не влияет на содержание.
Проверяя себя на ошибку, она переводит взгляд на собравшиеся у локтя складочки рубашки, и вновь – в глаза.  Даже она может ошибаться, и зеркалу стоит помнить об этом. И с ней светотень может сыграть не одну забавную шутку, превращая безобидные отблески светильника в великие знамения. Глубокая, окутывающая синева – живая, теплая, дышащая, и если бы кто-то сейчас рискнул назвать его «ястребом Азазеля» - девочка бы рассмеялась в голос, понимая, как сильно можно ошибаться в том, кого знаешь до последней вскрытой вены. К счастью, их знакомство носит куда менее глубокий характер, и именно поэтому она может увидеть, как далеко он ушел от своего вынужденного подчинения.
И как  опасны для ее друга возвращения в Ад.
«Финн,» - радость и гордость теперь заметно отдают беспокойством, и если она может, при должной осторожности, никогда больше не появляться в Преисподней, он такой роскоши лишен. Или будет лишен. Еще какое-то время. Куда меньшее, чем «до конца жизни». – «Будь осторожен». – Но о таком они, естественно, не говорят, оставляя все самые важные открытия за скобками их дорожных историй. Почему-то ей кажется, что он услышал.
- Знаешь, есть парочка, - она вкладывает ладонь не задумываясь, лишь позже с некоторым удивлением замечает, что в кончики ее пальцев бьется его пульс, - разве что придется забраться очень далеко в снега, чтобы услышать их. Там, если тебе повезет, можно отыскать племя, одиннадцать месяцев из двенадцати отрезанное от цивилизации. Они верят в маленького снежного духа, который оберегает их от напастей и бед. Они выстроили для нее хижинку немного на отшибе, и уже привыкли находить там лекарства, пищу и теплые вещи, когда их жизнь висела на волоске. Взамен обычно оставляют блестящие мелочи, которые выменивают при возможности. Говорят, тот дух очень похож на девочку, а девочка совсем не похожа на местных детишек, - Джей улыбается и пожимает плечом, словно недоумевая, кто в этот век вообще верит в духов. – Во всяком случае, это куда более добрая легенда, чем то, что встречается у них обычно. Про неверных жен и погибших в походах охотников. Но возможно тебя они заинтересуют.

Он улыбается - почти лукаво - ловя на себе ее задумчиво-изучающий взгляд, как будто предлагает ей по достоинству оценить впечатляющий раунд игры. Как будто посвящает в сокровенную тайну (хотя, впрочем, так оно и есть), разом распахивая все наглухо запертые двери и галантным жестом пропуская внутрь, предоставляя в полной мере насладиться обнаруженными сокровищами. Раскрывается, пролистывая перед ней киноленту "от" и "до" - режиссерскую версию, со всеми не попавшими в основной кадр моментами. "Это было так" - камера слегка отдаляется, переставая брать его крупным планом и показывая контекст. "Это было нужно, чтобы..." - стремительная раскадровка событий. Хочешь узнать больше - загляни глубже, раз уже знаешь секретный код.
"Финн..." - не произнесенное вслух истинное имя серебристой пыльцой рассыпается в разреженном воздухе. Они вновь встречаются взглядами, и целую секунду смотрят друг в друга, напрочь лишившись привычных масок - на этом уровне откровенность равнозначна необходимости дышать. Вампир чуть изгибает уголок губ и едва заметно качает головой. "Не волнуйся" - банальнейший из ответов, но он дает понять, что сделает все возможное, чтобы выполнить ее просьбу. Он уже слишком далеко зашел, чтобы отступать.
Тонкие пальцы девочки невесомо касаются его запястья. Он не смыкает пальцы, и со стороны по-прежнему кажется, что каждый из них непроизвольно принял такую позу. Всего лишь наложение двух параллельных плоскостей, вселенская кривизна, легкое искажение пространства. При необходимости он даже может припомнить последние замечания ученых-физиков по этому вопросу. Не все же лингвистикой ограничиваться.
- Я был бы счастлив лично познакомиться с этим духом, - негромко замечает он. - Возможно, мы имеем дело с зарождением новой мифологии. Профессиональный долг не позволяет мне упустить такую историю. К тому же, - он слегка подмигивает девочке, - человечеству уже пора отойти от бесконечной темы вампиров. Кстати, как думаешь, они действительно существуют? Насколько мне известно, Стокер так и не дал однозначного ответа на этот вопрос.
К слову сказать, обострившийся с легкой руки мистицистов интерес к его расе Астора изрядно забавлял. Специально за новыми сентенциями в этой области он не следил, но когда попадалось что-то интересное, отмечал в памяти. В итоге получался довольно занятный образ, и ему придется немало постараться, чтобы ему соответствовать. А иначе, как ни крути, по всем меркам он не "истинный вампир". Как теперь с этим жить...

