Морозный колючий ветер резал лицо, забирался под свитер, пытался пролезть в непроницаемый комбинезон. Этот ветер, горный, северный, был полной противоположностью тому, что дул в Антарктиде. Он был здоровее, чище. Он продувал насквозь, прополаскивал изнутри, смывал жгучую вонь тьмы, казалось, пропитавшую ангела.
Инграму нужен был этот ветер, нужны были обледенелые горные вершины далекого севера, ему нужно было отмыться от того, что он видел на юге. Ему нужно было остыть от охватывающей его ярости.
Его миссия в Антарктиде не ограничилась только лишь тренировкой медиума и богинь или охраной медальона. Все эти планы отступили, едва на горизонте появилась темная завеса, расползающаяся во всех направлениях. Инграм остался там. Остался, чтобы понять, что это за черная масса, оценить, насколько она опасна и что несет за собой. Едва приступив к изучению, ангел наглухо обрубил ментальную связь с Дейзи, не хотел, чтобы неизвестная угроза, находящаяся от фейри за тысячи километров, сквозь него становилась ближе. Не хотел, чтобы Дейзи узнала, как он рискует.
Несколько дней он был совершенно изолирован от событий в мире, полностью погруженный в изучение черной массы. То, что это расползающееся нечто – Тьма, Инграм понял не сразу. Она маскировалась, была просто непроницаемым черным туманом, пока ангел не призвал меч, чтобы проверить ее реакцию на светлый клинок. Вот тогда она показала свое истинное лицо, то самое, что Инграм видел неисчислимое количество раз, когда спасал светлые ангельские сущности из ее цепких щупалец. Он вырвался с трудом, на южном полюсе ему больше нечего было делать.
Но по возвращению новости обрушились на него снежным комом. Обстановка в мире была близка к сумасшествию, природа бушевала, война между ангелами достигала пика, нервы людей сдавали. Но самой ошарашивающей новостью была катастрофа в Ирвинге, в той самой школе, где училась Дейзи, его Дейзи, которую он стремился спрятать от всех бед. Пока Инграм на краю света заигрывал с темной стервой, его Дейзи была в смертельной опасности, и ни одна крылатая сволочь не удосужилась сообщить ему об этом.
Морозный колкий ветер продувал мозги, охлаждал гнев, смывал еле ощутимый запах тьмы. Инграм поднялся, стряхнул снег с комбинезона, с обледенелых рукавов свитера. Ему нужно было срочно ее увидеть. Как бы она его не встретила, Инграму необходимо было увидеть Стрекозу.

На чистом ночном небе белела луна со скошенным краем. Пахло хвоей. Пожухшая осенняя трава чуть шуршала под ногами, когда Инграм подошел к уютному каменному домику, примостившемуся между отвесных горных стен. Окна горели мягким желтоватым светом, отбрасывая вниз квадратные яркие пятна. Но свет этот бледнел в сравнении с тем, которым лучились окна мансарды. Дейзи была там, в этом доме, так близко. Впервые за бесконечно долгое время она была почти на расстоянии вытянутой руки. Инграм нерешительно остановился в глухой тени деревьев, как робкий мальчишка, вдруг почувствовавший свою затею глупой и смешной. Он наклонился, подобрав с земли несколько камешков, а потом мягко бросил один из них в стекло мансарды. Камешек врезался, как показалось, с оглушительным грохотом, и отскочил. Ангел сглотнул и бросил второй.

