Любить - это прежде всего рисковать. Кажется, в последнее время эта фраза стала их личным девизом. Они рискуют, они играют с огнем, и с каждым днем Адриан все меньше узнает собственную жизнь. Кажется, даже в зеркале он отныне видит не себя, а незнакомого, потерянного для мира кареглазого безумца, а вокруг - бешеная палитра золота и янтаря. Неуверенным жестом Эйд касается взъерошенных темных волос, и незнакомец в зеркале с секундным опозданием повторяет его жест. Лим качает головой. Все ясно. Это заговор...
- Это заговор! - вопит Хантер в прихожей. - В магазинах шоколад со всех уголков мира, кроме бельгийского белого! - врывается в комнату, замечает еще не до конца проснувшегося Эйда. - Серьезно тебе говорю, - убеждает с жаром, словно не о покупках отчитывается, а доказывает новейшую теорию Бытия. - Какой хочешь - сколько угодно. Даже африканский какой-то есть...Вот скажи мне, кто в Африке ест шоколад?! Ересь какая, - для пущей убедительности зачем-то пинает ни в чем не повинный диван, косится на едва ли застегнутую на две пуговицы рубашку Лима и внезапно усмехается: - Разве что...они его не едят. Он же плавится... Душа моя, ты когда-нибудь принимал шоколадные ванны? - блондин вальяжно разваливается на диване, с мягким удовлетворением наблюдая, как щеки пророка заливает слабый румянец. "Смути Адриана" - это вообще теперь любимая игра в их тесной сумасбродной компании. И, наверное, совершенно неудивительно, что Хантер ведет с рекордным счетом, в то время как Катарина пока не рискует "перегибать палку", следя за ним со смесью трогательной заботы и нежных подколок в духе: "Лим, давай я тебя поцелую, а ты не покраснеешь?"
- Лим, давай я тебя поцелую, а ты не покраснеешь? - задумчиво тянет девушка, сталкиваясь с ним в дверях и имея превосходную возможность наблюдать причудливую пляску растерянности, желания и смущения на его лице. Сиреневые сумерки разбрызгиваются по комнате, словно кто-то неосторожно опрокинул чернильницу, она так близко, что он слышит эхо от биения ее сердца в собственной груди. Весь мир стремительно ухает в разверзнувшуюся под ногами воронку, он не чувствует почвы под ногами, а это - верный признак того, что пора бы учиться летать.
- Давай... - он не понимает, действительно ли произнес это вслух, или только подумал, но в следующее мгновение ее мягкие, теплые губы накрывают его рот, тонкие прохладные пальцы скользят по щеке, очерчивая скулы, откуда-то изнутри поднимается волна жара, накрывающая с головой. Звезды вальсируют вокруг них и тихо смеются, умирают и рождаются миры, возвышаются и рушатся империи, Рубикон в очередной раз пройден, пластинка, играющая симфонию вечности вечностей медленно поворачивается...
- Не покраснел, - едва слышно констатирует она, и он тут же заливается румянцем, точно испугавшись, что иначе она прекратит эту странную игру, достигнув желаемого результата. Она тихо смеется, ясно читая в его глазах все, что он хочет, но не может облечь в слова: повержен, влюблен, это сильнее меня, ты видишь, как звезды танцуют, я умру, если они остановят свой танец...
- Танец?! - Хантер трясет златовласой головой и кривит губы в такой усмешке, за право запечатлеть которую Да Винчи продал бы душу Дьяволу. - Ты шутишь?
- Мне нравится эта музыка, - Кэт лукаво щурится, созерцая их обоих перед собой. - Можно подумать, ты никогда не танцевал, гроза Бруклина.
В ответ Алекс устраивает их негласной королеве пляску лица, от которой та в изнеможении отмахивается, но внезапно натыкается на взгляд Адриана. Нежность в озарившей губы улыбке причудливо соперничает с коварством.
- Адри, покажи ему.
Оба титулованных рыцаря потрясенно замирают, но светлейшая правительница уже успела как минимум дважды восхититься собственной идеей и не потерпит возражений.
- Ну давайте, - она подталкивает их друг к другу, легким движением прибавляет громкость магнитофона. - На исходе дня я хочу танцевать с вами обоими. И если один медведь будет наступать мне на ноги - так не пойдет.
Эйд несмело поднимает взгляд. Он все еще не знает, чего ему ждать от этого шального блондина, но бой его барабанов прочно слился с мелодией его собственной души. Все так непривычно и хрупко, что засмейся Алекс ему в лицо, привычно обращая все в шутку - и натянутая струна обязательно лопнет, окончательно и безвозвратно. Но всегда смеющиеся глаза сейчас непривычно серьезны, их взгляд почти нежен, и когда Адриан наконец набирается смелости, чтобы встретиться с ним, Лекс едва уловимо кивает ему. Тонкие пальцы, неосознанно ассоциирующиеся с благословенной рукой Катарины, осторожно трогают дрожащую струну. Чуть влажная от волнения ладонь пророка ложится на талию парня с самыми шальными в мире глазами, вторую он робко подносит к уже вскинутой ладони блондина. Пальцы переплетаются, оба замирают в ожидании первых нот, и за миг до того, как непривычно притихшая Катарина щелкнет кнопкой, включая выбранную песню, Алекс выстреливает в него до боли знакомой, фантастически-родной улыбкой и одними губами очерчивает звуки их непреложного единственного завета, Эйд читает по губам: "Теперь...веди...ты"
Первые секунды - волшебство плавных, перетекающих из одного в другое движений, когда нужно быть водой, а не плотью, и Алекс сперва слишком резок, но рука Адриана, так несмело лежащая на его талии, с каждым мигом все увереннее направляет своего безумного партнера, сглаживая его порывы и увлекая за собой. Но вот осторожная поступь сменяется отчаянным вихрем ветра и пламени, и он уже почти не чувствует тепла чужого тела под своими пальцами - оба становятся стихией, каждый своей: воздух и огонь, опьяненные общей любовью, они танцуют для нее, ради нее - с ней, не смотря на то, что кружатся друг с другом, улыбка Алекса навсегда впечатана в губы, потому что на таких виражах ее уже не смахнуть с лица, и это подобно тому, как они мчались на запредельной скорости от смерти к жизни, из Лондона в Париж, из разъединенных Вселенных в ту единственную, где они все могут быть вместе... Музыка смолкает, а они все еще продолжают кружиться. Лишь спустя пару секунд, осознав внезапную тишину, останавливаются потрясенные собой и друг другом, отводят взгляды, внезапно смутившиеся, словно их застали на месте преступления. Кэт очень долго молчит, а потом неуверенно хмыкает, разглядывая их обоих и каждого в отдельности:
- Ну нет...после такого я не могу вас разлучать...
Алекс что-то негромко ворчит, а Эйд так и не может произнести ни слова. У него немного кружится голова, и он до самого вечера не решается вновь заглянуть в шальные глаза Хантера - это все равно, что при дикой боязни высоты, посмотреть вниз с самой высокой на свете крыши...
Крышу дома первым облюбовал для себя именно Адриан. В поисках "творческой обители" он обошел все углы квартиры, а потом отправился выше и обнаружил, что Парижское небо ближе, чем он думал. Любопытная Кэт, идущая по следам пророка, критическим взглядом окинула "владения" Лима и пришла к выводу, что им просто необходимо устроить здесь "открытую гостиную". Днем они перетащили наверх стол и пару стульев (точнее, три), предусмотрительная Фэй захватила с собой еще и несколько пледов, а явившийся под вечер Алекс застал два своих кареглазых таинства беспечно нежащимися в объятьях теплого ветра и со свойственным ему мягким пренебрежением констатировал, что потрудились они не то чтобы хорошо, но ничего так, сойдет. Через пару дней у новой гостиной появилось и иное, куда более сакральное назначение. Началось все с того, что вездесущий Хантер, не то нарочно, не то случайно подкравшийся к поглощенному творчеством Эйду, выхватил из-под руки порока кипу исписанных листов. Слабое сопротивление Лима было подавлено на первых секундах, и, завладевший святая святых, Алекс с гордостью устроился в кресле, углубившись в чтение и словно не замечая умоляющего взгляда кусающего губы пророка. Спустя полчаса, когда Эйд уже мысленно составил завещание, катако поднял взгляд и тихим, непривычно серьезным голосом объявил, что он, Адриан, мать его, Лим, не имеет никакого права жить с ними под одной крышей и укрывать подобное. С тех пор каждый вечер они, почти не сговариваясь, поднимались на крышу с дымящимися чашками и очередным кулинарным шедевром круглосуточной кондитерской "Хантер-Фэй-и-снова-Хантер", рассаживались по местам, как в театре, и спустя мгновение два одинаково мягких и ожидающих взгляда устремлялись на Лима. Пророк заливался румянцем, мял в руках листы и мгновенно садящимся голосом робко зачитывал первые строки. Однако, спустя уже пару минут его речь лилась звонко и звучно, окутывая их, завораживая и показывая весь мир его глазами - тихого мальчика из Бруклинских переулков, сохранившего невероятно упрямую веру в рыцарей и драконов. В такие минуты они и были ими - его драконами, две неизменные составляющие его жизни - золото и янтарь...

Из несуществующего дневника Алекса Хантера.
"Эйд, знаешь, а ведь чертовы романтики все-таки правы! За миг до смерти ты окунаешься в калейдоскоп картинок твоей яркой жизни! Или, быть может, мелькающие перед глазами вспышки только кажутся яркими? Лишь потому, что они последнее, что ты видишь перед большим занавесом? Веришь, а мне было любопытно с самого детства, что же находится за этой гранью! Черная дыра, необъятная пропасть, где почему-то летишь вверх, а не вниз или попросту скупая пустота? Что ж, вероятно, совсем скоро я узнаю это. И я не могу молить тебя о прощении. Не прощай меня, Адриан. Никогда не прощай меня, я этого не заслужил."
Сиреневые сумерки подкрадываются ленивой, но вечно голодной кошкой, обволакивая невесомой тишиной суетливые улицы Парижа. Мерцающие огни сливаются воедино, смех становится песней, голоса – самой жизнью. Как будто одна станция сменяет другую на старом приемнике с характерным треском, день следует за днем, чередуя гимны Эдит Пиаф с бессмертными творениями Фрэнка Синатры. Или саундтрек утра будет зависеть от Катарины, с недавних пор весьма успешно примерявшей на себе роль ди-джея. Алекс не то, чтобы сильно ей сопротивлялся…просто признать отменный вкус девушки – это с детства у него в привычке не водилось. Зато Адриан млеет буквально от любой композиции, забирается на подоконник и смотрит на девушку с таким слепым обожанием, что даже Хантер, больше двадцати лет пропадающий душой и сердцем за темноволосым нефилимом, теряется и замирает в удивлении.  
Хантер верил, что никогда нельзя планировать. Вообще. Ни в чем. И дважды никогда. Трижды, если судьба заносит вас в Париж – поверьте, вы не вернетесь из города-у-которого-на-все-свои-законы прежним человеком. Запрокидывая за спину сумку и отправляясь в Лондон за Лимом меньше, кажется, месяц назад, он старался не думать ни о чем, что могло бы даже в мыслях показаться ему будущим. В любом случае, он готовы был поставить целое состояние, что жизнь все равно удивит его, и тревожить и без того истерзанное сердце напрасными иллюзиями попросту не имеет никакого смысла. Даже такому сорвиголове как Хантер элементарная истина была более, чем подвластна. Теперь же с головой окунаясь в плоды собственных деяний, «Город Троих» - как окрестил его про себя Алекс, с каждым днем преподносил все больше сюрпризов, которые для него отчего-то совершенно не казались таковыми. А что могло быть удивительного в сонной улыбке девушки, потягивающейся рядом с ним на полу в гостиной, когда они все вместе заснули над каким-то старым итальянским сериалом с субтитрами? И нет, никто из них в ближайшее время не собирался навестить Милан, но выбор пал именно на пылающую страстями горячую итальянскую мелодраму. Или, скажем, стоило ли дивиться доверительным кивкам Адриана, когда Алекс предложил научить его застегивать мотоциклетные шлемы, просто так на всякий случай мало ли что? При том-то, что свой байк он бы под страхом смерти никогда никому не доверил бы.
Нет, не было ничего удивительного в счастье. Пожалуй, в нем вообще мало сюрпризов по природе своей. Счастье есть счастье. Безграничное, безусловное, истинное и чистое, будь это мороженое, купленное ребенку за просто так или совместный ужин на крыше, когда время, кажется, совершенно замедляет свой бег.
"Крыша...Проносится в моем мозгу за долю секунды и я, конечно же, не успеваю до конца уловить, осознать, снова представить все те прекрасные моменты, разделенными нами под сводами парижского неба. Вы заставляли меня таскать мешки с землей, пока сами копались в тех огромных горшках, уповая на то, что со временем здесь будет самый настоящий сад! Какая разница, как долго мы здесь пробудем и вернемся ли когда-нибудь в Париж снова! Посадить дерево, значит, дать еще одну жизнь, значит, как бы банально ни звучало, продолжить жить в чем-то еще помимо себя самого. Как странно, что за миг до смерти я вдруг так философствую! Словно ни на что другое я это драгоценное время потратить не могу, дурак! И я вспоминаю как ты читал нам свои сказки, незаконченные рассказы, едва начатые повести...убей меня, Эйд, а я почти уверен, что угадал несколько персонажей из твоих последних работ! А если честно...я ведь уже, кажется, должен быть мертв."
- Катарина, ты невыносимая, ну не-вы-но-си-мая зануда! - отчеканивая каждое слово и жадно поглощая пиццу Алекс Хантер выносит приговор скептично глядящей на него кареглазой девушке. - Скажи на милость, какого черта я должен звонить домой двадцать раз на дню через каждые полчаса?
- С такого, что они волнуются за тебя, идиот! - мягкая игрушка Ларри, искусанная и потрепанная щенком, летит в блондинистое недоразумение, развалившееся на диване. - Но тебе это совсем неизвестно, конечно же! - вспыхивает Фэй, гневно пиная пуфик. Любовь к увечьям мебели у них на двоих. Но не успевает Алекс прожевать, а Катарина возобновить тираду, как Эйд вдруг робко встревает в разговор:
-Сорок восемь. - смущенно произносит он, улыбаясь. - Если...звонить через каждые полчаса...сорок восемь раз получается.
На миг воцаряется абсолютная тишина. А затем...Катарина вдруг улыбается, черты ее лица смягчаются, она выдыхает и оставляет быстрый поцелуй на макушке парня, после удаляется на кухню, мимоходом все-таки давая щелбана Хантеру, не сводящему глаз с Адриана. Он тоже улыбается, только как-то иначе, совсем иначе...
Скоро они будут танцевать. Так, что сами небеса будут аплодировать.