-Стокер был болезненным, но впечатлительным ребенком, которого постоянно шпыняли старшие братья, - она отзывается чуть рассеянно, но незнанию не уловив звучащей в вопросе улыбки, и сейчас искренне недоумевая с чего вдруг ее друга заинтересовали придуманные смертными сказки. – Один из них, которого чаще прочих оставляли приглядывать за младшим, не отличался покладистым нравом и христианским смирением, а поэтому называл его «кровопийцей». Чтобы хоть немного развлечься и скрасить ожидание, придумывал страшилки о том, как Брэм ночью пробирается в их комнаты и пьет кровь, чтобы совсем не умереть от болезней. Позже, уже в более зрелом возрасте, он увлекся мистикой и идеей значительно более длинной, чем человеческая, жизни, - голос Джей постепенно становится тише, пока почти не теряется среди прочих звуков поезда, но, конечно, для вампира это не было проблемой. – Кровь он посчитал идеальным прибежищем для всей жизненной силы человека: наложились и рассказы брата, и его собственные изыскания, и далеко не блестящие в этой области познания современной ему науки. Сам попробовать свое средство Стокер не рискнул, но предположил, что регулярное употребление крови может значительно поправить здоровье пьющего. Стоит признать, в какой-то мере он был не так уж не прав. Уже после этого он отправляется исследовать фольклор и натыкается на близкие его философии легенды. В вампиров он верил, но опасался прослыть сумасшедшим, поэтому и решил написать книгу, в которой показывает, что кое-что знает об их тайне. Надеялся встретиться и прояснить еще кое-какие вопросы. И, кажется, специально написал ее настолько скучной, чтобы никто, кроме тех, у кого в запасе пара столетий, не дочитали ее до конца. – Как-то само собой получилось, что паузы в голосе девочки стали совпадать с биением крови под ее пальцами. – Хотя ближе к концу его вера перешла в одержимость. Ему виделись тени и слышались голоса. Бедняга верил, что его вот-вот возведут в ранг избранных. Насколько я знаю, так он этого и не дождался. - Девочка затихает, все еще наблюдая перед глазами несчастного, больного старика, которого встретила в последний раз. Чтобы вновь увидеть перед собой смуглую, расслабленно лежащую на столике руку, ей требуется немного меньше минуты. – Ох, прости. – Поняв свою ошибку, Джей едва заметно улыбается, извиняясь за то, что невольно сбила шутливый тон их беседы. - Ты не об этом спрашивал, верно?
У них уже бывало так, и совершенно безобидный вопрос с его стороны приводил к тому, что ей приходилось оглядываться едва ли не на всю историю мироздания, чтобы на него ответить. Позже выяснялось, что достаточно было просто «да» или «нет». Изучать подобные нюансы было куда проще как раз на нем – и цена ошибки приравнивалась всего лишь к нескольким потерянным на неверный ответ минутам.
Впрочем, Финн сумел объяснить ей, что в их беседах не бывает "не тех" ответов, так что она получала возможность поделиться моментом прошлого, так явно и настойчиво всплывшим в сознании по неизвестным причинам. Что получал вампир Джей не знала, но предполагала, что, помимо интересовавших его в любое время и в любом количестве историй – еще и возможность понять, как она мыслит и чувствует и, судя по невероятно мягкому оттенку сапфировых глаз – это мужчина ценил куда больше. И хотя иногда ей были любопытны истинные мотивы – девочка не спешила спрашивать, понимая, что для подобных ответов, скорее всего, еще не пришло время.
- А ты как думаешь, хоть кто-то из писателей встречал тех, о ком пишет?

- Хм... - он не знает, какого ответа он ждал, но это явно больше того, что он в принципе мог получить. - Что ж, ему остается только посочувствовать. Это действительно печально - так звать и не получить ответа.
Он мог бы, со свойственной ему ироничностью, добавить, что в общем-то это был их ответ. Что если бы человек как следует подумал, то выбрал бы другие пути, что большинство вампиров не читает таких книг, а те, кто читает, только смеется в голос. Он мог бы вспомнить, что лучше многих знает о том, каково это - не быть услышанным и прятаться в лабиринтах бесконечных историй. Что он в итоге оказался удачливее, изобретя собственную манеру игры. Что он смог все же найти способ звать, не размыкая губ, и наилучшее тому доказательство в данный момент сидит перед ним. Он мог бы рассказать об истинном графе Дракуле - и о байках, которые ходят о нем в мире вампиров, отнюдь не лишенных чувства юмора. Но, кажется, для всего этого еще не пришло время.