- А я тебе сказала, что хочу быть одна! Хочу и могу!
Красивая девушка с длинной золотой косой через плечо закатила глаза, с видом великомученицы и тоном, которым обращаются либо к капризным детям, либо к капризным же тяжелобольным, терпеливо повторила уже в который раз за вечер:
- Дейзи, ты сама знаешь, что это исключено. Без защиты тебя никто не оставит.
- Мне никто не нужен! Убирайся!
- Я так не думаю.
- Засунь себе в задницу своё мнение, овца крылатая!
- Следи за языком! - Глаза Итуриэль вспыхнули гневом. Ещё во время первого своего знакомства с фейри ангел успела оценить несносный характер своей вынужденной подопечной, но этим вечером Дейзи превзошла саму себя. И если поначалу размышления о том, что фейри, наверняка так выражает своё расстройство из-за разлуки с Габриэлем помогали Итуриэль сдерживать себя и не отвечать вздорной хамке, к концу вечера запас даже пресловутого ангельского терпения стал иссякать. - Я здесь тоже не по своей воле! Думаешь, у меня не нашлось бы дел поважнее, чем присматривать за тобой?!
- Ну так вали отсюда, кто мешает?! - раскрасневшаяся от крика и злости Дейзи, стоявшая на пороге кухни, топнула ногой. - Убирайся, куда хочешь! Хоть к Тьме, хоть к Люциферу. Хотя это всё равно одно и тоже!
- Перестань! - Ангел вскочила со стула и хлопнула ладонью по столу. Последнее замечание Дейзи ранило сильно - слишком многие из её братьев и сестер погибли, отстаивая свою веру в Люцифера, чтобы так легко разбрасываться подобными словами, тем более тяжело было слышать их из уст по виду совсем ещё девчонки, которая никак не могла понимать, о чем она говорит.
- Ты ведешь себя как капризный избалованный ребёнок и ничего нет странного в том, что даже Габриэль не выдержал твоих капризов! Никому нет времени возиться с такой, как ты! - выпалила девушка и, взглянув на фейри, тут же пожалела о своих словах. Дейзи побледнела и тихим, звенящим от злости от злобы голосом, выдала, чеканя каждое слово:
- Свалила. Отсюда. Нахер. Жаба. Вонючая.
Фейри развернулась, быстро кинулась по лестнице вверх, на второй этаж, влетела в свою комнату и, хлопнул дверью так, что в окнах вздрогнули стёкла, ничком упала на кровать.
Ненавижу! - Дейзи пнула ногами матрас и, зарывшись лицом в подушку, вцепилась в покрывало, с трудом сдерживая желание то ли заорать, то ли расплакаться. Слова Итуриэль попали в цель, невольно разбередив ещё даже не начавшую рубцеваться рану. - Она права. Всё так. Никто не хочет со мной возиться. - Фейри понимала, что заслужила хороший отпор. Давнишняя привычка прятать за криками и обидами боль, растерянность и тоску вылилась в истерику, которую ангел и так терпела слишком долго, но Дейзи ничего не могла с собой поделать. Внезапный отъезд Габриэля, разлука с Авией, отсутствие всех, кого она любила или, хотя бы, к кому успела привязаться - всё это заставляло чувствовать её настолько одинокой, никому ненужной и бесполезной, что впору было выть от тоски. Хуже того: лишенная возможности быть с теми, кто ей дорог, Дейзи уже никак не могла отгородиться от мыслей об Инграме. Инграме, что не выходил на связь несколько дней. Инграме, который так перепутал все ещё чувства, что в них не разобрался бы и самый главный специалист по решению головоломок. Инграме, что, похоже, решил о ней забыть.
Стук в двери заставил девушку сильнее вжаться в подушку.
- Дейзи! - Итуриэль приоткрыла дверь и нерешительно заглянула внутрь. - Прости. Мне не стоило так говорить. Я не со зла, просто...
Ангел, оборвав фразу, резко повернула голову к окну и через долю секунды оказалась у подоконника, подняв вихрь воздуха, взлохмативший волосы фейри. Дейзи приподняла голову, удивленно уставилась на замершую у окна девушку.
- Ты что?
- Шшш, тихо! - Ангел настороженно окинула взглядом открывающийся вид, отпрянула от камешка, врезавшегося в стекло и тут же улыбнулась. - Из наших кто-то.
Девушка распахнула окно, вглядываясь в темноту.
- Из наших? Габриэль? - Дейзи, тут же забыв и про обиды, и про злость, вскочила с кровати и подбежав окну, высунулась наружу. - Где?

Кажется, только через целую вечность створки окна распахнулись, задребезжав стеклами, и на фоне освещенного квадрата появилась женская фигура. Инграму не нужно было долго всматриваться, чтобы понять, что это не та фигура, не то лицо, что он жаждал увидеть. В первую секунду выглянувшая в окно девушка показалась совершенно незнакомой и чужой, ангел нахмурился, подавляя вспышку недовольства и тревоги, но потом осознал, что все-таки знает этого ангела. Итуриэль, хороший боец. Ангел чуть улыбнулся, отдавая должное братьям, позаботившимся о безопасности Дейзи. Он все еще был на них бесконечно зол, но факт, что его Стрекоза была теперь под хорошей защитой, эту злость слегка остудил.
- Из наших? Габриэль? – звук родного голоса болезненным эхом отразился в груди. Как же сильно он хотел услышать его вот так, по настоящему, вживую, устав вновь и вновь крутить затертую до дыр запись воспоминаний и коротких мысленных разговоров в своей голове. Но потом Инграм осознал смысл произнесенных фейри слов. Габриэль? Конечно, это Габриэль привел ее сюда. Габриэль примчался к ней на помощь в Ирвинге. Габриэль лечил ее, когда он сам, ангел смерти, боялся даже притронуться к искалеченной девушке. Габриэль, несомненно, много значил для нее. И… Инграм узнавал в глазах брата, смотрящего на фейри, свое собственное выражение.
В окне, рядом с гладко причесанной Итуриэль, показалась, наконец, такая до боли знакомая взлохмаченная белокурая головка. Инграм глубоко вздохнул и ступил в пятно света.
- Это не Габриэль, Стрекоза, прости, - он замолчал, долго вглядываясь в лицо фейри, пытаясь прочесть на нем чувства и эмоции, вызванные его приходом. И не мог прочитать ни одной. Он видел только большие глаза, вздернутый носик, линию губ, змейки светлых локонов, свесившихся с подоконника, мерцающие отблески крыльев за спиной. Он видел ее такой, как сотни лет назад на помосте, в кандалах, среди рабов. Как десятки лет назад в школьной форме с задорной клетчатой юбкой, среди одноклассниц. Как месяцы назад, сквозь бред, в рубашке, испачканной его кровью, среди тишины мотельного номера. Как совсем недавно в желто-кровавых лоскутах на белой простыне и в момент прощания на крыльце чужого дома. Он видел ее всю, от начала и до конца, полную жизни, нежащуюся в его ласке и сломанную, почти убитую его ненормальной любовью. Он видел все, что сделал с ней, что сделал с собой, не сумев запретить себе эту изначально невозможную связь еще тогда, в тот единственный момент, когда это было бы выходом. Он все еще любил ее, отчаянно, болезненно, неконтролируемо, он все еще верил с какой-то идиотской самонадеянностью, что все можно отстроить заново, что все заживет. И сомневался, что верит она. Что примет, напрочь забыв, что высматривала в тени деревьев не его, а Габриэля.
- Я зайду, ладно? – ангел быстро кивнул в сторону входа, не отрывая взгляда от фейри, а потом быстрым шагом обогнул дом, взбежал на крыльцо и толкнул дверь.
Инграму показалось, что теплее дома он еще не видел. Ангел окинул быстрым взглядом обстановку, отмечая приятный запах хвои, уютно горящий очаг и до блеска отполированный деревянный пол, покрытый домоткаными ковровыми дорожками. Он опустил взгляд на свою обледенелую обувь, только начинающую оттаивать , разулся, оставив ботинки у порога и сделал шаг к лестнице, ведущей на мансарду.