Алекс поднимается на крышу. На лбу горят бусинки пота, отчего-то дрожащие пальцы нервно прикуривают сигарету, рубашка расстегнута - эдакий герой бульварных романов, вот только ему не до прозаичных сравнений. Он цепляется взглядом в ссутуленную фигурку парня, стоящего на самом краю, обнимающего себя за плечи, и Хантер шумно затягивается. Если бы не умел курить - обязательно зашелся бы в приступе кашля. Только что они, кажется, сотворили целый новый мир, но были ли они готовы к этому?
А кто когда-либо бывает готов к любви?
- Эйд. - его имя дается с трудом, слова вовсе забываются, когда парень оглядывается и в его глазах Хантер раньше времени встречает все оттенки собственной смерти. Отчаянное желание обнять его совершенно иным образом вдруг стирает любой страх перед переменами. Да и был ли вообще этот страх, существует ли он на самом деле? Но сейчас он отражается в карих глазах Лима и это останавливает Алекса. На полпути к пропасти, которую они оба не перепрыгнут.
"А, знаешь, Лим, надо было поцеловать тебя вопреки всем нашим домыслам! Посылая все нахрен гореть в ад прямо к моему папашке! Почему это может быть неправильным, когда я знаю тебя сто лет? Почему, почему, почему я понимаю это сейчас, во всех смыслах над землей? Обещай мне, Эйд, что больше никогда не будешь бояться самого себя. Ты ведь, черт возьми, просто с ума сводишь, невообразимое ты создание!"
- Я хотел поблагодарить тебя за танец. - Лим поднимает испуганные глаза и на какой-то момент мир снова останавливается в этих самых перекрестных взглядах. Их жизни меняются слишком быстро; это никогда не бывает к добру. Им не выжить. Не выжить в этом обоюдном безумии.
Но можно попытаться жить.
...дикий звук сирены оглушает весь проспект, массивное BMW сметает крохотный в сравнении с ней Harley и стремительное движение кольца вокруг Триумфальной Арки замедляет свой бег. Светловолосый байкер подлетает вверх и, перекатываясь через капот, безвольной сломанной куклой падает на землю. Кто-то кричит, слышится вой машины, звуки распахивающихся дверей, даже щелчки фотокамер...Мелодичный французский со всех сторон звучит как никогда предательски ужасно: "Какой кошмар, где же шлем? Кто-нибудь уже вызвал 911? Бог мой, этот безумец был без шлема! Он не жилец, мой друг, он не жилец!".
"Я не жилец, Эйд. Никогда им не был. Спросишь, как я мог бросить тебя на той крыше наедине с нашими общими желаниями, возможностями и опасениями? Как я мог сесть за байк, весь дрожащий от переполняющих меня эмоций, с пеленой впечатлений, застилающей мои глаза и туманящими разум картинами прошлого, настоящего и будущего, сплетенных воедино? Говорю же, амиго...не смей прощать меня. Не смей.
И Катарине запрети тоже.
Я хотел бы сказать тебе...что напоследок я увидел все те картинки, о которых вспомнил сейчас. Что они действительно вихрем пронеслись перед глазами, прежде чем я так ничтожно погиб. Но я солгу. Все, что я видел на самом деле, все, что я знал, понимал, все, с чем соглашался и все, во что поверил - это единственная дикая и необузданная истина, секундой изменившая всю мою жизнь даже на самом ее краю. То, что я уже не смогу сказать тебе, а так хотел бы. Так...должен был."
Я люблю тебя.

Она даже не помнит, как узнала об этом. Позже придумает, что Эйда посетило очень своевременное откровение, что весьма похоже на правду, и пусть это не первый подобный случай, девушке страшно. Страшно обзванивать госпитали и слышать на том конце безукоризненно-вежливое «нет, не поступал». Одно из определений безумия – повторять одни и те же действия, надеясь на разный результат, и Кэт сходит с ума каждый раз, когда Алекс попадает в больницу. Впрочем, в этот раз есть существенные отличия – с ней Адриан, а значит, все не так уж и страшно. Он просто не может умереть. Не имеет права. А ведь совсем недавно вечер можно было назвать прекрасным.
Она уже давно заметила за другом детства презабавное хобби – обманывать мир. Он трогательно боялся темноты, но готов был на спор просидеть целую ночь в каком-нибудь разваливающемся от старости домике на окраине города. Он до безумия любил своего приемного отца, но услышав это лишь презрительно фыркал, выдавая одну из заготовленных на этот случай колкостей. Заботился о ней столько, сколько Кэт себя помнит, но яростно отрицал это, кроме редких приступов откровенности. Сейчас, и нефилим была в этом абсолютно уверена, происходило ровно то же самое. Ей ли не знать, какие фейрверки загораются в безумных серых глазах, когда парень смотрит на любимых им людей. Ей ли не видеть, что выражение лица Адриана почти не меняется, когда он смотрит на кого-то из них. Оттенки становятся другими, причина одна. Эти двое стоят того, чтобы найти Идеальную Песню и несколько дней подводить их к этому моменту. Вызов для Алекса. Мягкая просьба для Адриана, и есть в их танце что-то завораживающе-прекрасное. Жаль, что ей не дано видеть будущее. Она не могла знать, что Хантер прыгнет на байк, проигнорировав всегда висящий на ручке шлем. Она просто не могла знать.
Все больницы похожи друг на друга как близнецы-братья. Чуть лучше, чуть хуже, но спутать их с чем-то другим нереально. Даже кофе одинаково мерзкий на вкус, вне зависимости от страны. За стойкой милая полноватая женщина, словно специально вобравшая в себя образ всех матерей и бабушек этого мира. Она сверяется с какими-то записями, и выдает на лице идеальное соотношение беспокойства и уверенности
- Все с вашим парнем хорошо. Ждем кровь… - дальше можно и не слушать, ей прекрасно известно, что не так с кровью извечного друга-катако. Первая, мать ее, отрицательная. Фэй почти уверена, что она всегда в дефиците, ведь сколько бы Алекс не попадал в больницу, злосчастные пакеты приходится ждать от нескольких часов до пары дней.
- Как и у меня, - у Эйда на удивление спокойный и уверенный голос. И сейчас он кажется Кэт Богом. Возможно судьба все же есть, ведь как иначе поверить в такие совпадения? Она сильнее стискивает руку пророка. «Спасибо, Адриан,» - не словами, которые сейчас не значат почти ничего, душой. Он поймет. А потом вежливые люди в белых халатах уводят его куда-то. Дежа вю становится как никогда острым. Больница. Алекс. Ожидание. Ей бы только увидеть его, пусть даже в окошко операционной. Впрочем, Лим вернулся спустя бесконечно долгий час. А вечность, поделенная на двоих, становится вполне сносной. Кэт даже улыбается, переплетая их пальцы.
Вечер получился на удивление домашним. Дождь, близкий к ливню, загнал их всех под крышу, но и там все как-то безмолвно решили держаться поближе, соблюдая неизвестно откуда появившуюся традицию. Она и Алекс доставали Адриана, упрашивая рассказать над чем же он сейчас работает.
- Но ведь если вы узнаете, будет совсем не то! – поразительная смесь беспомощности, железной уверенности и по-детски искреннего возмущения. Наверное, это сюрприз, который они только что почти разрушили. Их вечный Сказочник преображался в Дракона, защищая новый, большей частью существующий лишь в его воображении мир, даже ее щелкнул по носу, прикрывая исписанный до половины лист. Кэт в немом изумлении смотрела на кареглазого юношу, а Алекс ехидно ржал, забыв о рассказе о Великом Завтрашем Дне, в котором ему нужно то ли встретиться с кем-то крайне важным, то ли найти редкий сорт шоколада, то ли одно вытекало из другого – она прослушала, перечитывая последнюю из рукописей Эйда. Развеселившийся блондин упустил опасный блеск в глазах вечной подруги, что ж, сам виноват.
- Выживет. – В светлом коридорчике с довольно приличными кушетками нет никого, кроме них. Белые двери с небольшой стеклянной вставкой кажутся порталом в другое измерение. Кэт благодарит своего биологического отца за крайне полезные способности, позволяющие сместить чашу весов к этому уверенному заявлению. Она уже набила руку, и врачи ничего не заметят. – Я сожгу этот чертов байк! – Голос невольно опускается до полушепота, и напряжение последних часов уходит, оставляя за собой тупую, тяжелую усталость. Она оборачивается и падает в океан облегчения и радости, разливающийся в теплых глазах пророка. – Ты спас его, Адри, - Она обнимает его так крепко, как только может. – Спасибо, Господи, спасибо тебе, - и это обращение явно не к мифической сущности, но вполне реальному человеку, надежно обнимающему в ответ.
Утром Лекс носится по квартире, виртуозно огибая все препятствия, умудряясь одновременно орать на нее за идиотские розыгрыши, благодарить за заблаговременно приготовленный кофе и уничтожать оный. Конечно, она не дала бы ему так уж безнадежно опоздать, и сама разбудила бы минут через –цать, поэтому не ощущает за собой даже тени вины, глядя на ураган Хантера с видом весьма удовлетворенного демиурга. Определенно, не стоит так зависеть от будильников.
- Записывай, Алекс, а то ведь забудешь, - она прячет усмешку за кружкой, мимоходом подмечая парочку особенно понравившихся оборотов речи. Где только нахватался? Взбешенный парень кидает в ее сторону диванную подушку, Кэт смеется и уворачивается, замечая крайне сонного, но такого невероятно-милого с утра Адриана, разбуженного их еже утренней возней. – Лим! Спасай меня от тирана! – Игрушка Ларри и еще одна подушка свистят в опасной близости, щенок счастливо повизгивает, участвуя в общей возне и добавляя суматохи, и вот она уже надежно укрыта за спиной еще не совсем проснувшегося пророка, откуда можно показывать блондину язык не боясь возмездия. – Мой герой! – Легко и невинно она целует парня в щеку. Алекс закатывает глаза к небу. Адриан мягко улыбается и едва заметно краснеет. Идеальное утро.
В палате приглушенный свет и мерно пищит монитор, отмечая сердцебиение катако. Она знает, что не может сделать больше ничего, ведь внезапно оправившийся после аварии парень вызовет целый ряд вопросов. Эта схема давно отработана ими и еще ни разу не давала сбоев. Кэт лечит понемногу, оставляя все реакции в пределах нормы, и тогда стремительно выздоравливающий юноша оказывается вне подозрений. Все это будет уже завтра, а сейчас ей отчаянно не хочется уходить.
- Может, останемся здесь? – Ее выносливость закончилась сразу после того, как Алекса перевели в палату. Теперь у нее нет сил утверждать что-то, и она беспомощно спрашивает у пророка. Это нечестно, Кэт понимает, и он боялся ровно так же, если не больше. Адриан сжимает ее плечи, вынуждая смотреть себе в глаза
- Ты больше ничем ему не поможешь, сама сказала, - голос сильный, вынуждает в себя верить. Глаза усталые, да и сам он бледен. Кэт не знает, сколько крови он отдал, а парень отмахивается, говоря, что не это сейчас важно. – Изводя себя, лучше не сделаем.
Ей нравится, как звучит это несказанное «мы» и нет никакого желания спорить. Фэй подчиняется, а потом долго лежит без сна, так и этак прокручивая события прошедших дней. Можно ли было повернуть все иначе? Наверное, да. Тишина давит на уши, одиночество убивает. "Ну и какого черта?" Она не дает себе передумать, стремительно подхватывая подушку и устремляясь в чужую комнату. Это не прихоть, а жизненная необходимость, быть сейчас с кем-то. Кажется, Эйд с ней согласен, и все же дома отвратительно спокойно без их общего на двоих безумия, но это изменится через неделю.
Куда меньше вечности, как ни глянь.