- В какой-то мере все писатели встречали тех, о ком пишут, - он слегка пожимают плечами. - В конце концов, у всех свои Минотавры, волшебники и Немезиды... Но ты ведь тоже спрашиваешь не об этом, верно? - по его губам проскальзывает мимолетная улыбка. - Говорят, Иоанну действительно являлись ангелы, а Фаусту - Мефистофель, и последнее я могу подтвердить больше, чем первое. Насколько я знаю, демоны куда чаще общаются с людьми, чем... - его взгляд насмешливо упирается в потолок, - ...оппозиционная организация.
Действительно, "работа с клиентами" в Преисподней налажена, и расхожая фраза "надо быть ближе к людям" уже стала своеобразным девизом - уж в чем-в чем, а в черном юморе темным не откажешь. Его собственное участие в подобных "договорах" сводилась к роли карающей длани для тех, у кого истекал срок контракта и приходила пора возвращать долги. Процент Ад брал немаленький, и когда-то Астору казалось, что это рано или поздно изживет себя, но годы шли, а люди с ничуть не меньшей, а подчас даже и большей охотой шли на заведомо проигрышные сделки, с завидной легкостью отписывая Тьме собственную душу, словно какую-то нелепую безделушку. Самым ироничным в этой ситуации было, пожалуй, то, что безделушкой она и становилась, когда от нее отказывались так безоглядно-просто. За по-настоящему светлые и яркие души темным, как и прежде, приходилось бороться, что не могло не радовать на фоне всеобщей мировой несправедливости.
К слову, в последнее время темные всерьез решили взяться за внедрение в человеческую культуру, так что вампир с уверенностью мог сообщить, что часть "мистической" литературы не так уж и отрывается от реальности, но ему совершенно не хочется углубляться в эту тему. Вместо этого он еще секунду раздумывает, а потом поднимает на девочку взгляд, призывающий вернуться к более плавному течению беседы.
- Раз уж мы все равно заговорили о литературе... Поделишься своими предпочтениями?
Разговоры о книгах, к тому же, приправленные чаем - верный способ приятно расслабиться и хотя бы на время забыть о насущных проблемах. А, кажется, это именно то, что сейчас нужно им обоим.

- Откровенно говоря, не слишком люблю книги, - если приглядеться, в ее глазах можно увидеть искорки смеха: признаваться в таком, держа за руку лингвиста, иногда проезжавшего (почему-то Джей уверена, что вампир не пользовался привилегиями Ада, позволяющими оказаться где угодно, а путешествовал именно земными методами, выбирая в качестве точки отчета одну из равно безликих, но все равно – его квартир) половину мира лишь ради того, чтобы отыскать еще одну необходимую ему историю – своеобразная форма извращения. – В них слишком мало сюжетов, которые бы я не узнавала. – Воспоминания, как и прежде, остаются ее главным проклятием и спасением и, позволяя отделить себя от зеркал стеной некогда прожитых жизней и встреченных людей, делают девочку намного тяжелее и неподвижнее: призывают еще раз посетить места, где когда-то было спокойно и, чем не шутит мироздание, еще раз увидеть тех, кто дарил ей это ощущение. Слишком опасное желание для той, кто предпочитает не оставлять следов, но, даже с ее осторожностью, с каждым прожитым столетием это становится все тяжелее. – Поэтому предпочитаю поэзию. Каждое стихотворение для двух разных существ открывается совершенно иначе. Получаются разные сюжеты.
Она на миг замолкает, задумчиво осматривая купе в поисках того, что станет своеобразным вдохновением, и, конечно, можно взять первый пришедший на ум стих, но это, скорее всего, будет совершенно не то, что будет нужно им в данный момент, поэтому девочка старается не выходить из весьма условных, но все же существующих сейчас рамок. Проблема возникает лишь в одном – ее взгляд обязательно возвращается к Финну и, пару раз заметив за собой эту странную особенность, зеркало решает не спорить с провидением.
- Рука читает по спящим скалам имена и ритмы заклинаний. – Ее ровный голос создает их собственное заклинание, вплетает в себя и стук колес, и легкий запах табачного дыма, судя по всему, оставшийся от прошлых посетителей вагона, и легкую кислинку, оставшуюся на губах от чая. Джей плетет историю, пока еще не зная, что увидит в последних строчках, но от этого становится лишь интереснее. - И столь чист идущий из тумана голос, столь просто открывающееся под тяжестью горло, что рука дрожит на опустевших склонах. – Ее пальцы, едва касаясь, вплетают строчки стихотворения в кожу вампира – бессознательное желание поймать ритм, отличный от колес, приводит к тому, что девочка осторожно следует линиям его ладони, словно читая судьбу. - Прислонившись к ночи, она всё колеблется, столько тихого шума воды под её пальцами, она следует за доселе неведомой линией до точки, где осязание переводит дух, где каменная волна расстёгивается, расшнуровывает живот от полноты счастья, она повторяет доселе неведомую линию, неизвестную даже в жаре позабытых руин. – Окончание выходит странным, и ей совсем немного не хватает, чтобы довести линию до манжета белоснежной рубашки, и это может значить что угодно, как и не нести за собой абсолютно никакого смысла. Правда, кажется, она опять сбилась с темы, или вампир сегодня специально задает ей крайне неоднозначные вопросы. Впрочем, глупо подозревать его в чем-то подобном, но вышло, как вышло, Джей вновь вкладывает свою руку в его – приглашающе раскрытую, словно запирая последние звуки между их ладонями: своеобразный подарок на будущее, ее аналог какой-нибудь памятной вещицы с поправкой на крайне редкие и не запланированные встречи.