От голоса Инграма, впервые за несколько недель прозвучавшего не в её голове, а наяву у Дейзи перехватило дыхание. Она не моргая, смотрела на ангела, замершего внизу и не знала, что ей делать дальше, не знала даже того, что она должна была бы почувствовать в этот момент. Радость, боль, вину? Радость от того, что он наконец--то пришел? Что теперь не надо ждать от него хоть какой-то вести, не нужно вспоминать о нём засыпая, думая, где он, что с ним, чем именно он сейчас занят; а по утрам, ещё до конца не проснувшись, в полудреме, не нужно одергивать себя, напоминая, что ей совсем не обязательно лежать только на одной половине кровати, ведь вторая половина уже давно никем не занята. Боль, потому что ангел вернулся не один. Он вернулся с тяжелыми воспоминаниями, с грузом когда-то принятых сомнительных в своей верности решений, что так и не были прощены ни ей, ни ему, он вернулся, оживляя то, что она хотела бы забыть навсегда. Вину? Конечно, она должна была чувствовать и это, хотя бы за те короткие телефонные разговоры, чтобы были между ними, за разговоры мысленные, ещё короче телефонных. "Привет-как дела-пока" Она была виновата перед ним, виновата короткими ответами, долгими паузами, виновата всеми несказанными словами, виновата неоплаченным долгом, который приняв, так и не смогла выплатить до конца. Все это было в ней сейчас, радость-вина-боль - обрушилось за мгновение единой тяжеловесной лавиной, укрывая собой, но сильнее всего был страх. По-детски яркий, сильный, страх, от которого даже закружилась голова.
- Что ему сказать? Что делать? А если я сделаю что-то неправильно? Почему он так смотрит на меня? О чём думает? - Вопросы взвились в мыслях беспокойным роем, не находя ответа, пугая своей неопределённостью.
- Похоже, мне лучше уйти, да? - Итуриэль, проводив направившегося к двери ангела взглядом, улыбнулась и посмотрела на Дейзи. - Думаю, моя смена только что пришла.
Дейзи, все ещё не отходя от окна, глянула на девушку, в голове её пронеслась мысль о том, что именно знает её злотокосая нянька и об Инграме и о ней самой. Судя по улыбке и хитрому взгляду, ангел знала куда как больше, чем хотелось бы фейри.
- Если что, можешь позвать меня через Инграма или Габриэля, хотя моя компания вряд ли теперь понадобится. - Ангел направилась к двери и тут Дейзи неожиданно даже для самой себя испуганно выпалила:
- Подожди!
Итуриэль удивленно замерла у самой двери.
- Тебе не обязательно сейчас уходить. Ночь же и вообще... - фейри, понимая, как глупо звучат её объяснения, закусила губу. Сказать правду она не могла. Уж слишком нелепой была эта правда, заключавшаяся в том, что она, Дейзи,, ещё несколько месяцев назад и жизни своей не мыслившая без Инграма, теперь отчаянно боялась остаться с ним наедине. Боялась потому, что не знала, что может принести эта встреча, боялась всех тех вопросов, которые ждали своих ответов и боялась саму себя - испуганную фейри, фейри истосковавшуюся, так и не простившую, издерганную разлукой, фейри, чьё сердце гулко стучало, отдаваясь в висках в такт поднимающихся по лестнице шагов.

Инграм стоял у подножия лестницы, ожидая, что оттуда, сверху, кто-нибудь спустится. Но никто не спускался, лестница оставалась пустой и мертвой и скорее разделяла, чем соединяла два этажа. Ангел качнул головой, усмехнувшись с горечью, и медленно зашагал вверх по ступеням, положив руку на широкие деревянные перила, слегка рассохшиеся со временем, но гладко отполированные заботливыми хозяевами. Ступени поскрипывали, и Инграм был благодарен этому звуку, как бы предупреждающему тех, кто не желал выходить из своей спасительной комнаты на самом верху башни. Эй, слышите, он идет! – кричали ступени, - прячься или выходи встречать, Стрекоза. Он почти наверху.
Толкнув дверь, ангел остановился на пороге, вгляделся в лица девушек, застывших в комнате, прочитал замешательство во взгляде Итуриэль и с резанувшим по нервам осознанием заметил испуг в широко распахнутых глазах фейри. Тут же в голове вспыхнуло яркое воспоминание: набережная, демоны, машущие раскаленными цепями, убегающая Стрекоза и ее взгляд, полный страха, когда он, окровавленный, воняющий паленым мясом, убийца, пытался подойти к ней.
Не подавая вида, Инграм облокотился плечом о косяк и спрятал руки в карманы. Нет, это, все-таки, другой взгляд, в нем не было ощущения опасности, но был страх, о причине которого ангел мог догадаться. Страх, удерживающий его на месте и замораживающий жгучее желание кинуться к фейри, схватить, сжать крепко, прикасаться губами, вдыхать ее запах, дышать наконец-то полной грудью, как возможно только рядом с ней. В карманах неожиданно обнаружился тающий снег и Инграм скрестил руки на груди.
- Честно говоря, чертовски хочется горячего чая. И в душ. Найдется полотенце и во что-нибудь переодеться, а то залью вам тут все водой? – он внимательно посмотрел на фейри, улыбнулся Итуриэль и, развернувшись, спустился вниз по скрипучей говорливой лестнице.
Ванная обнаружилась как раз за этой самой лестницей. Крошечное помещение с квадратным старым поддоном для душа в углу. Инграм крутанул вентиль слегка закисшего крана. Трубы заклокотали, совсем как в одной маленькой квартире под красной крышей. Где-то наверху стукнуло, заурчал насос, и полилась вода, едва теплая, но ангелу это подошло.
Когда он выглянул из ванной, у самой двери на низкой табуретке обнаружилась льняная рубашка в клетку и потертые джинсы с обтрепанными краями. Инграм оделся, закатав рукава и не обратив внимания, что джинсы на нем больше напоминают бриджи. Он прошел на кухню, сел за стол, убрав пятерней влажные волосы, и опустил подбородок на сплетенные пальцы. В кухне приятно пахло какао и ангел улыбнулся, сам того не заметив.