Все это совсем не похоже на настоящую реальность. Скорее - на фильм с не особо проработанным сценарием. Актеры стараются изо всех сил, но это не помогает, и глаз умудренного опытом зрителя быстро замечает очевидный ляп.
- Кто так стреляет?! Ну, кто так стреляет? - Хантер подпрыгивает на диване, ведерко с попкорном, до того примостившееся на его коленях опрокидывается и карамельные шарики рассыпаются по полу. Кэт издает возмущенное восклицание и отгоняет от сладкой кукурузы мгновенно активировавшегося Ларри, который растаскивает лакомство по всей квартире, сводя на нет всю утреннюю уборку. Макушку катако традиционно накрывает прицельно запущенная подушка, но он только хихикает, уворачиваясь от праведного негодования урагана имени Катарины Фэй. Они проводят вечер в блаженном безделии, объедаясь сладостями и включив какой-то банальнейший боевик, который, в принципе, не интересен ни одному из них - Алексу по душе куда более продуманные экшны, Кэт предпочла бы что-то сюрреалистичное, Адриан вообще поклонник старых фильмов, но в этот вечер всех устраивает эта бездумная расслабленность. Когда Хантер начинает комментировать каждый кадр, фильм кажется Эйду гораздо более увлекательным, чем можно было предположить. Катарина - чтобы поддержать игру или следуя едва ли не врожденному рефлексу "Спорь с Хантером всегда, везде и по любому поводу" начинает с ленивой насмешкой отстаивать киноленту, на каждый вопль катако вставляя короткое замечание в духе: "Зато у него кубики!" или "Парню с такой улыбкой необязательно быть Эйнштейном". Блондин шумно возмущается, и со стороны кажется, что эти двое вот-вот подерутся, но два единственных свидетеля этой сцены - взъерошенный темноволосый юноша и не менее взъерошенный золотистый щенок - прекрасно знают, что перепалка скорее закончится поцелуем, чем поножовщиной. Впрочем, один из них так и не досматривает фильм до конца. Последние пару дней Адриан работал над очередным рассказом и почти не спал, так что сейчас его начинает неумолимо увлекать в царство Морфея. Голова пророка медленно клонится набок, глаза слипаются, и в какой-то момент он буквально падает на плечо что-то интенсивно доказывающего Хантера. секунда пронзительной тишины - катако обмирает от столь внезапного проникновения в его личное пространство, а потом неожиданно утихомиривается, приобнимая спящего Лима и бросив на Катарину единственный красноречивый взгляд, как бы говорящий: "Только посмей прокомментировать - обижусь на ближайшую тысячу лет". Фэй, впрочем, особо и не рвалась - она улыбается своей мимолетной, таинственной и пока еще не понятной обоим улыбкой, а после делает вид, что целиком поглощена происходящим на экране. Фильм они досматривают вдвоем, хотя спроси - и ни один не сможет вспомнить, чем же все-таки закончилась эпопея, а потом отправляются в спальню, Алекс доносит пророка на руках и осторожно укладывает на кровать, ловит краем глаза удивительно мягкий взгляд Кэт и, верный себе, начинает кривляться, играя в заботливую няньку:подтыкает одеяло, фальшивым голосом напевает колыбельную и звонко чмокает спящего Адриана в лоб. За эту сцену ему вполне можно было бы вручить "Оскар", если бы в последний момент рука катако не дрогнула, ласково взъерошивая волосы пророка, что совсем не вязалось с устроенным ранее балаганом. Эйд улыбается во сне, его мир стремительно кружится, оставаясь где-то внизу, и он взлетает - как в детстве, над своими проблемами, над чужими жизнями, над покатыми одинокими крышами...
Крыша остается его последним убежищем, когда смолкает музыка, и они с Алексом, потрясенные, отступают друг от друга. Адриан уносится наверх, точно сбегает с места преступления и слишком поздно понимает, что при всех достоинствах его укрытия дальше бежать некуда... Лестница мерно гудит от непривычно неспешных шагов катако - против обыкновения он не скачет, перепрыгивая через ступеньку, а появляется каким-то растерянным с замутненным ищущим взором. Адриан боится обернуться и стоит спиной, мелко дрожа и глядя себе под ноги. Но то ли у Алекса есть какие-то неизвестные доселе способности, то ли что-то неуловимое сквозит в его голосе - когда Хантер почти шепотом произносит его имя, юноша поворачивается. Серые глаза с извечными искорками безумия затянуты странной дымкой, уголок рта дергается, но блондин не смеется - что непременно бы прикончило пророка на месте - он серьезен настолько, что становится по-настоящему страшно. Эйд отшатывается, отступая к самому краю крыши, один шаг - и он полетит вниз, на булыжную мостовую, так далеко от пьянящих звезд, усыпавших все небо над ними. Алекс замирает на месте, успокаивающе поднимая руки, словно показывая, что не собирается приближаться к нему. Эйд останавливается в в полушаге от края, расширенными глазами глядя на катако. Воздух между ними напряжен до предела, парижская ночь мерно плавится и стекает раскаленными чернилами, заливая крышу темным бархатом, у Алекса дрожат губы, Адриан не может отвести от него глаз, в ушах странный гул, и один-единственный звук может разорвать эту зависшую в невесомости тишину, швырнуть их друг к другу, разрешить все...
- Я хотел поблагодарить тебя за танец.
Эйд судорожно сглатывает. Нерешительно смотрит на блондина, с заметным усилием натягивающего привычную небрежную усмешку. Он легко кивает пророку и спускается вниз. Что-то в груди Адриана обрывается, и он хочет закричать: "Стой!", но к тому моменту, как голосовые связки вновь соглашаются ему подчиняться, снизу слышится рев сорвавшегося с места мотоцикла. Убийственно пронзительный звук...
"Убийственно пронзительный звук" - думает Адриан, тупо глядя на пищащие в своей стерильно-механической агонии датчики. С момента, как им позвонили из больницы прошло пара часов, а он до сих пор словно не осознал произошедшего. Катарина мелко дрожит рядом, но сам Эйд странно спокоен, собран, на застывшем смуглом лице - ни следа паники. Машину вел он, домчав их до госпиталя в рекордные сроки, кажется, нарушив за раз столько правил, что не снилось и самому Хантеру - пригодились уроки вождения Мёрфи. Все это время он поддерживает силы в Катарине, не позволяя себе дать слабину, но зрелище бледного неподвижного Алекса открывает в самой сердцевине его души черную дыру, которая стремительно засасывает все вокруг. Лиму становится трудно дышать, незаметным движением он хватается за прикроватную тумбочку, машинально окидывает взглядом вываленные на нее предметы - ключи, зажигалка, пачка сигарет и прочие сокровища Хантера. Стекло на наручных часах треснуло, но стрелка продолжает отсчитывать бегущее вперед время. Почему-то это вконец доводит его, и Адриан резко сгребает все предметы, набивая собственные карманы.
- Я сохраню, - спокойно говорит он вяло удивившейся Кэт, не отрывающей взгляда от сомкнутых век катако. Понимая, что ему нужна хотя бы секунды передышки, Эйд мягко касается плеча девушки, кивая в сторону выхода- "Я на минутку" - и выходит, тихо прикрывая за собой дверь. Ровным шагом доходит до конца коридора - и срывается с места, бежит, задыхаясь, вниз по этажам, петляет, наконец, останавливается едва не влетев в оконное стекло. Замирает на месте, тяжело дыша и глядя перед собой безумным взглядом, неосознанно запускает руку в кармн, зачем-то подцепляет из пачки Алекса сигарету - боги, он ведь в жизни не курил! - резко чиркает зажигалкой. Легкие наполняются дымом, он курит взатяг - так, словно всю жизнь только этим и занимался. Редкостная дрянь, но сейчас ему почти нравится.
"Значит, вот как ты это делаешь, Алекс..."
- Здесь нельзя курить, - возникшая рядом молоденькая медсестричка с излишней суровостью хмурит брови. Выражение лица скорее извиняющееся, чем сердитое. Адриан поворачивается, глубоко затягиваясь, и около секунды просто смотрит ей в глаза. Девушка отступает на шаг, нервно облизывает губы, в глазах - уже явный испуг.
- Ладно...только чтоб старшая не увидела, - сдавленным шепотом произносит она и поспешно удаляется, стараясь не оборачиваться на странного парня с убийственно глубокими, отчаянными лазами. Такой, наверно, и убить может...
Спустя минуту Лим, уже абсолютно спокойный, возвращается в отделение. Кэт стоит возле стойки, закусив губу, практически отстраненно внимая мерно озвучивающей "приговор" женщине.
- Сами понимаете, первая отрицательная...доноров мало...неизвестно, сколько придется ждать... - пухлая блондинка пытается успокоить странно обмершую Фэй, красноречиво поглядывая на Адриана - успокой, мол, девушку, что стоишь... На губах Лима расцветает почти торжествующая улыбка. Где-то высоко, в бездонном небе, яростно ревет дракон. Все правильно. Все хорошо как никогда. Женщина ошарашенно смотрит на него, неуверено потянувшись рукой к трубке - мало ли, у парня приступ, перенервничал, но Эйд резвым движением накрывает ее ладонь.
- Как и у меня, -в напряженной больничной тишине его слова звучат, как раскат грома, не смотря на то, что произнес он их чуть слышно. Катарина рядом вздрагивает так, что на мгновение стук ее сердца отзывается из его груди. Он улыбается ей - запредельно нежно, а потом идет за врачами в абсолютно белую комнату, где его укладывают на кушетку и распутывают клубок каких-то трубочек и проводов. Не смотря на всю абсурдность ситуации, Адриан счастлив, как никогда. Он полн силы, жизни...и еще чего-то горячительного, от чего так кружилась голова на крыше, это должно наполнить Алекса, разжечь в нем былой огонь, вернуть его...
Эйд искренне полагает, что Хантеру нужно отдать ровно половину крови - так и честно, и правильно, но, оказывается, так много не нужно. Это немного удивляет пророка. Багряная живительная жидкость ползет по трубочке, врачи с легкой тревогой проверяют его состояние, но Адриан не обращает на них внимания, повернув голову и невообразимо пронзительным взглядом всматриваясь в неподвижного блондина.
Капля за каплей. Капля за каплей. От меня - к тебе. Каждую отданную катако каплю своей крови Адриан снабжает незримым посланием-заговором: "Живи!" Он повторяет это неустанно, непрерывно, как мантру, как молитву, если нужно, он даже научится колдовать, чтобы исполнить свое заклинание:
"Живи....Живи....ЖИВИ!"
Живи...любимый.
Он обессиленно закрывает глаза, когда место проникновения иглы прижимают ватой. Он все сделал. Он. Все. Сделал.
Им и правда нечего больше делать в больнице. Ему или ей в отдельности - возможно. Но не двоим.
Он увозит Катарину домой, выгуливает Ларри, домывает оставшуюся посуду. Садится за письменный стол, но строчки не ложатся на бумагу. Пальцы нервно сминают листы. Адриан закусывает губу, понимая, что ему одному эту долгую ночь не пережить. Он встает, делая шаг к двери, и в этот момент она распахивается. Кэт стоит на пороге, бледная и уставшая, но сна - ни в одном глазу. Она смотрит на него так, как никогда не смотрела раньше - даже когда поцеловала в первый раз. Смятые листы летят на пол. Не говоря ни слова, Адриан закрывает дверь и подхватывает девушку на руки. Ее руки порывисто обвивают его шею, его губы находят нежную впадинку между острых ключиц...
Они занимаются любовью молча, острервенело, отчаянно нуждаясь в тепле друг друга. Ни ласковых слов, ни чувственных стонов, их первый раз больше похож на принятие обезболивающего, чем на танец двух влюбленных душ. Ее ногти глубоко царапают его спину, но он ничего не чувствует, он врывается в нее, но она даже не вскрикивает, они лишь жадно приникают к губам друг друга и пьют, пьют, до самого дна, не жалея, не щадя, но сейчас это наивысшая форма нежности.
Лежат без сна, не в объятьях друг друга - лишь держась за руки. Смотрят в потолок, словно в глубокие небеса. Ни разу не взглянули друг на друга.
- Я люблю тебя, - говорит Адриан, не поворачивая голову, едва шевельнув губами.
- Я люблю тебя, - отзывается Кэт, даже не сжав чуть сильнее его руку.
Они снова научатся плакать и улыбаться в день, когда светловолосый катако откроет глаза. До той поры их любовь - накачанная спазмолитиками анорексичка, то и дело впадающая в забытье.
В миг, когда Алекс открывает глаза, Катарина сидит рядом с ним, а Адриан стоит у окна, глядя на залитую светом улицу. Девушка издает слабый звук, но Эйд понимает, что произошло, еще за секунду до того, как до его слуха доносится этот всхлип. Он вздрагивает, но не оборачивается. Он не знает, что увидит в этих невероятно серых глазах. Пальцы до боли стискивают подоконник. Голоса за спиной глухи и прерывисты, но в какой-то момент он понимает, что оба смотрят на него.
- Адриан... - Господи, какой слабый, какой родной голос... Эйд медленно поворачивается. Алекс все еще ужасно бледен, но на его губах играет самая запредельная, самая нежная улыбка. Кэт чуть сдвигается, словно уступая ему место. Адриан стоит как вкопанный, не произнося ни слова, улыбка Хантера становится чуть болезненной, почти умоляющей.
- Ну иди же... - как-то неуверенно произносит он, и Лим срывается с места, падает, бросаясь на шею и рыдает так, словно весь его мир разом рухнул. Мир и правда рухнул, но он уже успел отстроить его заново - для того, кого так долго ждал, для того, кому он так долго не решался сказать самое главное...
"Я люблю тебя"
Вселенная захлебывается этой пронзительной, самой искренней истиной. В небесах торжествующе ревет дракон. Заходятся в упоении скрипки, срываются струны, визжат клавиши, бьют барабаны...
И это самая прекрасная из всех возможных симфоний.