Он невольно смеется - едва слышно, почти не размыкая губ, разделяя ее улыбку, и нарочито хмурит брови, принимая игру:
- Какое кощунство. И как я до сих пор с тобой общаюсь, уму непостижимо.
В уголках его глаз слишком много искреннего смеха, чтобы она хотя бы на секунду поверила в серьезность его возмущения. Он вообще не привык осуждать чье-либо мнение, сколь бы несхожим оно не оказалось с его собственным. Всем поспешным выводам вампир предпочитает обдуманное взвешивание аргументов собеседника, и слова Джадит однозначно не лишены рационального зерна. Он и сам не раз подмечал ее правоту, и в итоге они оба аже пришли к одному и тому же выводу, только дальше пошли уже разными, но отнюдь не параллельными дорогами.
- Я понимаю суть твоих претензий к литературе, - он мягко кивает, взгляд синих глаз невольно становится задумчивым. - Я тебе больше скажу - у меня даже есть своеобразная коллекция практически идентичных историй. Мифы, легенды, современные интерпретации... Бесконечное множество повторений одной и той же цепочки событий. Но для меня это не минус, а скорее... проекция некой вселенской цикличности, что ли. История мира развивается витками и на каждом новом невольно возвращается к предыдущему. Она не может существовать в отрыве от прошлого, но и не застывает в нем. Она движется вперед, неся с собой накопленный опыт, все время оглядываясь на истоки... Это и есть моя цель как лингвиста - отыскать исток. Лишь про часть литературного наследия мы сейчас можем с уверенностью сказать, какое из них было первоначальным, а какие лишь опирались на него. Если угодно, я ищу первопричину всего сущего, - он улыбается, показывая, что нарочно использует столь громкие слова. - Но я вполне понимаю, почему ты так к этому относишься.
Вампир чуть склоняет голову набок, внимательно слушая тихую, напевно-шаманскую речь девочки. Внимательные синие глаза осторожно следят за движениями кончиков ее пальцев по собственной ладони. Его рука расслаблена и тепла, ее жесты выглядят элементом игры, но когда распадается серебристым эхом последнее произнесенное ею слова, их взгляды пересекаются в точке, на которой замерли, не достигнув ткани рубашки, ее пальцы. Спустя мгновение ее ладонь снова неприметно устраивается поверх его с чарующей небрежностью, и Астор мягко улыбается, в который раз оценив изящество их многовекового общения.
- Стыдно признаться, но с этим автором я еще незнаком, видимо, кто-то из недавних. Но, судя по слогу, он явно француз, - вампир негромко смеется. – Поверь мне, склонность к поэтическим виршам – такой же верный признак моей национальности, как и пристрастие к хорошему вину…
Он на мгновение задумывается, словно подыскивая наиболее удачный аргумент к своему заявлению, а потом начинает читать немного нараспев, перекатывая на языке каждое слово:
Дай мне зерно золотистой пшеницы - станет оно колосящимся полем.
Жимолость свежую в горсть собери мне – я накормлю ею страждущих мира.
Астр букет принеси на рассвете – всем по одной я раздам, кого встречу.
Дай мне пять звонких монет на дорогу – и я пройду с ними прямо до Рима.
Иволгой нежной мне пой в поднебесье, чтоб не забыл я наречья родного.
Тайные тропы открой мне, как книгу – я прочитаю ее между строчек.
Морем бушующим стань предо мною – буду ловить твои звучные волны.
Искрой костра шелести мое имя – большего мне в этой жизни не надо.
Роем пчелиным преследуй сквозь время – я буду звать это лучшею песней.
Радугой сквозь небеса перекинься – и я пройду по ней к точке событий.
Отзвуком музыки павших созвездий я буду сниться твоим воеводам.
Утром все станет понятней и строже, но этой ночью я просто играю…
Он замолкает, и тишина окутывает их обоих, как уютный эфемерный кокон, стук колес мирно переплетается с биением пульса, и их ладони – по-прежнему одна в другой, словно некое неозвученное обещание…