Скрипнула, открываясь, дверь комнаты и страх фейри полыхнул паникой, приковавшей её к месту. Взгляд Инграма обжог огнём, Дейзи, не выдержав, опустила глаза, чувствуя, как её щеки заливает румянцем. Она молча выслушала слова ангела, горло её сжало от волнения, зубы сильнее впились в прикушенную губу и только тогда, когда Инграм вышел из комнаты, девушка поняла, что ей отчаянно не хватает воздуха: всё то время, пока ангел смотрел на неё, она невольно задерживала дыхание.
- Дейзи, с тобой всё в порядке? – Итуриэль осторожно тронула фейри за руку, заглянула в глаза. На лице ангела явственно читалось недоумение: что случилось с этой девчонкой, что ещё несколько минут назад представляла из себя настоящий ураган эмоций, а теперь стояла, замерев ледяным столбом? – Я думала, ты обрадуешься.
Конечно, думала. Вы все так думаете. И он тоже так думал. А я… - Внезапная волна злости на себя накрыла фейри с головой. – А я стою тут столбом и ничего не делаю! А я ведь обещала самой себе. Что, даже на это не гожусь?!
Дейзи одернула руку.
- Всё в порядке. Можешь идти.
- Ты уверена?
- Да, бля!
Итуриэль, так и не привыкшая к резким сменам настроения своей подопечной, отшатнулась, обиженно заморгала, а Дейзи, чувствуя себя из-за своего срыва на ни в чём неповинной обладательнице золотой косы ещё хуже, чем было до этого, зло поджала губы.
- Мне нужно найти ему одежду. А ты – уходи. - Фейри, не дожидаясь ответа, вышла из комнаты, прислушалась к звукам, доносящимся из-под лестницы: шум работающего насоса, плеск воды и, зайдя в соседнюю комнату, открыла платяной шкаф. - Ладно, что тут у нас.
Дейзи быстро пробежалась глазами по содержимому полок, достала рубашку и старые, потертые джинсы. Она аккуратно сложила свои находки и, словив себя на мысли, что нарочно тянет время, нахмурившись и быстро подхватив одежду, снова вышла в коридор, спустилась по лестнице вниз.
Из-под плохо прикрытой двери ванной явственно дохнуло влажным теплом. Дейзи, потянувшаяся было к ручке, остановилась, подошла на шаг ближе и заглянула в ванную комнату. Инграм стоял спиной к двери и фейри, ободренная тем, что он её не видит, замерла. Взгляд её скользнул по широким, так хорошо знакомым ей мужским плечам, крыльям лопаток, позвоночнику, к талии, узким бедрам, ниже. Сердце Дейзи, дрогнув, забилось чаще, внутри потеплело, она бессознательно крепче прижала к груди одежду, что держала в руках и, вздрогнув, очнулась.
Если он увидит… - фейри быстро отпрянула, бросила вещи на стоявший рядом табурет и снова поднялась наверх, убедив себя в том, что ей срочно необходимо проверить ушла ли Итуриэль. Девушки в комнате не оказалась и Дейзи, услышав, как хлопнула внизу дверь ванной, решительно сжала кулаки.
Хватит! Соберись! Ничего не изменилось! Если он пришел, значит, я ему нужна. Я должна. Обязана! Как тогда, в Прествиче. Это единственная возможная польза от меня.

- Чай я тебе сейчас организую, а вот что-то посерьёзней надо будет подождать. – Дейзи, вошедшая на кухню, сразу направилась к маленькой плите, старательно избегая смотреть на Инграма. – Мяса у нас здесь нет, так что вся «серьёзность» относительна.
Фейри быстро глянула на ангела, изобразила вымученную улыбку и снова отвернувшись, завозилась с чайником.
- Зато есть яблочный пирог.