Лунный свет заливает просторную комнату бриллиантовым сиянием, очерчивая ювелирно стройный силуэт девушки, стоящей у распахнутого настежь окна. Ее длинные рыжие волосы кудрявой волной струятся по расправленной спине, и когда она медленно оборачивается, фарфоровое лицо озаряет самая нежная улыбка, за которую даже Да Винчи продал бы душу. Наполненные лазурью глаза вобрали в себя все оттенки грусти, но при взгляде на застывшего в пороге юношу, прекрасная нимфа улыбается и простирает к нему длинные тонкие руки.
- Здравствуй, Алекс. - ее голос неузнаваемо мягок, и в ее тоне он больше не узнает дерзкие нотки подростка. Нет, перед ним более не угловатая девчонка с подворотни, а настоящая молодая женщина, ангельски красивая и демонически притягательная. Она облачена в изумрудное платье до самого пола, легкая атласная ткань облегает фигуру, подчеркивая ее рассвет. Она никогда прежде не носила таких вещей. Во всяком случае, добровольно.
- Миранда?... - ошарашенно шепчет Алекс, не в силах отвести взгляд от незнакомки с именем его сводной сестры. Несмело и неуверенно он делает шаг вперед, но вдруг оглядывается на дверь, самостоятельно захлопывающуюся за спиной. В богато убранных покоях нет никого, кроме них и лунного света, призрачно скользящего по чертам двух катако. Еще секунда, и блондин срывается с места, отчаянно прижимая к себе девушку. - Я боялся, что ты мертва...что я тебя больше не увижу...Миранда...я не должен был, не должен был отпускать тебя! Как...я...только...посмел...прости... - лихорадочно шепчет он, обнимая ее холодное и такое прекрасное лицо ладонями, оставляя порывистый поцелуй на лбу, едва ли сдерживая слезы. - Сестренка... - ласково произносит он, любуясь ее улыбкой.
- Я тоже скучаю, Лекс...Все... - ее ладони накрывают его собственные и мягко убирают с лица, она подносит их к губам и оставляет невесомые поцелуи, прежде чем переплести пальцы. - Все... - ее вздох обрывается, девушка пронзительно смотрит на него, словно говоря "Мне нельзя произносить это вслух, но ты поймешь". Конечно, она не может успокоить его или соврать: в Аду мало чего хорошего, а ей приходится танцевать на углях в самом жерле.
- Сегодня мы не будем говорить обо мне, братишка. У нас мало времени. - девушка подводит его ближе к окну, и кивком указывает на небо, где царствует полная луна. "Мы не в Аду." - подает ему знак она,  и за считанный миг Алекс вспоминает все, что произошло, все до последней короткой вспышки света перед глазами. Он захлебывается эмоциями и уже готовится задать тысячу и один вопрос, но девушка прикладывает палец к его губам и качает головой. Хантер против воли медленно успокаивается, судорожно сглатывая, но он не в силах препятствовать сестре, которую видел в последний раз три года назад совершенно другой.
- Нет, ты не погиб. Но был очень близок к этому. Он скоро узнает, что я пришла сюда, поэтому ты не можешь остаться здесь со мной, ведь этого места не существует, и все же для каждого оно свое... - загадочно улыбается Миранда. - Твой лофт между жизнью и смертью выглядит именно так. Балдахин, вид на апельсиновый сад и широкий подоконник. И я. Все это часть твоих закулисных иллюзий. - ровным тоном подводит девушка, на миг закрывая глаза и, возвращая взгляд Алексу, одаривает его некогда знакомой ему улыбкой - озорной оскал девчонки-волчонка. - А он красавчик! - смеется рыжеволосое создание, а Хантер не сразу понимает, о ком она говорит. Но щеки заливаются румянцем, стоит смыслу ее восклицания отпечататься в туманном сознании блондина, возводящего глаза к потолку.
- Ураган Бруклина спас...Сказочник. Вы больше, чем кровные братья отныне. Береги его, ведь никого, кроме тебя и Катарины у него нет. Никого, за кого бы он мог уцепиться и выжить. В его лофте пусто, как в пустыне. - тихо проговаривает девушка, печально глядя на брата. Алекс слушает ее с замиранием сердца, лишь сильнее стискивает в ладонях ее руки, запоминая каждый миг их зазеркальной встречи и каждое слово, сорвавшееся с ее губ звучит как откровение, что станет ему настоящей молитвой. Все за пределами этой комнаты уже кажется не таким реальным, как девушка в изумрудном платье с огненной копной волос. Зеленый - цвет надежды, ведь так говорят? Что ж, лучше всего он сочетается только с огнем.
- Тебе пора, дорогой. - она младше его на пять лет, девушке всего лишь двадцать, но почему ему кажется, что сейчас он сам вдвое младше ее? Почему в ее чертах читается мудрость взрослой женщины, а не потерянного ребенка, отрекшегося от будущего лишь затем, чтобы найти спасение там, где ожидала ее лишь погибель? Наивная семнадцатилетняя девочка отправилась к отцу, чтобы он помог ей справится с самой собой, и Алекс не смог удержать ее. Вряд ли он когда-нибудь простит себе это.
Словно загипнотизированный ею, ведомый сестрой, он следует за ней к двери. Она поднимается на носочки, нежно целуя в висок, и, напоследок улыбнувшись, возвращается к окну, оставляя его на пороге...новой жизни.
Алекс смотрит на нее с невыразимой тоской и болью, слова застревают в горле, но, в конце концов, он хрипло обещает ей:
- Я вернусь за тобой. Я найду тебя, вытащу, я приду за тобой. - клянется он, отчаянно шепча. А она в ответ лишь улыбается, пряча в этом трогательном жесте всю любовь, надежду и веру в его обещание.
- Я знаю. Не оборачивайся, Алекс.
Он кладет ладонь на дверную ручку, преисполненный желанием скорее отворить дверь, но в последний миг замирает, оглушенный внезапным холодом и всепоглощающей тишиной. Где-то глубине души, сквозь призму реальностей он слышит отчаянный, бесконечно влюбленный шепот: "Живи...Живи...ЖИВИ!", и пальцы крепче обхватывают ручку.
Алекс делает глубокий вдох. И открывает дверь, решительно шагая в ослепительную пустоту.
Ему снился сон. Он открывал дверь...в своих самых лучших снах, он всегда открывает новую дверь. Однажды за ней его ждала темноволосая девушка в платье цвета слоновой кости и в ее волосы был вплетен жемчуг, она смущенно улыбалась ему, держа в руках нежно-розовый букет крохотных роз. Алекс помнил, как шагнул навстречу ей, и позади заиграла самая прекрасная музыка на земле. Однажды среди череды бесконечно долгих ночей, он открыл дверь, за которой его ждала рыжеволосая бестия с чашкой кофе в руках. Фиолетовая помада обрисовывала контур ее усмехающихся губ, но никому и никогда так не шел этот безумный цвет, как худощавой чертовке. Стоило ему сделать шаг вперед, как музыка вдруг повторилась. Мелодия обрывалась, сплетая обрывки его снов в одну невероятную незаконченную симфонию. И ничего на свете Алекс Хантер не хотел больше, чем дослушать ее до конца, познать все ее грани, прочувствовать ее волшебство каждой клеткой кожи, каждым биением сердца...
Сны повторялись, словно вереница звезд на небе, цикличность всех прожитых им реальностей, но он никак не мог дописать мелодию до конца. Озираясь по сторонам, в надежде разглядеть беспросветный мрак, Алекс верил, что рано или поздно найдет заповедную дверь...последнюю дверь. Он думал, ради нее стоило бы умереть. Ради совершенства, таившегося в ее покоях, не страшно было отдать жизнь. Не жалко. И вот однажды...стоя у черты всех миров, возвращаясь к истокам, он, наконец-то, очутился на пороге той самой двери. Говорят, человек не чувствует наслаждения, когда соприкасается с мечтой. Не верьте этим постыдным слухам, не имеющим под собой ничего, кроме зависти лишившихся веры неудачников! Перед тем, как мечта воплотится в реальность, все прошлое умирает и возрождается вновь, замыкая очередной круг, рождая сверхновую, озаряя небо светом еще одной звезды. Алекс медленно толкнул дверь от себя и заглянул внутрь долгожданной неизвестности...
И темноволосый паренек с фантастической улыбкой ждал его там. В его руках была фарфоровая чаша, спустя миг разлетевшаяся вдребезги, ударяясь о пол. В тот миг Алекс услышал ее - завершившуюся мелодию его жизни, ощутил ее всем своим существом, словно сам становясь музыкой. Он помнит, как разбивалась чаша за чашей, как с кудрявым мальчишкой на пару они творили лучшую музыку в мире, Алекс познал свой собственный Рай - природу их бесконечных встреч, жизней, простирающихся дальше физических тел, и нашел отражение своего сердца в карих глазах загадочно улыбающегося ему парня.
В тот момент Алекс Хантер познал жизнь за ее пределами, и привкус тлена во рту сменился привычным терпким кофе, как будто только что сваренным, и царившая ранее тишина обратилась симфонией ветра и огня, возвращая его назад к тем, кто ждал его за каждой из самых важных дверей. Он вернулся из когтей смерти лишь только по одной причине...Все границы условны, все условности преодолимы, стоит только поставить себе эту цель.
Алекс просыпается, и неяркий свет бьет по глазам сильнее, чем ослепительные лучи Зазеркалья. Первый новый вздох срывается с губ в унисон с оборвавшимся выдохом кареглазой девушки, в глазах которой он может прочитать все истинные оттенки любви и ожидания. Катарина Фэй не в силах отвести от него взгляд, словно не веря собственным глазам, и лишь только слабое подобие легендарной улыбки приводит ее в чувство, и девушка всхлипывает.
- Алекс... - она боится прикоснуться к нему, но все же осторожно тянется, кончиками пальцем касаясь улыбки. - Алекс... - повторяет она, не смахивая слезы, которых всегда так стыдилась рядом с ним.
- Привет... - хрипло и еле слышно шепчет Хантер, обнаруживая себя и в половину менее сильным, чем был за закрытыми глазами. Только улыбка становится шире, когда Кэт сквозь слезы тоже пытается улыбнуться, гладит его лицо так ласково и осторожно, как будто боясь невесомыми прикосновениями все-таки причинить боль.
Ему так много надо сказать так ей, он уже видит, как будет извиняться ночи напролет, целуя ее совершенно тело, шепча самые искренние слова любви. Слова, которые она заслуживает слышать неустанно, чувствовать их силу, жить ими и верить в их правду. Алекс жаждет пообещать ей, что никогда и ни за что ей больше не будет так страшно, но слов оказывается предательски мало, и только смотрит на нее, благодаря всех богов за нефилима, призванного одной своей улыбкой заставить его поверить в то, что жизнь способна продолжаться.
Проходит миг и во рту вдруг пересыхает еще больше, потому что Хантер переводит взгляд на сгорбленную фигуру у окна. Напряженная спина Адриана Лима, судорожно сжимающие подоконник пальцы выдают запредельное волнение парня, забывшего, как следует дышать.
И, собирая последние силы, Алекс Хантер зовет его:
- Адриан...
Лим оборачивается, встречая улыбку своего кровного брата. У Алекса внутри все сжимается в какой-то нелепый комок, как бомба замедленного действия он снова зовет его, совсем как ребенок свое единственное спасение.
Когда его руки обвивают худые плечи, пальцы зарываются в копну темных волос, чувствуя на себе тепло бесконечно родного человека, Хантер наяву слышит ту самую музыку его жизни. Он захлебывается в ее великолепии, обнимая ладонями лицо Эйда, парня, совершившего невозможное, человека, который стер все границы и условности ради него.
- Я приведу медсестру. - улыбаясь, всхлипывает Кэт и выходит из палаты, направляясь в противоположную от кабинета сестры сторону. Девушка срывается на бег, и выбегает на улицу, рыдая в изгиб локтя, не переставая улыбаться как сумасшедшая, и дышать, дышать, дышать отравленным воздухом мегаполиса, и все же воздухом совершенно новой жизни.
- Спасибо. - на пределе всех чувств шепчет Алекс, не сводя глаз с Адриана. - Спасибо... - он потом расскажет ему о снах, которые всегда помнит, о сестре - Миранде в его личном лофте между мирами, как она поведала ему историю его спасения. Расскажет, лежа у него на коленях, когда тонкие пальцы будут перебирать золотистые пряди волос, однажды неторопливым парижским вечером...совсем скоро. А пока...
...Алекс притягивает Эйда ближе, не понимая, откуда у него берутся силы. Вселенная замирает, обнуляет все свои счетчики, и стоя аплодирует неожиданной, но долгожданной смелости, когда Хантер невесомо накрывает губы Адриана своими, а в следующий миг, они целуются впервые по-настоящему, отчаянно, жадно и запредельно нежно, вкладывая в этот поцелуй всю симфонию их жизней, вспоминая и создавая друг друга заново...
Они теперь крутые: у одного на левой лопатке татуировка - крупные переплетенные вензеля "А" и "К", другой научился курить так, чтобы не кашлять после каждой затяжки, а третья выработала окончательный иммунитет ко всякого рода предложениям наподобие "А почему бы нам всем еще раз не поиграть со смертью?" Блондина больше месяца (а это был немалый срок) не подпускали к магазинам мотоциклов брюнеты, а первый в свою очередь изрядно капризничал, уповая на то, что дважды бомба в одно и то же место не упадет и хватит им опекать его как младенца. Впрочем, обладатели соблазнительной мутации MKR-1 качая головой лишь обменивались понимающими взглядами под названием: "Все равно ведь дорвется", и, держась за руку, следовали за безумным искателем приключений по узким улочкам столицы Франции.
Если заканчивался кофе, а запас вовремя не был пополнен, здесь, конечно, виновной была Кэт и никто другой, но если подобная участь постигала шоколад, Хантер благородно брал вину на себя и, хватая за шкирку Лима, тащил с собой в розыскную операцию наилучших какао-бобов, не забывая долго целоваться, потерявшись в лабиринтах Монмартра. Невиновным негласно принято было всегда и во всем считать Эйда, ибо ему приходилось мирить вечно враждующие лагеря Фэй и Хантера, порой мирящихся так громко, что, ехидно улыбаясь, Адриану-таки приходилось надевать наушники, творя очередной шедевр на излюбленной крыше.
Впрочем, они больше не выживали, они жили. По-настоящему ярко, безмерно истинно и совершенно безбожными глотками упиваясь жизнью, с каждым днем все больше влюбляясь, с каждым мигом все отчаяннее любя, секунда за секундой желая друг друга более жадно, более требовательно, на пределе всех возможных чувств и эмоций. Становясь единым целым, они выигрывали у вечности несколько выходных, спасая друг друга не только от одиночества, но и от самой смерти.
Страх, преследуемый их ранее, растворился на время в призме сумеречного дыхания лета, когда двое, зарываясь в объятья друг друга делят сигарету за сигаретой, воспевая в молитвах поцелуи на запястьях, и все чаще танцуя без включенного плеера и даже забывая одеваться, с каждым прикосновением добавляя новые ноты в их единственную симфонию.
Музыку, которую они всегда слышали, будучи вместе. Музыку, которая останется навсегда и, словно феникс, возродит их заново много лет спустя в другом мире, в другой жизни, но только друг для друга.

- Я…я приведу медсестру, - впрочем, едва ли они ее услышали, да Кэт это и не нужно. Она с хода включает первую космическую скорость, буквально вылетая из здания опостылевшей за эти несколько дней больницы, и, наверное, она сейчас должна быть там – держать за руку Алекса и читать в глазах Адриана, что все будет хорошо, нести жизнерадостный бред и стоить планы на будущее, на два голоса с Хантером проклиная местный кофе и молчать с пророком о том, как они выживали в эти дни, но только вот сейчас, когда ее сероглазое безумие возвращается в их мир, ей становится до одури, до крика, до воя страшно, и дело вовсе не в том, что никому из парней нельзя этого видеть, просто Фэй не может сидеть на месте, а им определенно нужно много времени, чтобы побыть вдвоем.
От злополучного мотоцикла мало что осталось, лишь груда покореженного, едва не унесшего жизнь, металлолома, и, пожалуй, именно на свалке ему теперь и место, но душа яростно требует совершить что-то нелогично-символичное. Она и не помнит, зачем забрала его из полиции, да и она ли это делала, но в какой-то из дней то, что некогда было любимым байком Алекса, заняло свое законное место в гараже, а девушка старательно отводила взгляд, когда приходилось спускаться вниз, ведь один только вид мотоцикла начисто лишал ее тех немногих сил, что удавалось восстановить за ночь. Нефилим едет за город, и в багажнике авто мерно плещется канистра с бензином, а за все последующие действия ее должны придать анафеме «зеленые», да только Кэт, как и все последние дни, совершенно на них плевать. Главное, что ОН жив, и очень скоро вернется домой. И зажигалка тоже ЕГО. Яркий, живой огонек надолго приковывает взгляд, и девушка замирает, словно в трансе, пока нагревшийся корпус не обжигает пальцы. Вздрагивает, отшвыривая зажигалку точно на маслянисто блестящее железо. Там мало чему осталось гореть: шины, сиденье, пузырями сходит краска, и что-то гудит, пищит и тихо взрывается, не принося ей никакого удовлетворения. Как и предполагала – бессмысленно, а новый байк светловолосый катако купит, едва опять встанет на ноги, уж тут она ни секунду не обманывалась.
Жар костра опаляет лицо, а вонючий дым надежно впечатывается в одежду и волосы, оседает мерзким послевкусием на языке, мешает дышать, но она не двигается с места, пока последние язычки пламени не утихнут. Теперь это груда покореженного, матово-черного металла, и она по-прежнему чуть не унесла одну из самых важных для нее жизней.


- Катарина, мать твою, Фэй, ты не можешь говорить это серьезно! – Алекс все еще бледен до синевы, но уже чуть меньше похож на зомби и смело придумывает планы один безумнее другого, мечтая поскорее вырваться из больницы. Впрочем, если бы он сейчас мог дотянуться до своей давней подруги, то наверняка попытался бы задушить, но решение Катарины от этого все равно не изменится, а на вспышки его гнева у нее стойкий иммунитет.
- Могу и буду, - кто из этих двоих более упрям – тема давнего спора всех их общих знакомых, но прелесть в том, что сейчас у катко банально нет выбора, - твой перелом я лечить не буду. Точка. – Идет второй день с момента, как парень очнулся, и Кэт шантажом, угрозами и мольбами заставляет Адриана остаться дома и выспаться наконец-то, но бессменное дежурство у кровати горе-гонщика никто не отменял, а более удачного шанса сказать ему, что заботливо загипсованная врачами нога будет заживать так же, как и у любого обычного человека, все равно не представится. Где-то в глубине души она надеется, что это подведет парня к мысли, что он все же уязвим и смертен, не смотря на все свои потрясающие способности. Верит ли, что это случится? Ни на секунду, прекрасно понимая, что не рискующий собственной шеей Алекс – это кто угодно, только не тот парень, которого она знает с детского сада, но все же остается непреклонной, пропуская мимо ушей все вопли и проклятия. И это, вероятно, самая серьезная ссора неразлучного дуэта, ведь до самой выписки они не сказали друг другу ни слова, не смотря на все старания Адриана.


- Пожалуйста, Катари, - между ними уютно исходят паром две кружки: невероятно крепкий кофе и шоколад, а из соседней комнаты доносится виртуозный мат в очередной раз попытавшегося встать катако. Теплые глаза ее любимого пророка бесконечно терпеливы, а тон безукоризненно мягок, словно он объясняет несмышлёному ребенку, почему нельзя зачерпнуть ведерком солнце из лужи. Девушка закатывает глаза – этот разговор начинается даже не в десятый раз, но все же сегодня в Адриане впервые появляются неуловимо-властные нотки, которым она не в силах противостоять. Прямо гипноз какой-то, и Кэт медленно, неуверенно кивает. Прошло полторы недели, как они забрали Хантера из клиники, но нефилим была верна своему обещанию, хотя и не раз пыталась помириться с блондином, вполне заслуженно получая в ответ новую колкость. Видимо, их третейского судью в конец достала холодная война локального характера, раз уж он ТАК ее просит.
- Вылечу за поцелуй, - она вскидывает бровь, предлагая очередное соревнование, бывшее нормой жизни в период-до-аварии, и, чего уж греха таить, сама рада, что нашелся благовидный предлог прекратить издевательства над парнем, а потому и не сопротивляется так яростно, как пару дней назад, а лишь выставляет символическое условие, получая совершенно неожиданное исполнение - за такой поцелуй она согласна не только зарастить одну несчастную кость, но и лично купить новый мотоцикл. Если Адриан попросит, конечно.