Он наблюдал за фейри так, чтобы она не замечала этого взгляда. Могло показаться, что Инграма ужасно интересует расшитая вручную скатерка на столе, расписанные яркими узорами блюдца, расставленные на верхней полке, оберег, сплетенный из каких-то трав над дверью, пестрые занавески, заколотые так, чтобы аркой обрамлять окно, низко висящая над столом лампа, трещины на грубо побеленном потолке. Могло показаться, что кухня деревенского дома, пахнущая какао, чаем из трав, свежей выпечкой и деревом, интересует его гораздо больше, чем суетящаяся там светловолосая девушка со скользящим смущенным взглядом и быстрыми ловкими руками, так хорошо управляющимися с кухонной утварью. Конечно, это было не так. Конечно, именно фейри расцвечивала обыкновенную скучную комнату яркими красками, заставляла ее оживать, наполняла сладкими запахами и теплом, в котором растворялся антарктический лед.
- Без чего-то посущественнее я обойдусь. Чай с пирогом – это же идеальное сочетание. А если он еще и с яблоками, - ангел потянулся к плетеной корзинке в центре стола, достал оттуда крупное яблоко, прижал к губам, вдыхая аромат, а потом с хрустом откусил почти половину, - соскучился по фруктам. На станции подавали только сушеное или консервированное. Компот из кураги – ты когда-нибудь пила такую дрянь?
Инграм вскинул голову к потолку, прислушиваясь к звукам. Как любое старое здание, этот дом шуршал и поскрипывал. Возмущались рассохшиеся доски, позвякивало стекло к перекошенной раме, тихо гудел ветер, залетевший сквозь какую-то щель под крышу. Но других звуков здесь не было, ни шагов, ни скрипа кровати под чьим-то телом, ни плеска воды из открытого крана.
- Итуриэль ушла? – спросил он фейри будничным тоном, как отец семейства, должно быть, интересуется у супруги, проводила ли та соседку, заглянувшую на кофе. На самом деле в этом вопросе было слишком много. Ты позволила ей уйти, Стрекоза? Отослала свой щит, которым могла бы прикрыться от меня? Избавилась от ангела, который не давал нам остаться наедине? Ты готова остаться со мной наедине? Ты больше не боишься?
Ангел взял чашку заваренного Дейзи чая, улыбнулся, оценив ее немалые размеры, и сделал глоток, приятным теплом разлившийся по телу. Только теперь он позволил своему взгляду подняться к лицу фейри, изучить его выражение, ненавязчиво заглянуть в глаза. Им обязательно нужно поговорить, восполнить молчаливость их мысленных разговоров.
- Присядь со мной, Стрекоза. Мне так много нужно спросить. Кажется, мы не виделись лет сто, - слишком много произошло за это время, многого не знала она, но и он знал очень мало, - расскажи мне об этих неделях. Как тебе жилось с Авией? Удалось подружиться? Что…было в Ирвинге? – руки Инграма безотчетно сжались, и он поспешно отпустил чашку. Голос стал глуше, выдавая злость, - эти дурни ничерта мне не рассказали. Посчитали, что так будет лучше. А я бы хотел быть там, в школе. И нахрен медальоны, Всадников и тьму в придачу…

- Ушла, - откликнулась фейри и, бросив на ангела очередной быстрый взгляд, открыла буфет. Инграм казался спокойным, до странности обычным, словно не было ни нескольких недель порознь, ни Юэлла, ни Чикаго, словно оба они по прежнему сидели на крохотной кухоньке антверпенской квартирки, обсуждая прошедший день и Дейзи не знала, что ей делать с этой иллюзией, так старательно создаваемой ангелом. Впрочем, фейри понимала, что винить во всём она могла только саму себя: она первая начала эту игру в нормальность, когда, услышав признание ангела Смерти о том, кто он есть на самом деле и кем ему предназначено было стать в грядущем Апокалипсисе, вернулась. Не просто вернулась - попыталась стать такой, как прежде. Попыталась неудачно, потому что так и не смогла до конца принять свой собственный обман. Не смог и Инграм, иначе зачем же он отправил её к Авии? Тогда это его решение показалась ей избавлением, желанным разрешением скинуть больно ранящую маску, которую теперь приходилось снова на себя надевать. Вот только почему Инграм, уже раз отказавшийся от этого спектакля, снова вернулся к нему? Дейзи этого не понимала, не знала, чего ей ожидать, но принимала установленные правила, помня о том, что, отказавшись от собственных желаний, заперев все чувства под замок и решив выбросить ключ она не имела права не то, что диктовать ангелу хоть что-то, но даже думать об этом.
Дейзи достала из буфета большую тарелку, на которой красовался утрешний, почти целый яблочный пирог, потянулась за блюдцем, но глянув на ангела, подхватила тарелку, просто поставила её на стол и села на табурет.
- Ирвинг? Всё было не так уж и... - Дейзи осеклась, заметив, как пальцы ангела сжали чашку - жест, который никак не вязался с безмятежным видом Инграма и который неожиданно успокоил фейри: значит оба они играли на равных, оба пытались спрятать то, что не хотели показать другому. - Не так уж и плохо. Авия - молодец. Хорошо держится, учитывая все обстоятельства. - Дейзи вздохнула, уже в который раз словив себя на мысли, что сильно скучает по тихой, порой застенчивой до робости, катако. - У нас там был милый такой домик. Представляешь, она даже в саду ковырялась. И кот у неё шикарный. Панда. Зовут так в смысле. - Добавила фейри, понимая, что рассказ выходит спутанным и непонятным, но, боясь тяжелого молчания, что могло повиснуть между ними, продолжила: - А я ещё в группе поддержки была. Было забавно. Они меня брать не хотели. Говорили, что для того, чтобы в основной состав попасть, надо в запасном два года просидеть. Ну, я им показала пару сальто и ушла, а они, как челюсти с пола подняли, так сразу за мной. - Дейзи усмехнулась. - Тренер пригрозила, что добьётся моего исключения, если я к ней не пойду. Она дамочка с характером. Была.
По лицу девушки пробежала тень, она замолчала, опустив взгляд, вдруг как-то разом растеряв все слова.
Глупо. Сидеть и делать вид, что всё нормально - глупо.
Иллюзия нормальности распалась, заставив фейри вскочить с места. Она нервно заправила за ухо выбившийся локон, шагнула к раковине, включила воду, готовясь мыть противень, что лежал там с самого утра.
- А у тебя как? - Спросила Дейзи не оборачиваясь, понимая, что должна спросить хоть что-нибудь, что-нибудь обыденное и простое. - Раздобыл фотоаппарат?

Короткий рассказ из разрозненных фактов, но в голове Инграма создавались кадры кинопленки, складывающиеся в единый фильм. Фильм об обыкновенной жизни двух девушек в маленьком городке. Жизни в маленьком доме, почему-то обязательно белом, с небольшим садом, в котором все росло на удивление буйно. Жизни с вечерними посиделками на кухне, с тихими беседами, с просмотром телевизора под мурлыканье разлегшегося на коленях кота. Инграм видел фильм о жизни, в которой Дейзи была на своем месте, смотрелась естественно и правильно в своей школьной форме, с понпонами в руках, выделывающая невозможные акробатические элементы, взлетая к самому потолку спортзала. Да, эта жизнь была для нее правильной, подходящей и естественной... пока в переполненную людьми школу не ворвалась адская саранча и не подробила реальность на кадры из фильма ужасов.
Слишком много для одной девушки, убийственно много для фейри, принимающей каждую смерть, как удар ножом. Инграму вдруг показалось великим чудом, что она все еще здесь, из плоти и крови, живая, разговаривает и даже пытается улыбнуться. Она казалась хрупкой, как хрустальная фигурка, которую, однажды разбив, он с трудом и скрупулезной тщательностью склеивал из мелких осколков. Сколько еще ударов она выдержит и какой из них заставит ее разбиться в пыль?
Что он мог рассказать ей о своей жизни в Антарктиде, когда и там все упиралось в смерть и уничтожение?
- Фотоаппарат, - Инграм совершенно искренне хлопнул себя ладонью по лбу, - прости, у меня абсолютно вылетело из головы. Но если тебе интересно, я потом нарисую по памяти. Обещаю, получится как фотография, - он отправил в рот внушительный кусок пирога, сделал несколько глотков чая, чтобы оправдать задумчивое молчание, - там было весело, интересные люди. Петруха, например, наш механик, настоящий человек оркестр. Притащил с собой и гитару, и аккордеон, и губную гармошку. Давал концерты по вечерам в столовой.
Стоило ли говорить, что этого музыканта-самородка больше нет? Что еще многие не пережили резни, когда группа демонов ворвалась на станцию, что уже нет и самой станции, что тянущаяся с юга Тьма пожирает километр за километр, уничтожая всех, кто не успел или не понял, что нужно бежать. Что у них с фейри слишком мало времени.
Инграм поднялся, захватил пустую чашку и, потянувшись через плечо Дейзи, опустил ее в раковину. Почувствовал предплечьем тепло ее щеки. И понял, что если сейчас не поставить все точки над "i", он взорвется.
- Повернись ко мне, Стрекоза, - он чуть отступил, прислонился к краю стола, упершись в него ладонями, - Что мы, как слоны в посудной лавке, боимся сделать лишнее движение? Почему ты смотришь на меня так, как будто я пришел за долгом? Я ничего от тебя не требую, просто чертовски хотел увидеть. Убедиться, что ты в порядке... Увидел... - он замолчал, глядя на фейри, - теперь ты вольна выпроводить засидевшегося гостя. Не бойся, я не кинусь превращаться во Всадника, еще не время. С тобой останется кто-нибудь более... приятный. Итуриэль, Эста, - губы ангела скривились, - Габриэль? Кого мне позвать, Дейзи?