Жизнь постепенно возвращается к привычному распорядку, включая ночные посиделки на крыше. Именно поэтому на утро девушке так сложно оторвать голову от подушки, но новая часть рассказа куда важнее полноценного сна, а доспать можно и в такси. Тихо, умудрившись не разбудить никого из парней, она собирается и выскальзывает за дверь, чтобы вернуться через пару часов, держа в руках небольшую, истыканную печатями и сертификатами посылку, которую ей наконец-то привезла знакомая, прилетевшая в Париж на пару дней.
- Все уже хорошо любовь моя, мы уже дома, - ласково воркует над картонным ящиком, в котором что-то слабо шебуршит, - тебе тут обязательно понравится, не сомневайся.
В гостиной ее ожидает поистине идиллическая картина: заспанные, встрепанные парни, вяло щелкающие пультом.
- Я вернулась, - Кэт широко улыбается, потрясая зажатым во второй руке пакетом. – Кофе, шоколад, ваши любимые булочки. Доброе утро. – проходя мимо, она взъерошивает и без того находящиеся в беспорядке шевелюры, бережно извлекая из коробки ее содержимое. – Сюрпри-и-из. – Большой, с ее ладонь, паук важно перебирает лапками, забираясь вверх по предплечью девушки, и даже если бы Алекс не был вылечен несколько дней назад, он бы все равно скатился с дивана с пронзительным воплем.
- Убери это чудовище!
Фэй заливисто хохочет, плюхаясь на освободившееся место, с нескрываемым удовольствием рассматривая перекосившееся лицо их не ведающего страха героя.
- Адриан – это Спайк. Спайк – это Адриан. Любите друг друга и не берите пример с этого балбеса.
Храбрый Хантер пересаживается подальше, оставляя между собой и пауком Лима, бесстрашно протянувшему руку к любимцу нефилима.
- Приятно познакомиться, Спайк, - с безупречной вежливостью отзывается юноша, проводя кончиками пальцев по волосатому тельцу, чем заслужил благодарный поцелуй от Кэт.
- Учти, Алекс, еще раз попадешь в аварию, я привяжу тебя к кровати и оставлю его ползать по тебе всю ночь

Серые глаза, в которых вечная насмешка разбавлена непривычной нежностью, взгляд, чуть изучающий, мягкий, теплым бархатом скользящий по коже, укрывающий его от холода целого мира. Прикосновение обжигающих, еще немного слабых пальцев, судорожные объятия, выдающие пережитый страх и отчаяние, дрожащий на приоткрытых губах шепот... Огненный ветер, влетающий в горло, безумный, немыслимый поцелуй, взрыв сверхновой в к5аждой клеточке тела, и они - Вселенная, рождающаяся заново, раз за разом, на руинах антиутопий, на ошметках изживших себя цивилизаций, когда, если не сейчас, мир умирает, но ты живи....живи...
Адриан открывает глаза и долго смотрит в потолок, не шевелясь. Простыни мокрые от пота, хотя ночи вроде бы не особо душные. Сердце колотится, как бешеное, грудная клетка отзывается неясной болью, ребра сладко ноют, не в силах вместить в себе эту бушующую стихию. На ватных ногах он бредет в душ, стараясь как можно быстрее проскочить мимо спальни катако, накануне вернувшегося домой. В машине, расположившись на заднем сиденье, они держались за руки, до боли стискивая пальцы друг друга, и каждый раз, когда Эйд, задыхаясь от робости, поднимал глаза, блондин улыбался ему с абсолютно убийственной нежностью, и тогда у пророка уже не оставалось сил, чтобы отвести взгляд. Хоровод фейри завлек в свои пленительные сети неосторожного путника, и тот начисто забыл обо всем, что оставил за чертой круга.
Но вот Зачарованный Лес расступился, и они перешагнули порог родного дома. Уютные клетчатые пледы насквозь пропахли кофе и сигаретами, не раз перечитанные книги лежали на полу стопками - никто из них не признавал шкафов - на всех поверхностях царил привычный им беспорядок, в котором листочки из записных книжек Лима соседствовали с покусанными игрушками Ларри, а разноцветные лаки из косметичек Катарины - с непонятными запчастями для технических агрегатов Хантера. Это был их мир, изученный до последнего островка, их альма матер, их личный "дом, в котором..." Эти стены уже видели все - слезы, радость, тихие признания в полумраке и громкие вопли под утро, они видели их - смеющихся, юных, влюбленных, они дрожали во время танца и замирали во время робкого поцелуя, они гулко стонали в такт их страсти, они принимали их такими, какие есть - безрассудными, неисправимыми, немного порочными, но такими трогательными... И только одного они еще не видели здесь - сливающихся в отчаянном поцелуе рыцарей, присягнувших на верность одной принцессе.
Было ли их влечение естественным стечением или обстоятельств или клятвопреступлением? Адриан не знал ответа на этот вопрос и потому ходил по дому на цыпочках, опасаясь прямого столкновения с небезызвестным ураганом. С момента возвращения он не оставался с ним наедине и всегда выбирал место так, чтобы между ними была Катарина. Оба - и нефелим, и катако - смотрели на него со странным выражением на лицах, но в глазах девушки преобладало сочувствие, в глазах же его названого брата - непонимание и гнев. Они словно ходили по грани, по минному полю, когда каждый шаг мог стать роковым, когда в каждую секунду мог прогреметь оглушительный взрыв...
- Привет... - дыхание Алекса внезапно обжигает мочку его уха, руки катако вальяжно ложатся на талию. Лим вздрагивает, расплескивая на плиту святая святых - "напиток победителей", как гордо именует Хантер то, что в простонародье зовется куда как скромнее - кофе. Как всегда, кошачья поступь блондина позволила ему незаметно подобраться к ничего не подозревающей жертве и застигнуть врасплох. Эйд панически оглянулся, но вспомнил, что Кэт около пяти минут назад крикнула из прихожей, что отправляется в магазин за кормом для их нового жильца - воплощенного кошмара Алекса - Спайка. Осознание того, что они действительно наедине навалилось удушающей сетью, Адриан трепыхнулся, и сильные руки немедленно перехватили его плече, вжимая в себя, в серых глазах заискрилась тревога.
- Что с тобой? - требовательно вопросил Хантер, и, когда пророк отчаянно замотал головой, с силой встряхнул его, мгновенно закипая от ярости. - Да что происходит? С тех пор, как мы дома, ты мне слова не сказал! Дрожишь так, будто я тебя сейчас ударю или еще что...
Адриан вспоминает о терпком, солоноватом вкусе губ катако и невольно бледнеет. Алекс трактует это по-своему, и серые глаза наливаются темнотой, парень отшатывается, с изумлением и болью глядя на него.
- Адриан... Эйд...ты что...ты...ты думаешь я могу причинить тебе боль?! - всегда уверенный и насмешливый голос хрипит, словно кто-то невидимый сдавливает Хантеру горло. Стрела, пущенная в яблоко, пронзила сердце, и Алекс медленно отступает, точно раненый зверь, силится улыбнуться, но губы предательски дрожат. До Лима доносится его бессвязный рваный шепот: "Хорошо...Ладно, если ты так хочешь... Хорошо, ладно, отлично..."
- НЕТ! - кричит он так, что звенят стекла, бросается вперед, поскальзываясь на кухонном паркете, и падает на колени, обхватывая замершего у дверей катако за талию. Его трясет, он уже не знает, как успокоиться, и только с губ срывается отчаянный. лихорадочный шепот:
- Я боюсь, что ты снова меня поцелуешь...я хочу, чтоб ты меня поцеловал... я не знаю, что со мной...это ведь неправильно, так нельзя...мы ведь...мы не можем...Алекс...
Против всех ожиданий, Хантер внезапно успокаивается, мягко улыбается и невесомым, ласковым жестом приподнимает голову пророка за подбородок, заставляя взглянуть в серебристые волчьи глаза.
- Дурачок... - с запредельной нежностью шепчет он, поглаживая его щеку подушечкой большого пальца. - Ну, какой же ты дурачок. Все твои проблемы решаются одним-единственным вопросом.
Лекс наклоняется, светлые волосы падают на лоб, и все, что может видеть Адриан - невероятная шальная улыбка, которая однажды уже изменила его мир.
- Ты любишь меня, Сказочник? - тихий, почти неуловимый шепот срывается с едва очерчивающих абрис слов губ, и какое-то время Эйд даже не слышит вопроса - лишь видит, как шевелятся губы, задающие его, и все в нем замирает, потому что его ответ должен решить все раз и навсегда, и не будет дороги назад. и вообще-то полагается трижды подумать, прежде чем позволять одному единственному слову кроить собственную судьбу...
- Да, - выдыхает он, точно признаваясь в убийстве, подписывая собственный приговор и сознаваясь во всех смертных грехах. Его "Да" подобно разрывной пуле, влетающей в висок, нервной затяжке последней сигаретой, поцелую на эшафоте, тем самым мгновением, после которого весь мир взлетает на воздух.
Одно слово - и взрыв.
Огонь, пожирающий вспыхнувшую реальность, отражается в серых глазах Алекса Хантера, когда он склоняется ближе и шепчет в его дрожащие губы:
- Ну, так я тебя тоже, малыш...
Вернувшаяся через полчаса Катарина застает их неистово целующимися на полу залитой убежавшим кофе кухне, замирает на пороге и возводит глаза к небу с видом: "Кто бы ты ни был, ты услышал мои молитвы", а после тихонько удаляется к себе и рассказывает Спайку историю о двух идиотах, которые иногда-таки обнаруживают у себя подобие мозга и перестают дурить...
Кухню потом приходится оттирать до блеска, но Хантер, хитро подмигнувший Эйду, нарочно оставляет одно кофейное пятнышко за дверью, где его не увидит грозная Фэй - на память об этом безумном утре, положившем начало их дальнейшей истории.


- Из тебя выйдет отличная шлюха, зайка, - противный голос Дона густой слизью стекает по его беспомощно распятому на холодном полу телу. Потные грубые руки настойчиво скользят по его бедрам, заставляя жалобно выгнуться, острая боль пронзает нутро, он кричит, кричит так, что захлебывается собственным воплем, судорожно кашляет, рвется из железной хватки... и утыкается лбом в теплую надежную грудь подскочившего Алекса. Сильные руки катако бережно обнимают его, укрывая от очередного кошмара, парень успокаивающе гладит его по спине и волосам. целует в висок, нежно шепчет на ухо:
- Все хорошо... Ты здесь, со мной... Ты не там, Адри... Все хорошо...
Пророк нервно всхлипывает, судорожно обхватывает блондина за шею, глушит рвущийся из груди крик, зарываясь в его плечо. Это повторяется уже не один раз, и у Хантера уже вошло в привычку подрываться среди ночи, прибегать в комнату Эйда и вытаскивать Сказочника из оков ужасающих сновидений. Иногда Лиму казалось, что его златовласый цербер ночует под его дверью, но проверить это не удавалось - когда пророк поднимался утром и выходил, воплощение урагана встречало его на пороге с ослепительной улыбкой и чашкой дымящегося кофе в руках. Ни следа недосыпа в лучистых серых глазах, ни тени усталости, ни толики упрека. Эйд с силой сглатывает, до боли сжимая родные плечи, воздуха не хватает, и он старается дышать им, своим демоном-хранителем, своим запредельным безумием, своей рукотворной вечностью...
- Малыш... - еле слышно шепчет Хантер, проводя кончиками пальцев по его выгнутой спине, и Адриан отстраняется, чтобы увидеть его глаза в это немыслимое мгновение, и совершенно неожиданно его взору открывается вся красота неумолимо гибнущего мира, воплотившаяся сейчас в парне, проклятом всеми небесами, парне с черной меткой - наотмашь, поперек линии судьбы, парне, уверенном, что никто не заплачет на его могиле...
Темное золото растрепанных волос, отчаянные глаза цвета шквального ливня, налитая бронзовым отцветом кожа, мягкие тени, ночующие в глубинах острых ключиц, ласковый изгиб насмешливых губ... Юноша, сплетенный из огненных вихрей иных миров, спустившийся на смертную землю Феб, его Алекс... Адриан в безмолвном благоговении смотрит на это запредельное существо, по какой-то необъяснимой причине дарящее ему тепло своих объятий, а катако нежно проводит ладонью по его щеке, стирая остатки недавнего кошмара.
- Все хорошо, малыш... Просто верь мне... Я тебя из любого мрака выведу, слышишь? Просто следуй за мной...
"Следуй за мной" - отдается гулким эхом в ушах Эйда, стучит в висках, отчаянно пульсирует в крови, и, точно завороженный, он тянется к губам Алекса, вкладывая в них, словно скромный дар своему новоявленному божеству, глоток воздуха, сперва робко, но после, распаляясь с каждой секундой, все глубже и требовательней. Хантер едва уловимо вздрагивает, почувствовав его желание, пытается смягчить поцелуй, но Адриан настойчиво приникает к нему, давая понять, что не пожалеет ни о мгновении своего внезапного порыва. Руки блондина напряжены, скользя по его спине, но он тоже уже не может сдерживаться, и они падают на кровать, темные волосы Лима рассыпаются по подушке, он прикрывает глаза, прогибаясь в руках катако, тонкая ткань скользит по бедрам, уступая место теплу озверелых прикосновений, Алекс подхватывает его, прижимая к себе, это все равно что попасть в зону турбулентности, гравитация сходит на нет, а потом разом наваливается всей тяжестью, их неумолимо тянет друг другу, они одинокие искалеченные дети, внезапно почуявшие зов своей проклятой крови, и впервые взрослыми быть не больно, а сладко, и эта истина настигает их, пронзает огненной стрелой, швыряя друг к другу, и они сливаются в едином танце, нарушая всякое понятие о границах, презрев все мыслимые табу... Адриан хрипло вскрикивает, выгибаясь всем телом, а после бессильно обрушивается на подушки, Алекс падает следом, тяжело дыша, и какое-то время они не могут нормально пошевелиться, лишь греют друг друга в объятиях и разделяя раскаленный воздух на двоих. Наконец, Хантер приподнимает голову, мутным взглядом смотрит в лицо распластанного под ним пророка и неожиданно ухмыляется.
- Адриан Лим, ты, мать твою, соблазнил демона! Сечешь?
- Ага, - выдыхает Эйд, еще не успев до конца осознать высказанную мысль, и через секунду оба смеются, захлебываясь счастьем - два одиночества, выигравшие свой единственный шанс на миллиард и нашедшие друг друга посреди вселенской круговерти, раскидывающей слитые судьбы на немыслимое количество световых лет друг от друга.
Все будет хорошо. Просто следуй за мной.