От слов Инграма захотелось горько рассмеяться. Ну, конечно, "там было весело". Наверняка, так же "весело", как было весело в ирвингской школе: в спортивном зале, классных комнатах, длинных коридорах. В школе, где гибли люди, пожираемые адской саранчой. Только там, в Антарктиде, была не школа, а станция, не перепуганные дети, а ученые, не саранча, а взбесившиеся демоны и Тьма. Если задуматься - не такая уж и большая разница, точнее, почти никакая. Всё равно всё к одному - боль, страдания, смерть. И вот они, два дурака - ангел и фейри, пытающиеся не говорить о том, о чем кричало всё живое. Дейзи даже не нужен был рассказ Итуриэль о том, где пропадает Инграм, чтобы знать: Тьма стала сильнее. Обостренное восприятие фейри, усилившееся в последнее время до того, что Дейзи, даже сознательно не могла его отключать, явственно сообщало, что у этого мира осталось слишком мало шансов и ещё меньше времени.
Фейри поднесла руки к струе воды и тут почувствовала, что ангел стоит совсем рядом. От внезапной близости перехватило дыхание и Дейзи невольно сжалась, предчувствуя грядущее прикосновение. Это там, в Англии, ей удалось пересилить себя, удалось заставить принимать его касания, порой даже касаться самой, но недели, проведённые в разлуке, атрофировали приобретенное умение. Впрочем, прикосновения не последовало. Ангел заговорил и Дейзи, послушная его просьбе, повернулась, так и не выключив воду. Смотреть в глаза Инграма было тяжело, фейри бессознательно попыталась отступить, но уперлась в раковину, всё так же не отрывая взгляда от льдисто-голубых глаз ангела, против воли замечая под холодной коркой сдержанности то, чего бы предпочла не видеть: боль, отчаянье, любовь. Но Инграм говорил о другом.
Эсту? Габриэля?! Да как ты можешь?! - Глаза Дейзи полыхнули злостью. Фейри, позабыв на мгновение о своих прежних мыслях, сжала кулаки. Она готова была услышать многое: объяснения, просьбы, даже приказ уйти, но обвинение, хоть и не высказанное напрямую, но такое явное, затаившееся в перечне произнесенных имен и кривой гримасе ангельских губ - это было хуже удара. - Я из-за тебя вернулась! Из-за тебя осталась! Это всё из-за тебя! Всё! А ты!.. Ты!...
Ладонь физически саднило от желания залепить пощечину этому наглому мерзавцу, что так легко, парой слов сводил к нулю все то, что она чувствовала, о чем думала и что переживала. Дейзи подалась вперед и тут, переведя взгляд с губ ангела на его глаза, вдруг успокоилась. Злость пропала, сменившись болезненной пустотой, принесенной напоминанием самой себе: у неё нет права бунтовать. Она приняла решение и должна следовать ему. Эмоции, чувства - пусть всё это останется у него, ей это ненужно, для неё это опасно, потому что вышедшие из-под контроля, они станут погибелью для неё. Ей не выплыть, ни за что не выплыть самой.
Дейзи отвела взгляд. Инграм ждал ответа и она знала ответ. Простой ответ, в котором были заключены все причины и её и его поступков, может быть, даже те причины, в которых она сама боялась себе признаться.
Фейри опустила голову и тихо, едва слышно, ответила:
- Им я ненужна.

Кажется, в голове ангела лопались предохранители или отказывали тормоза. Сдержанность, спокойный тон, тихий голос, ровные, выстроенные в ряды мысли, все это, с таким трудом удерживаемое на месте, летело с горы, как автомобиль без управления, набирая скорость и бесконтрольно виляя, грозя задеть всякого, кто не успеет увернуться.
От бросившейся в голову крови могла бы взорваться черепная коробка. Инграму хотелось кричать, крушить мебель, тряхнуть фейри за плечи, только бы добиться от нее хоть какой-то ответной реакции, только бы вернуть мелькнувшую в зеленых глазах злость, сменившуюся привычным печальным равнодушием, доводившим его почти до исступления еще в Прествиче. Все это скопилось в один большой ком: сначала долгие дни комы, потом полное безразличие ко всему, следом безвольное послушание. Ангелу вдруг показалось, что он знает этот испуганный взгляд, которым Дейзи встретила его. Он видел много покорных жен, рабынь, служанок, которые смотрели так на своего господина. Что он потребует от меня на этот раз? Что теперь захочет сделать?
Инграму стало тошно от самого себя, от этой тишины, повисшей в кухне, от жертвенности, сквозившей в каждом движении фейри. Ему до безумия хотелось, чтобы она закричала, бросила ему в лицо обвинения со свойственной ей изобретательной грубостью, ударила. Что угодно, только не этот отрешенный взгляд, эта опущенная голова, этот обреченный плеск воды за ее спиной.
- Им. Мне. К черту и их, и меня, - с каждым словом голос Инграма становился жестче, горше, глуше, громче, - единственное, что меня всегда волновало – что нужно тебе? Кто нужен тебе? Твоя Нела заставила меня поверить, что это я. Что я могу что-то сделать, вернуть тебя, излечить. И несмотря ни на что, я упивался этим, не смотря ни на что, я убеждал себя, что это правда, что у меня есть право быть с тобой, потому, что это нужно тебе. Что ты опираешься на мою руку, потому что именно моя рука нужна тебе. Больше всего я хотел быть тебе нужным, потому что это было единственным оправданием моего присутствия рядом, единственной отговоркой для моей раздавленной совести. Но я больше не могу кормить себя этой иллюзией, Дейзи! Я как недобитый висельник, который все никак не сдохнет в своей петле. Скажи, что мне делать?! Прошу тебя, скажи мне правду, ответь мне так, как ты чувствуешь! - он замолчал, перевел дух, поиграл желваками и продолжил, с трудом скрывая отчаяние перед приговором, - ты всегда была необходима мне, как воздух. Сейчас особенно. Не потому, что в твоем присутствии голос медальона становится тише, я научился его отключать. Но ты? Нужен ли тебе я после всего? Захочешь ли ты когда-нибудь снова обнять меня, Всадника Смерти, убийцу, мужчину, который так тебя разочаровал? Я не могу держать тебя пленницей, мне невыносимо заставлять тебя терпеть мое присутствие, знать, что мое прикосновение может вызвать у тебя отвращение! Что мне делать, Стрекоза? Что мне со всем этим делать? Я не знаю…