Он уже почти не помнит, как оказался здесь, все слилось в сплошное кровавое месиво. Боль разливается под кожей, как будто ее вводят ему внутривенно, к горлу подкатывает тошнота, но все, что мог, он уже вывернул из себя, и теперь - только кровь, смешанная с желчью, ему остается только исторгнуть самого себя. Наверное, так будет даже легче...
Утро начиналось как обычно - кофе, смех, нежные объятия на кухне... После завтрака неугомонная Катарина Фэй уперла руки в боки, и оба рыцаря, переглянувшись, заключили, что их принцессу посетила очередная гениальная идея, которая подлежит немедленному беспрекословному исполнению.
- Я ее отвлекаю, а ты беги, - жарко зашептал Хантер ему на ухо. - Потом возвращайся с вертолетом и вызволяй меня...
- Я тут подумала... - начала Кэт, и катако немедленно закатил глаза и застонал. Девушка с неудовольствием обратила свой пылающий взор на него.
- Что?!
- Ничего, - мило улыбнулся блондин, трогательно заморгав. - Просто, когда ты думаешь, детка, это обычно плохо конча...Ай! Лим, спасай меня от этой садистки! УБИВАЮЮЮЮТ!
- Значит, так, - провозгласила через пару минут немного запыхавшаяся Кэт. - Вы как хотите, но это форменный непорядок. мы так по-человечески и не отметили день рождения Адриана!
Эйд удивленно замирает, недоверчиво глядя на девушку, а Алекс подскакивает, как ужаленный, едва не роняя на пол кружку.
- СВЯТЫЕ ЕЖИКИ!!!! - вопит он на весь дом, так что даже озорник Ларри от испуга забивается под диван. - Фэй, твоя правда! Мы преступники! Адриан, ты должен нас четвертовать! Но, - катако хитро прищуривает один глаз, - только после того, как мы закатим тебе самый потрясающий праздник в твоей жизни! Эй, миледи, хватит стоять, разинув рот! Шагом марш за мной! Вот что бы ты вообще без меня делала? Если бы не я, так бы и не вспомнила, что у нашего мальчика не было нормального праздника...
Катарина, иронично усмехаясь, смотрит вслед разглагольствующему Хантеру, потом испускает глубокий вдох, наклоняется к Эйду и мягко целует его в уголок губ, привычно взъерошив темные волосы пророка.
- Подожди нас, хорошо? Мы скоро вернемся и тогда точно отметим как следует. Кажется, кое-кто намерен подарить тебе звездолет, и я должна проследить, чтоб он не взорвался при запуске...
Девушка элегантно выпархивает из кухни, и Адриан остается один. Какое-то время он правит очередной рассказ, играет с Ларри, домывает посуду, но потом сидеть дома в отсутствие двух главных безумий его жизни становится невыносимо, и он отправляется гулять. Теплый ветер приятно обдувает лицо, мощеная каменистая дорожка бежит под ногами, и он чувствует себя невероятно счастливым, окутанный эйфорией своей бессмертной любви, и в этот самый момент...
- Доброе утро, маленький пророк...
... Он открывает глаза в полутемном незнакомом помещении с облезлыми кирпичными стенами, руки прочно скручены за спиной, в ушах противно звенит. Адриан поворачивает голову, пытаясь осмотреться, но чьи-то грубые пальцы перехватывают его подбородок, темные глаза пронзают насквозь. Высокий мужчина с модной короткой стрижкой, которого Эйд пару раз видел недалеко от их убежища - один из местных бизнесменов, как он подумал - криво усмехается, увидев, что юноша очнулся.
- С пробуждением, мистер Лим, - в мягком бархатистом тоне слишком явно звучит издевка. Адриан нервно дергается, силясь избавиться от чужого прикосновения.
- Кто вы? - тихо спрашивает он, пытаясь унять дрожь в коленях. - Что вам от меня нужно?
Мужчина улыбается и похлопывает его по щеке - едва ли не ласково, но Эйда всего передергивает.
- А вы не догадываетесь? - незнакомец картинно вскидывает бровь. - Все же так очевидно. У вас есть Дар. У меня - желание обратить его....скажем так....в нужное русло.
- Вы демон, - внезапно, безо всякого удивления выдыхает Адриан, заслужив еще одну елейную улыбочку.
- Ну вот видите, какой вы понятливый. Все сразу становится проще, не правда ли?
Адриан сразу воскрешает в памяти не единожды слышанное им от самых разных людей предупреждение. "С таким ярким даром, как у тебя, обязательно найдутся те, кто им заинтересуется. Твое счастье, что ты все еще не привлек внимание..." Ну что ж, вот и случилось. Привлек. Странно, но, осознав это, Эйд не испытывает страха. Лишь странную, оглушающую обреченность. Так должно было случиться. С его Даром - иного и не дано. Вот только немного....до ужаса жаль, что именно сейчас, когда он нашел Их. Немного до ужаса жаль.
Адриан поднимает голову, заглядывает прямо в темные глаза демона и улыбается - холодно, гордо, обреченно.
- Я никогда не буду работать на вас, - четко произносит он, а потом выплевывает кульминационную фразу: - Можете убить меня.
Демон испускает вздох, качает головой со снисходительной улыбкой.
- Ну почему вы, люди, так любите драматичные жесты, - почти с сожалением тянет он, поглаживая Лима по щеке. - И если бы хоть оправданно...Но ведь уже через минуту вы измените свое мнение...
Адриан не меняет своего мнения ни через минуту, ни через пять, и мало-помалу демон начинает злиться. Он уже не улыбается, не шутит, он весь становится воплощенным стремлением к одной-единственной цели - заставить пророка заключить сделку, которая навсегда отдаст его дар в руки Тьмы, сделает его послушной марионеткой в руках Преисподней...
Он ведь всего лишь человек. Он действительно не может продержаться долго. Боль становится слишком сильной, а темнота - слишком привлекательной. Последнее, о чем он думает, проваливаясь в спасительное забытье: " Я люблю вас, золото и янтарь..."

- Успокойся, Алекс. Прошу тебя, отойди от края. - шоколадные глаза девушки горят самым красивым трюфельным блеском, Хантер на мгновение забывается, глядя в их чарующую глубину, но серьезный с нотками требовательной тревоги голос Катарины Фэй возвращает его в реальность. - Пожалуйста... - капля отчаяния. Активируется установка под названием: "Никогда в жизни не допустить, чтобы она перестала в тебя верить". - Ты же видишь...как ему тяжело. Как мне тяжело...Твои неуемные порывы спасти нас от всех бед на Земле приводят лишь к одному: становится только хуже. Ты...толкаешь себя к краю, он увязывается словно магнитом, и мне самой ничего не остается, как следом коллективно играть со смертью. Я не...не хочу больше смертей! Аварий! Опасностей! Надоело, достало, осточертело, Алекс, прошу... - девушка берет его за руку, вкладывая в этот жест всю мольбу, на которую способна, и в следующий миг, очертя голову влюбленный и растроганный справедливой, но внезапной просьбой-приказом Кэт, Хантер притягивает девушку к себе, обнимая за плечи. Что-то в расхристанной субстанции его существо дрогнуло, и в тот вечер, увенчанный таинством их беседы в комнате Кэт, пока их личное чудо творило очередной совершенный рассказ, блондин впервые задумался о том, что все его попытки поднять со дна их троицу будут тщетны до тех пор, пока он будет падать бездну вместо них. "Один за всех и все за одного" - вдруг избитый девиз прошлых столетий врезался в память, и перед глазами всплыли кадры пережитых ими безумств. Да, каждый раз Алекс Хантер мог оправдывать свою жертвенность тем, что бесконечно влюблен, вот только эта правда больше не спасала их союз. Надо было менять тактику, теперь ему есть, за кого нести ответственность, но даже не это было решающим фактором надлежащих перемен: он должен принять в своем сердце незыблемую истину - если с ним что-то случится, шоколадные ангелы не переживут краха сероглазого демона. Он не имеет права подставлять свою жизнь под неоправданный риск, иначе это убьет их всех. Такой финал...не выдержит ни один из существующих миров.
Алекс притягивает к себе девушку еще ближе, целует на пределе невозможной нежности - это так несвойственно им, полукровкам, сходящим с ума от страсти друг к другу, но сейчас он чувствует, что должен целовать ее иначе - хотя бы первые несколько мгновений, пока кровь не возьмет свое, и они снова не окунутся с головой в вихрь, который преследовал их с того самого момента, когда всем вокруг стало понятно, что их дружба обречена на провал: безумное сплетение самых ярких эмоций и чувств - такая палитра рождает новое направление в искусстве. Она знала его разным - от ребенка, поставившего ей фингал в первый день знакомства до мальчишки, робко поцеловавшим ее в щеку; от обалдуя, увлекающего ее каждый день в новое приключение до парня, который решился уехать, чтобы предоставить ей свободу от его безумия. Алекс любил Катарину Фэй той самой любовью, которую, если с героем что-либо случается, нарекают настоящей, истинной, самой-самой, вечной. И он больше не собирался ставить на кон этого святого чувства ничего, кроме его бесконечного продолжения. Поэтому после, когда нефилим прижимается к нему, покоясь на груди блондина, он ласково целует ее в висок и запредельно тихо шепчет:
- Я всегда буду любить тебя, Кэт. - и, чувствуя, как она на мгновение замирает, Алекс Хантер улыбается своей легендарной улыбкой. - Обещаю, я тебя не подведу.

Он заснул прямо за письменным столом. Голова покоится на сложенной руке, в которой до сих пор зажата подаренная Алексом перьевая ручка, рядом бутылочка чернилами, стопка исписанных листов - Эйд не признает ноутбуки, только рукопись, однако, Хантер уже заказал ему в антикварной лавке легендарную машинку - даже если пророк не будет ею пользоваться, символ всех великих писателей двадцатого века, так трепетно обожаемых ими двумя, будет принадлежать пророку всецело. Алекс бесшумно ступает, благодаря свое умение двигаться подобно кошке. Подходит к Адриану, осторожно сгребает хрупкое тело в охапку и бережно опускает на кровать, прежде, чем выключить ночник, невольно любуется игрой теней на лице брюнета. Наклоняется и целует в висок, нежно проводя по волосам, и в появившейся на лице катако улыбке отражается вся любовь, которой переполнено его сердце в отношении паренька со знакомой до боли фамилией - Лим.
Трепетно укрыв пледом своего Сказочника, Алекс раздевает сам и, уже практически намереваясь лечь рядом с Эйдом, вдруг устремляет взгляд в окно. Они с Кэт, не сговариваясь, отдали Лиму апартаменты с лучшим видом, дабы тешить его вдохновение возможностью лицезреть развилки Монмартра из первого ряда. И сейчас огни сонного города прокрадываются в комнату гениального мальчишки, уснувшего над незавершенным трудом с целью выслушать все его сказки, и Алекс внезапно чувствует себя словно в храме Адриана Лима, случайным свидетелем настоящего волшебства пророка - магии покоя, царившей за закрытыми глазами брюнета, мира его так часто беспокойных снов, агонию которых Хантер тушит порывистыми поцелуями. Ни с того ни с сего Алекса буквально сшибает с ног захлестнувшая нежность и, обратив взгляд к усыпанном мериадами звезд небу, опустившись на колени в перламутровых лучах луны Хантер начинает едва слышно шептать. Неумело, впервые в жизни, зато так искренне, что он уверен - ангелы валом рыдают.
- Я не знаю, существуешь ли ты на самом деле...честно говоря...я никогда в тебя не верил. Мне плевать на все твои неотложные дела и прочее: возложенными на тебя обязанностями и ты исправно пренебрегаешь, я всего лишь...хочу, чтобы ты выслушал меня один-единственный раз. Никогда для себя ничего не просил, и в этот раз не стал бы, если бы не знал, что это не просто мольба о помощи. Я хочу спасти их. Я люблю их. Они - моя семья, мое единственное счастье на этой Земле. Я не знаю, что за сила в моей крови, но я знаю, что могу спасти их, ты только...отведи меня от края, пожалуйста. Не хочу больше видеть их слезы. Не хочу подвергать их страху. Я должен быть им опорой, должен...быть для них...надежной стеной, а не шаткой картонкой, что при первом дуновении падает ниц. Где бы ты ни был, кто ты ни есть, услышь меня. Мой алтарь спит позади, мое причастие в соседней комнате - они моя религия, мой храм и вера, иного я не ведаю и не пожелаю. Но разве есть грех в этой любви? Разве в ней вообще может быть грех? Пожалуйста...спаси его...сохрани ее...и не дай пасть мне. Пожалуйста... - лихорадочный шепот срывает с губ полукровки, он отчаянно смотрит в небо, пытаясь найти хотя бы одну подсказку среди равнодушной синевы небосвода, но даже луна упрямо молчит в ответ на первую в жизни молитву Алекса Хантера. Он уже готов был разочарованно едва ли не сплюнуть, как вдруг услышал шорох позади себя. Обернувшись, он встретился со взглядом родных карих глаз Адриана Лима и мир стремительно полетел в Тартар.
- Ты...что...
- Да. - тихо шепчет пророк и не улыбается как обычно застенчиво-робко, лишь как-то завороженно смотрит на блондина, как будто не веря собственным глазам.
И в следующий миг Хантер поднимается с колен, забирается в кровать и крепче прижимает к себе Лима, укрывая в тесном сплетении тел сказочника от всего мира, от всех бед и напастей на земле и за ее пределами.
- Я люблю тебя. - шепчет распрощавшийся с безумием сорвиголова.
- Я люблю тебя. - ласково отвечает будущий гениальный писатель.
И если бы Алекс Хантер умел читать знаки, он наверняка бы догадался, что его молитва оказалась услышанной.

- Нет, там что-то не так, Катари, там явно что-то случилось! - Хантер хватает за руку ступающую рядом с ним Кэт, когда они оказываются почти на пороге супермаркета. Девушка, с ловкостью кошки обладающая суперспособностью бегать на каблуках так, как не снилось ни одному спринтеру, с легкостью поспевает за Алексом на любимых босоножках. В последнее время Алекс едва ли не маниакально осторожен, и это даже несколько напрягает, ведь коренным образом идет в разрез с его привычным прошлым амплуа, но игра стоит свеч и катако исправно следует советам и наставлениям вновь встретившегося наставника, а так же старается не подводить их троицу необдуманными поступками. Сейчас же, он уверен на все сто процентов, чувствует тревогу подкожно и гораздо быстрее самых модных гаджетов Пьетро Твейта, следящего за их жизнями. Идея с днем рождения казалось ему фантастической и они обязательно вновь попытаются сделать Адриану праздник, но только не сейчас. Сейчас Алекс должен слышать только себя, чтобы спасти его.
Налету запрыгивая в машину, он сам не знает, куда едет, куда ведет его этот странный зов, срабатывающий всегда, когда с Эйдом приключается что-нибудь из ряда вон плохое и нежелательное. Фэй сидит рядом смирно - уже давно привыкла к этой аномальной связи ребят, впрочем, Хантер уверен, что в отношении ее такой маячок сработал бы точно так же, только лучше ни в коем случае не проверять. Что это? Предчувствие или неизбежность, необратимость? Может быть, предчувствие неизбежности? Чем бы или кем ни был вызван щемящий душу призыв, Хантер верил ему. Он был Волком Адриана Лима, а волки живут звериным чутьем и это то, что делает их самыми верными стражами на земле.
Он сворачивает в подворотни, в которых никогда не был, спешит вон из машины, увлекая за собой не отстающую девушку, крепко сжимает ее руку и буквально несется, следуя пульсирующей крови в висках, доверяясь гулу голосов, ведущих его к пункту назначения. Его оружие при нем, но самый главный артефакт они с Катариной делят на двоих - это тревога. Когда парочка добирается до запустелого гаража, Хантер буквально заходится от дрожи и только может, что шептать:
- Это здесь...это здесь...Кэт! - оборачивается к девушке. - По старой схеме, ладно? - то есть "Друг от друга ни на шаг, спина к спине" как в старые добрые, когда охота на демоноВ была уроком, а не заданием, и спасали куклы, а не любимых. Они почти на цыпочках входят в помещение и ворвавшийся в комнату свет обнаруживает их мальчика на полу, погрузившегося в отчаянное забвение, а стоящий над ним демон под воинственный клич их Королевы в стиле:
- Ах ты ж падлюга охреневшая! - получает метким клинком Катарины Фэй между глаз и, шипя от боли, испаряется в воздухе в тот самый миг, когда Алекс Хантер падает на колени перед Адрианом Лимом и приподнимает его обессиленное тело.
- Ну давай же...просыпайся, родной... - Катарина вливает в Эйда жизненную силу, и стоит пророку очнутся, блондин и брюнетка облегченно вздыхают, прижимают к себе свое сокровище и тесным клубком еще очень долго сидят в злополучном месте.
Ведь дело не в том, сколько раз ты жертвуешь собой, дабы спасти любимых.
Не в том, что ты делаешь это бескорыстно и самоотверженно.
А в том, чтобы один-единственный раз отойти от края и выиграть тем самым вечность.
Дома в эту ночь они спят втроем.

Иногда Кэт кажется, что все это бессмысленно: погоди, аварии, признания и поцелуи, и они все же прокляты где-то на заре времен лишь за то, что привыкли смеяться слишком громко и от души, а сейчас и вовсе собрались втроем, многократно усилия нависшее злое заклятие. Девушка видит, как все глубже становятся синяки под глазами кареглазого пророка и все больше сил требуется золотоволосому рыцарю, чтобы растянуть губы в легендарной усмешке.
- И что нам делать, Лоуренс? – Пес млеет от ласки, громко стуча хвостом по подоконнику и уже в который раз порывается вылизать лицо грустящей хозяйки, которая всякий раз успевает подставить руку и спасти макияж от гибели. – Давай, гениальный пес, - словно все понимая, он поднимает смешные уши и перестает вырываться, укладывая золотистую лапу на бедро нефилима, и это так похоже на простой человеческий жест: я рядом, а Кэт зарывается носом в пахнущую шампунем и травой шерсть. – Что делать, Ларри?
- Жить, - в первый миг ей кажется, что безумие все же нашло ее, ведь этот пес, при всех своих замечательных качествах, точно не умел разговаривать, а оба рыцаря умчались за кофе четверть часа назад, а значит, на ближайшие часа три она предоставлена сама себе. Как раз это время Фэй обычно и использовала для того, чтобы прогнать хандру, а найти жизнелюбие, чтобы встретить их очередным ехидным комментарием. – Жить, детка, - насмешливый голос сейчас непривычно тих и наполнен едва ли не смирением, а Кэт боится поднять глаза, боясь разрушить иллюзию.
- Катари, врать нехорошо, - второй наполнен поистине детскими недоумением и обидой, и девушка едва ли не улыбается, представляя сейчас лицо Адриана: взволнованное, расстроенное, любящее с немым вопросом в карих глазах: почему грустит принцесса? А ей до смерти надоело, что рыцарь каждое утро облачается в свою броню из ехидства и насмешки и несется воевать то ли с ветряными мельницами, то ли с миражами злого колдуна, отдавая этому все свои силы, а дальше, боясь остановиться – кровь и жизнь. Что дракон вот уже несколько недель как забыл про покой и живет, в лучшем случае, в двух мирах: реальном и том, от которого его попеременно спасают его верные полукровки. Стоит ли говорить, что и реальность не состоит из пряничных домиков, а все больше – ведьмы и троллей. Принцесса просто устала перевязывать раны рыцарю и гладить дракона по боку, создавая вокруг очередной мираж, пусть и – разнообразия ради – счастливый.
- Фэй, хватит хандрить! – Ее бесцеремонно подхватывают на руки и тут уже приходится признавать, что голоса ей не прислышались, а Алекс вновь неслышно подкрался со спины, став свидетелем ее приватного разговора со вторым в их ненормальной семье блондином. – Детка, если вот так ты сидишь каждый раз, значит… - естественно, фантазии Хантера обычно куда более масштабны и включают захваты миров и свержение режимов, а вот плохое настроение его девушки легко ставит рыцаря в тупик.
- надо вместе, - когда эти двое стали говорить как один человек? Кэт так удивлена, что даже забывает на время о тоске, пытаясь рассмотреть соединяющие их проводки или что-то в этом духе, - ну…быть вместе, - окончательно теряется заметивший ее интерес пророк, - чтобы никто не был один, - добавляет он совсем уж тихо и так пронзительно, что говорит явно не о ее минутной ежедневной хандре.
- Вот! Как я и говорил! А теперь мы все идем в…
- Парк, - Кэт скорее спрашивает, чем реально предлагает. – Давайте туда? Там…весело. – На энтузиазме Алекса, молчаливом одобрении Адриана и ради ее светлого имени они единогласно принимают этот спонтанный план, и сегодняшний день можно назвать счастливым. Что ж, даже над их маленьким королевством иногда проглядывает солнце и, отпуская в небо ярко-синий шарик, она, как на звезду, загадывает своим мужчинам добрых снов, раз уж всего остального пока что не предвидится. И пару дней после девушка даже верит, что желания могут исполняться….

- Нет, там что-то не так, Катари, там явно что-то случилось!
Мир пошатнулся, но выстоял – Фэй уже давно готова к чему-то подобному, а поэтому сейчас лишь крепче сжимает руку Алекса, целиком полагаясь на его волчью интуицию, позволяющую отыскивать любого из них вне зависимости от дальности. Раньше ей казалось, что парни просто организовали какую-то игру на двоих, придумав правила и четко им следуя, но, пожив под одной крышей, стала замечать, что они чувствуют друг друга задолго до того, как появиться в комнате, а однажды открыв рот наблюдала за тем, как на ходу что-то правящий в рукописи Адриан оставил на столе чашку кофе и опять скрылся в своих писательских фантазиях, чтобы вернувшийся двумя минутами спустя Алекс, отвязав от Ларри поводок, благодарно улыбался, глядя на крышу и отпивая приготовленный напиток. Ей оставалось лишь присвистнуть и поверить. Так сильно, чтобы сейчас не задавать вопросов и не просить позвонить в полицию, Рику или Оливеру и не спрашивать, а почему, собственно, они на пределе скорости несутся по каким-то окраинам, и чем этот гараж отличается от всех прочих. Раз Хантер чувствует, что пророк там, значит, она идет следом.
Нефилим молча берет из бардачка кинжалы и максимально тихо идет, не высовываясь из-за спины парня – ее геройство здесь никому не нужно, а он достаточно силен, чтобы справиться самостоятельно. Вот к чему Кэт не готова, так к открывшемуся ей зрелищу: израненный, бледный и какой-то очень маленький пророк и склонившийся над ним…мужчина? Демон? В этот момент ей плевать и позже восхищенный Алекс расскажет ей, каким матом был полит весь Ад до самого нижнего круга, сам демон, и все противоестественные связи, позволившие ему появиться. Кинжалы из запасов охотников, и девушка не знает, что они делают с ними, зато видит результат и отсутствие гада, так поиздевавшегося над ее Адрианом.
Дальше схема хоть и не отрабатывалась годами, но запомнена ими обоими на подсознательном уровне – Катарина лечит, Алекс подхватывает парня на руки и вытаскивает из этого забытого Богом места. Уже дома она обнимет пророка и долго не сможет отпустить, не смотря на привычные подколы быстро приходящего в себя Хантера, только отмахивается и просит не доводить, чтобы не быть посланным туда же, куда и тот демон. Если подумать, что им остается, кроме как шутить на подобные темы? Не наплачешься и не настрадаешься, и все же, вопреки своей же логике, Кэт просыпается посреди ночи с острым желанием или сбежать или напиться: второе на вариант, а первое вполне возможно. Девушка встает осторожно, чтобы не разбудить едва задремавшего Лима, и моментально оказывается в кольце сильных рук
- Фэй, ты достала. Спи уже, - хрипловато шепчет не давший осуществится побегу рыцарь, и она понимает, что дергаться бесполезно. Да и не хочется.
Все же их истории до сих пор заканчиваются хорошо. Может, хотя бы так исполнится ее желание.

Он открывает глаза - и весь мир в золоте. Мягкое, завораживающее сияние, затопляющее все вокруг. Он моргает, чтобы не ослепнуть, и в этот момент к золотистому зареву примешиваются яркие янтарные всполохи. Вспышки, взрывы тысячи солнц - рядом со всепоглощающим умиротворением золотого ореола. Пораженный до глубины души, он всматривается в эти два оттенка вечности, растворяется в сиянии, окунается в свет...
- Адри? - теплые тонкие пальцы касаются его щеки.
- Эй, малыш, - надежная и крепкая рука поддерживает его голову, приобняв затылок.
Эйд моргает еще раз, и понемногу сияние рассеивается, в золотисто-янтарном мареве проступают взволнованные сосредоточенные лица. Золото. Потаенный отблеск на дне шоколадных глаза Катарины. Янтарь. Шаловливые лучи солнца, запутавшиеся в волосах Алекса. Его личные ангел и демон, бессменные секьюрити на круглосуточной службе, завещанные ему самой судьбой. Пророк растроганно улыбается, еще толком не осознавая произошедшего, а потом память наваливается оглушающей лавиной, он скользит глазами по комнате, ища демона, но рядом только они - Кэт и Алекс - и спустя мгновение он понимает, что они снова - наверное, уже в тысячный раз - разогнали всех его химер, отсекли голову гидре и даже стерли следы ядовитой крови, чтобы лишний раз его не тревожить. К горлу подкатывает ком, сердце заходится в истошно-щемящем биении, глаза начинает подозрительно щипать, и вот он уже срывается с места, подскакивая и судорожно обнимая обоих.
- Все хорошо, малыш, все закончилось, мы здесь... - бормочет непривычно срывающимся голосом катако, подхватывая его и прижимая к себе. Легкие руки Катарины гладят по волосам, на виске пророка остается теплый невесомый поцелуй.
- Мы рядом, Адри, - шепчет девушка, как-то очень часто моргая, а через мгновение он уже покрывает ее лицо лихорадочными поцелуями, перехватывая хлынувшие слезы за миг до того, как они покатятся по щекам. Алекс наклоняется, зарывается губами в его взъерошенные волосы, и они все прижимаются друг к другу так тесно, словно получили внезапное оповещение о том, что Вселенная начала сжиматься и нужно срочно освобождать место.
Дома они не отходят друг от друга, улегшись втроем на двуспальную кровать, и катако бормочет что-то о том, как ужасно несправедливо устроен мир - трех одинаковых наволочек не найти даже в "ИКЕЕ", а ведь "как шведы, они должны понимать суть проблемы!", Катарина шипит, умоляя блондина помолчать хотя бы минуту, а Адриан счастливо улыбается, прижимая к себе сразу два своих безумия. Как-то негласно получилось так, что они, уложив его, пристроились по бокам, обнимая с обеих сторон и будто защищая таким образом от всего зла в мире. Под негромкое бормотание двух "ссорящихся" возлюбленных пророк засыпает, впервые за долгое время - без кошмаров и лишних тревог.
Сейчас они так близко, что кажущаяся очевидной разница между ними сходит на нет. Границы физических тел стираются, и три души, бесконечно любящие друг друга, продолжают свой танец на распахнутой ладони вечности...


Все закручивается безумной спиралью, незримым лассо, закинутым на шеи ничего не подозревающим танцором, слишком увлекшимся музыкой, чтобы замечать взрывы за сценой.
Он просыпается от того, что до того мирно сопящая рядом девушка едва уловимо вздрагивает на его его руке. Пророк открывает глаза и поворачивает голову, встречаясь с глубоким взглядом немигающих карих глаз. Мерное дыхание Алекса приятно щекочет шею - катако вымотался за день и вряд ли теперь его разбудит даже пушечный залп. Одними губами пророк очерчивает в темноте безмолвный вопрос. Катарина чуть заметно качает головой. Если ей что-то и снилось, то она уже не помнит. Адриан улыбается, притягивая ее чуть ближе к себе и оставляет на лбу эфемерный, успокаивающий поцелуй. Его рука лежит на на ее спине, и он не может не чувствовать, какая дрожь внезапно пробежала по позвоночнику девушки. Он отстраняется, заглядывая ей в глаза. Губы его Принцессы слегка приоткрыты и едва заметно дрожат. В комнате внезапно становится ощутимо теплее, Катарина медленно, точно выныривая из неведомых глубин, склоняется к нему, накрывая губами губы, а через секунду уже жадно сминает их, приникая к нему в каком-то отчаянном порыве. В его груди что-то с грохотом обрывается, он прикрывает глаза, целиком отдаваясь во власть сумасбродных жадных поцелуев, руки девушки скользят вниз по его телу, забираясь под футболку, касаются резинки пижамных брюк... Адриан вздрагивает, сжавшись всем телом, и Кэт поспешно убирает ладони, гладит его по волосам, успокаивая и судорожно выдыхает в разрывающийся поцелуй. Юноша смотрит с бесконечным сожалением, хочет что-то сказать, но ее ладонь мягко накрывает его губы. Спустя несколько минут она уютно устраивается у него подмышкой и сладко засыпает, а он смотрит в потолок и не смыкает глаз до самого рассвета.
Через пару ночей история повторяется, но на этот раз просыпается он не из-за нефелима. Осторожный поцелуй в шею, дрожащее теплое дыхание за ухом... Адриан распахивает глаза, встречаясь со странно завороженным, подернутым дымкой, взглядом блондина. Приподнявшись на локте, Алекс рассматривает его, полураскрывшегося во сне, по оголенному торсу пророка начинают отчаянно танцевать муращки. Замечая его смущение, катако провоцирующе усмехается, наклоняется, быстро целуя шею, прихватывает губами ключицы, скользит губами по его вздымающейся груди, задевает кончиком языка сосок... Резкая судорога выгибает его тело, Кэт чутко вздрагивает во сне, автоматически хватая его за руку, Хантер замирает, потрясенно глядя на него, а потом, вылепив губами болезненную улыбку, кивает и, мягко поцеловав его в щеку, укладывается обратно, но на сей раз - повернувшись спиной. Адриан лежит не шевелясь и еще какое-то время может наблюдать, как дрожат напряженные лопатки...
- Алекс, он не готов, - голос Катари тих и непривычно хрипловат. Подслушивать - нехорошо, но он словно вмерз в пол, застыв в полшаге от кухни, где бессменная кулинария имени Фэй и Хантера собирается готовить завтрак.
- Не готов? Сама сказала, что у вас было, пока я... - катако поспешно обрывает фразу, стараясь не касаться неприятной темы. - И даже со мной... Почему-то тогда он не особо смущался!
- Во-первых, уменьши громкость, а? - он буквально видит. как Кэт раздраженным жестом откидывает волосы назад. - Во-вторых - учитывай обстоятельства. Тогда мы с ним...были на грани отчаяния, - голос девушки начинает звенеть. - И нуждались друг в друге. А вы... Господи, да он помешан на тебе. Он тебя только-только с того света вытянул, ходит за тобой хвостом, конечно, его сорвало... Алекс, тебя не было в Кобленце. И ты не видел, в каком состоянии его туда доставили.
Минутная пауза повисает как гробовая тишина после ядерной катастрофы. Эйд едва не срывается с места, чтобы влететь на кухню и проверить, но в этот момент молчание нарушает бесконечно усталый, смиренный голос Хантера.
- Ладно, я все понял. Правда. Ничего страшного, так ведь? Мы его вытащим. Забудет он про этих ублюдков. Я просто...хотел уже, чтоб мы были все вместе...во всех планах.
Тихий шорох - Лим готов поспорить: это Катари оторвалась от подоконника и подошла к парню, ободряюще обнимая его.
- Понимаю. Я тоже. Все как-то... неправильно. И мы больше не можем... без него.
- Не можем, - как-то обреченно соглашается катако. - Значит...только ждать.
Адриан выжидает еще минуту, а потом проходит на кухню. Катарина улыбается, заключая его в объятья, а Хантер, напевая себе под нос, устремляется к плите, чтобы сварить свой фирменный кофе. И это во всех отношениях идеальное утро. Но именно тогда появляются первые дурные предзнаменования...

Стоило ожидать, что решимость катако, согласившегося поставить на сексуальной жизни крест до той поры, пока каждый из троих не будет готов, подвергнется серьезным испытаниям. Каждый раз, замирая в его объятьях, Эйд чувствовал, как напрягаются руки парня, как срывается дыхание и понимал, каких усилий тому стоит сдерживаться. Каждый раз, когда Катари проходила мимо, даже в разношенных домашних штанах, оба служителя короны - и рыцарь, и дракон - провожали ее долгими взглядами: один - с остерввнелым желанием и досадой, второй - с разрывающимся влечением и бессилием. Адриан уже начинал было подумывать о том, чтобы запереть этих двоих в спальне, но жизнь, как всегда, опередила его.
Как обычно, спустившись с крыши, уже ставшей едва ли не официальным его кабинетом, он, потрепав по голове Ларри, устремился в спальню. Все еще погруженный в мир собственных грез, он не обратил внимание, что из-за неплотно прикрытой двери раздаются не совсем привычные для их королевства звуки...
Разгоряченный воздух. Жаркое. прерывистое дыхание. Сплетающиеся воедино тела. Эйд застывает на пороге, не в силах шевельнуться и оторвать взгляд от спины катако, приподнимающегося над блаженно улыбающейся девушкой... Взгляд Катари мутен, он вяло скользит по окружающему пространству и, наконец, настигает его.
- Боже! - она вздрагивает, уперевшись руками в грудь блондина и словно пытаясь оттолкнуть его от себя. Алекс как-то очень медленно оборачивается, его лицо кривится в болезненной усмешке.
- О. Малыш.
- Вы могли бы просто запереть дверь, - слышит он свой спокойный, ровный голос будто со стороны. Катарина зажимает рот рукой, словно в беззвучном рыдании, Хантер неспешно поднимается и начинает механически одеваться.
- Эйд, малыш, - тянет он, не глядя на него. - Ну...ты же все понимаешь.
Адриан вымучивает улыбку.
- Понимаю, - еле слышно шепчет он. - Я же только попросил запирать дверь. Ладно?
- Прохладно, - катако застегивает джинсы и наконец оборачивается к нему. - Ну, что ты как маленький? Я ведь знаю, что ты не такой. Помню... Послушай, малыш, это правда очень сложно. Сдерживать себя рядом с тем, кого любишь. Я на тебя уже смотреть спокойно не могу...
- Я все понимаю... - он нервно сглатывает. Катарина за спиной Хантера начинает как-то лихорадочно натягивать блузку. - Просто это оказалось немного...неожиданно. Вот и все. Запирайте дверь, хорошо?
- Нет, не хорошо, - Алекс подходит к нему вплотную, заглядывает глаза. - Мы живем вместе, мы семья и мы друг от друга не запираемся. Просто давай ты быстрее придешь в себя и мы перестанем играть в целибат? Все равно ведь не получается.
Адриан криво усмехается. "Ты не понимаешь..." - хочется сказать, но это вряд ли что-то изменит. Как объяснить, что он просто...не может? Что внутри что-то сломано... Что это и ему самому не дает покоя...
Внезапно все становится кристально ясным. Любовь должна быть нормальной и давать любящим все, чего они хотят. Они друг другу это дать могут. Он им - нет.
Пророк поворачивается и выходит из комнаты. Медленно спускается по лестнице. Голова словно в тумане, и одновременно все - предельно ясно.
- Адри! - Катарина мчится за ним, Алекс обгоняет ее, ловя Лима за плечи. В его глазах - отсветы темного безумия. Кажется, их внезапная размолвка пришлась на пик демонической активности.
- Ну и что за сцены, а? Адриан, не дури.
- Я не дурю, - еле слышно отвечает он. - Я ухожу.
Девушка издает какой-то слабый звук, тянется к нему, протягивая руку. Алекс, напротив, холодеет.
- Что? - как-то слишком пронзительно переспрашивает он. - Ты совсем имбицил?
- Наверное... - шепчет Эйд, вырывая руку и выходит во двор, на негнущихся ногах бредет прочь. Нефлим и катако, не сговариваясь, вылетают за ним.
- Адриан, мать твою, Лим! - орет парень так, что в соседних домах звенят стекла. - Кончай вести себя как долбанная сопливая малолетка! Не устраивай трагедий!
- Алекс... - Кэт пытается сдержать ярость катако, но тот уже выкрикнул все, что хотел. Лим останавливается. Поворачивается, глядя в налитые гневом серые глаза. го начинает трясти, на губах дрожит кривая полубезумная улыбка.
- Да это не трагедия, - как-то небрежно отвечает он. - Это комедия. А я плохой актер, вот и все.
Лицо катако кривится от ярости и, прежде чем Катарина успевает что-то сказать, он бросает ему в лицо роковые слова:
- Ну и...Ну и вали! Вали, понял? Меня тоже все это достало! Даже не так... За-е-ба-ло! - по слогам отчеканивает он и круто разворачивается, направляясь обратно к дому.
Секунду Адриан стоит как оглушенный. Медленно, едва заметными шажками на его лице расплывается болезненная, смиренная улыбка. Все правильно. Все должно быть именно так.
Его взгляд, пытающийся отыскать последнюю соломинку, находит водоворот. Новый байк Алекса стоит как раз в трех шагах. Конечно же, катако не мог не приобрести нового "коня"...
В один миг он подлетает к мотоциклу, отцепляет шлем, медлит долю секунды, а потом отбрасывает его в сторону.
"Кажется, тебе это тогда было не нужно, любимый..."
- Адриан!!! - истошный крик Кэт еще звенит в его ушах, когда он вскакивает на байк и резко срывается с места...
Все должно было закончится так. Не ты, так я. мы же видели это в глазах друг друга. Это с самого начала должен был быть я. Но ты не отпускал меня. Что ж...теперь отпустил.
Не беги за мной. Поздно. Я уже вижу Триумфальную Арку. Я вижу...


- Малыш...малыш... Кэт, ну давай же, скорее, бля, ну скорее же!
- Захлопни варежку! Я делаю, что могу!
- Я знаю, знаю, прости, это все я, я виноват и я...
Звук пощечины.
- Хантер, мать твою, прекрати истерику! Этим ты ему не поможешь!
Пауза.
- Я больше... ничего не могу... Все...все...
- Что? Но почему он еще... АДРИАН! Эйд, малыш, пожалуйста...
Что-то теплое и мокрое капает ему на лоб. Еще. Еще. Целый град обжигающих капель...
- Ал...лекс... - собственные губы едва поддаются ему, он с усилием приоткрывает глаза. Его голова лежит на коленях катако, тот судорожно обнимает его, сотрясаясь всем телом, пальцы перепачканы в крови, а по лицу катятся...
- Ты...плачешь?!
- Боже мой, - он скашивает глаза и видит сидящую рядом прямо на тротуаре Катарину. Лицо девушки нееестественно-бледно, губы дрожат, она трясущейся рукой тянется к нему, дотрагиваясь до щеки. Алекс вздрагивает, вскидывает голову и смотрит на него отчаянным, неверящим взглядом.
- Малыш... - его голос срывается, и он рыдает уже по-настоящему, судорожно прижимая его к груди. Катарина молча стоит рядом на коленях, сжимая его руку и, кажется, тоже очень хочет заплакать...

Как он узнает позже, стоило ему вынестись со двора на байке, Алекс на сверхскорости подхватил Катарину и запрыгнул в машину. Они неслись за ним, срезали, чтобы перехватить у самой арки, но он, завидев их впереди, свернул, пересекая встречную полосу и вылетел на тротуар, не сумев притормозить. К счастью, на этот раз Катарина со своими целительскими способностями оказалась на месте трагедии спустя несколько секунд и успела поймать пророка между жизнью и смертью. К счастью, уже почти никто не удивлялся тому, что некоторые люди способны затягивать чужие раны. К счастью, он все же открыл глаза.
Все это ему глухим, надрывным шепотом пересказывает Алекс. Девушка не разговаривает с обоими второй день, и в их квартире непривычно тихо. Юноши, к слову, помирились в тот же вечер, вырыдав на плече друг друга все извинения и признания в мире. Оба хороши - это истина, которую с непреложным смирением признает каждый, и теперь рыцарь и дракон бесконечно виноваты перед своей Принцессой.
На утро третьего дня Адриан не выдерживает, появляется на пороге спальни Фэй, которую та почти не покидала. Девушка лежит на кровати, бездумно глядя в потолок, и его сердце болезненно сжимается.
Мы обещали тебя беречь, а сами...
- Я тебя не звала, - ее голос звучит непривычно отстраненно и холодно. Пророк проходит в комнату, становится на колени у кровати.
- Катари...прости меня...
Она лишь нервно усмехается в ответ. "Она не верит мне" - с ужасающей ясностью понимает Лим, и сейчас это куда страшнее, чем Конец Света. Он долго молчит, кусая губы, а потом...
- Идем со мной, - он настойчиво тянет ее за руку, и Кэт подчиняется с ленивым безразличием. Они выходят из квартиры, и Адриан ни на минуту не выпускает напряженной ладони своей Принцессы, понимая, что сейчас он играет ва-банк. Пан или пропал. Победа или...
Он приводит ее в подвал. Здесь часто тренируется Алекс - помещение снабжено звукоизоляцией, так что все происходящее внутри, никогда не выходит за пределы комнаты. Присев на корточки, Эйд ведет ладонью по стене, отыскивая тайник катако. Плоский камень содрогается под его нажатием. Из-под пола пророк извлекает чехол с излюбленными кинжалами своей девушки, с какой-то странной улыбкой подает ей. Кэт автоматически принимает подношение, а затем устало вскидывает взгляд.
- Все просто, - очень спокойно объясняет юноша. - Я встаю сюда, - он отходит к большому деревянному ящику, чуть ли не в два раза больше его роста. - Ты стоишь там, где сейчас. И... с каждым пущеным в меня кинжалом отпускаешь свою злость.
Девушка криво усмехается, но в ее глазах появляется что-то похожее на надежду.
- Думаешь, поможет?
- Попробуй, - тихо отвечает он. Кэт берет один из кинжалов, заносит руку. Ее губы кривит страшная, болезненная усмешка.
- Адриан Лим, - голос до ужаса спокоен. - Ты просто клинический придурок... - свист - лезвие входит в миллиметре от его щеки. - Я бы даже сказала - долбоеб... - второй - аккурат над макушкой. - Ты просто хотя бы иногда думай, что делаешь! - над самым плечом. - Как ты мог, после того, как клялся мне, что мы вместе навсегда! - сразу три с оглушительным стуком - едва не пригвоздив его руки. - Как ты мог, зная, как я люблю тебя?! - ее рука дрожит, и она впервые в жизни промахивается, кинжал улетает куда-то в темноту, а девушка остается стоять, обхватив руками виски и дрожа всем телом.
И в этот ослепительный момент Адриан понимает, что главный обект сжигающей ее изнутри злости - не он, и даже не Алекс. Больше всего на свете Катарина обвиняет себя. И если он хочет спасти свою любимую...ему придется самому стать на место карающего.
Пошатываясь, он отходит от деревянной мишени, вытаскивает кинжалы и медленно идет к ней. Касается ладони, пальцем осторожно приподнимает голову девушки за подбородок. Нет, она по-прежнему не плачет. Хотела бы - но не может.
- Встань на мое место, - едва слышно просит он. Катарина неверяще смотрит на него, и он кивает, подтверждая свои намерения. Словно во сне, девушка проходит к вглубь подвала, поворачивается спиной к деревянной панели и замирает. Рукоять кинжала тяжелее, чем он думал. До этого он метал только ножи. В простую мишень. Теперь перед ним стоит любимая девушка. Теперь он должен быть кем-то большим, чем просто влюбленный мальчишка.
- Я люблю тебя, - говорит он на пределе искренности, и первый кинжал бабочкой срывается с ладони, вонзается в доску над ее головой. - Я люблю тебя, - почти всхлипывает он, выпуская второй, впечатывающийся точно над левым плечом. - Я люблю тебя! - кричит он, сорвавшись, и лезвие едва не задевает ее скулу...
У него больше нет сил. Оставшиеся кинжалы со звоном падают из рук, пророк оседает на колени, закрыв рукой глаза, плечи трясутся. Он ничего не может. Ничего...
Девушка медленно поворачивает голову. Лезвие кинжала - в миллиметре от ее виска. Она смотрит на него, точно не понимая, как оно могло здесь оказаться, а потом, словно порвав незримую плотину, из ее глаз начинают катится слезы...
Они одновременно срываются друг к другу, влетают в объятья, губы находят губы, их слезы смешиваются, на излете поцелуя рождается еле слышное: "Прости..."
Он выносит ее на руках, поднимается в квартиру, где их уже ждет Алекс. При виде тесно слившихся в объятиях возлюбленных тревожное лицо катако озаряет улыбка.
С той ночи они снова спят втроем.


Жизнь не особо щадит их, постоянно испытывая на прочность. Две аварии с зашкаливающим риском летального исхода - даже для них это слишком. Все больше они понимают, что устали от собственной бравады. Все больше им хочется отойти от края и просто жить, наслаждаясь друг другом. Теперь, когда они все обрели себя в этом единстве - разве преступно желать подобного?
Именно поэтому Алекс каждое утро варит самый божественный во вселенной кофе, встречает свои кареглазые безумия легендарной улыбкой и обнимает Адриана всякий раз, когда тот оказывается в пределах досягаемости.
Именно поэтому Катарина поплотнее задергивает на ночь шторы, целует их обоих в уголок губ и сжимает руку пророка всякий раз, когда тот вздрагивает от кошмарного видения.
Именно поэтому Адриан пишет рассказы, в которых даже при наличии не особо счастливого конца, остается надежда на его возможность, теснее прижимается к катако и крепче обнимает нефелима.
И именно поэтому сегодняшним вечером он делает это. Его возлюбленные уже ждут его на крыше, все накрыто для их традиционного ужино-чтения. Эйд поднимается по лестнице, но в этот раз в его руках нет привычных исписанных листочков.
- Малыш, ты что, по дороге забыл, зачем ходил? - Алекс мягко улыбается, салютая кружкой. Пророк молча мотает головой, подходя ближе. Оба - и девушка, и парень - чувствуют приближение чего-то непредвиденного, и как по команде отставляют приборы, подавшись к нему и глядя с выжидающим предвкушением.
Эйд нервно облизывает губы.
- Я...тут подумал... - голос предательски срывается. - Вы самое дорогое, что есть у меня в жизни...Самое прекрасное... Катари, - он обращает свой взор к замершей в ожидании волшебства девушке, - едва взглянув на тебя, я потерял голову. Ты окрасила весь мой мир золотом... придала смысл моей жизни...а когда ты улыбаешься, все вокруг будто наливается музыкой - такой прекрасной, что от нее буквально разрывается сердце... Я люблю тебя, - не давая ей вставить ответное признание, он поспешно оборачивается к катако. - Алекс... Ты...стал моим личным безумием. Моим Адом и Раем одновременно. С тобой я постоянно как в жерле извергающегося вулкана, но знаешь...я бы не променял это ни на что другое. Я люблю тебя, - он делает шаг вперед, глядя уже на них обоих. - Я люблю вас... И...если только вы не сочтете это глупостью или банальностью... - он медленно опускается на одно колено. - Я прошу вас... выходите за меня...замуж. Потому что о лучшей жене...и о лучшем муже...я и мечтать не могу.
Он одновременно протягивает вперед обе руки, распахивая ладони. На каждой лежит по бархатной коробочке. Алая - для Кэт. Синяя - для Алекса.
Внутри - почти одинаковые изящные серебряные кольца, отличающиеся существенно лишь тем, что что сверкающий ободок кольца девушки венчает сапфир. На обратной стороне - гравировка - как истинный писатель, он и здесь не смог обойтись без слов.
"Если бы не ты, моя жизнь была бы лишь бледным отражением чужой любви" - бессмертная фраза из фильма "Амели", который они украдкой от катако смотрели вдвоем ночью, сидя на кухне.
"Любые границы условны" - их личное, одно на двоих, кредо с безумным блондином.
Самые важные слова прозвучали. Самые важные слова высечены на кольцах. Самые важные слова - те, что они спустя мгновение ответят ему.
Он стоит на одном колене. Мир замер. Время нетерпеливо покусывает губу.
Из робкого мальчика, видящего чужое будущего он хочет стать мужчиной, создающим свое настоящее.