От крика Инграма Дейзи вжала голову в плечи, съежилась, словно каждое слово было ударом. Хлестким, точным, непереносимо-болезненным. От неё опять требовали, чтобы она принимала решения, снова хотели, чтобы она сделала выбор и за себя, и за другого, за того, от кого старалась отстраниться всё последнее время, от кого отгораживались стеной из напускного равнодушия и безопасной покорности, лишающей возможности выбирать. Той возможности, которую она возненавидела до страха. Отгораживалась, потому что понимала, что только он, только этот ангел, это мужчина способен разрушить всю ту защиту, выстроенную в ней самой, разрушить, даже не заметив, одним словом, неосторожным касанием, просто своим присутствием, не понимая, что без этой защиты ей не выдержать. Что когда рухнут стены холодной отстранённости, ей придется столкнуться с надежно запертыми воспоминаниями, мыслями, чувствами, груз которых просто раздавит её, как букашку. А теперь он просил отпустить их на волю просто так, добровольно? Пуститься в плаванье по реке, забыв как плавать? Снова решать и за Инграма и за себя? Опять пытаться понять, что им делать, зная, что любое решение здесь может оказаться приговором, куда как хуже, чем смертный приговор. Так уже было. Тогда, в Чикаго. О чём он просит её, неужели не понимает?! К чему возвращает?
Очертания маленькой деревенской кухни дрогнули, превращаясь в стены кабинета с тёмной элегантной мебелью. Голос из ниоткуда: "выбирай Дейзи, решай, кто тебе дороже". Инграм, лицо разбито кулаками катако, во взгляде всё тот же вопрос - кто? Кто тебе дороже? Что ты будешь делать со всем этим? Что делать нам? Грохот грома, крики умирающих. Не ужас - паника, слезы на глазах. Боль.
Дейзи зажмурилась, руки её взметнулись вверх, ладошки закрыли уши, пытаясь заглушить воспоминания и крик ангела.
- Хватит! Не надо! - Крик не из горла - из сердца, из самой глубины, из той глубины, что, казалось, была заперта от всех и навсегда. Отчаянье, воплотившееся в звуке. - Я не могу! Я не знаю, не знаю, что делать! Я ничего не хочу чувствовать! Ничего!
Фейри развернулась к раковине, интуитивно вцепилась в её край, боясь упасть. С губ её сорвался всхлип. Все чувства, все эмоции, что она так долго держала под контролем, пробудившись, взорвались ярким пламенем, калеча изнутри и от этой боли некуда было деться. Дейзи трясло, ей не хватало воздуха, горло сжималось, не давая говорить, но слова рвались наружу. Заледеневшие, с острыми краями, которые, как она думала, умерли в ней после чикагской грозы.
- Я не могу... Как ты не понимаешь? Но без тебя... если ты... без тебя не будет смысла. Ни в чём.

Разве этого он хотел? Разве этого добивался, выворачивая наружу все то, что столько времени скрывал. Скрывал, потому что берег ее, очень хрупкую, истерзанную, едва держащуюся за жизнь фейри, средоточие своей вселенной. Разве таких ответов он ждал, когда задавал опасные вопросы опасно требовательным тоном?
Ему хотелось отнять ее ладони от ушей, прижать к губам, целовать, то ли вымаливая прощение, то ли пытаясь насытить жажду прикосновений. Он желал крепко обнять ее вздрагивающие плечи, унять эту дрожь, впитать в себя всю ее боль и отдать взамен весь свой исцеляющий ангельский свет. Он хотел быть ее спасением, ее защитой, а на деле только ранил каждым своим неосторожным движением. Колючий терновый куст, в который ненароком попала маленькая жизнерадостная стрекоза, замершая теперь в самой гуще, чтобы не калечить об иглы и без того измочаленные крылья. Он хотел ее освободить, но путь к спасению тоже лежал через боль.
Каждое слово было неправильным, каждое движение – ошибочным. В полной растерянности, опустошенный, Инграм опустился на стул и обхватил голову руками. Он не видел выхода, не видел решения. Казалось, единственное, что можно сделать – остаться неподвижно сидеть на стуле, навсегда срастись с этим стулом, пустить корни в пол, променять способность мыслить и чувствовать на каменную безмолвность. Но он не имел на это права, как не имел права бросить фейри в ее затворничестве, с отказом от чувств и воспоминаний. Пусть это приглушало боль, но такой анальгетик никогда не будет в силах исцелить загноившуюся рану. Эту рану нужно вскрывать. Может быть, не так, как он попробовал только что, может быть, делать это нужно медленно и осторожно, но уверенно и настойчиво. И он, Инграм, должен быть уверенным, должен собраться, должен взять себя в руки для нее, должен быть честным с ней, больше не скрывая и не прячась за масками обыденности и спокойствия. Но главное, она должна вспомнить его – мужчину, которого полюбила, с которым была счастлива. Мужчину, который был с ней до того, как превратился в пугающего и расчетливого Всадника Смерти. Она должна принять эти воспоминания.
- Дейзи, - Инграм поднял голову, посмотрел на дрожащую спину фейри, жалея, что взглядом нельзя согреть, - давай выберемся отсюда. Давай вернемся… вернемся куда-нибудь. Туда, где были только мы. Проверим... - он поднялся и сделал шаг к застывшей девушке.

Солнце опускалось в море, отдавая ему свой жар, окрашивая воду всеми оттенками красного, согревая последними тусклыми лучами стремительно темнеющее небо. Закаты здесь всегда были быстрыми, словно чья-то невидимая рука просто нажимала на кнопку выключателя и дневное светило меркло, затухая, как большая лампочка. Дейзи нравилась эта быстротечность, как нравился и легкий теплый бриз, играющий с её распушенными волосами, мягко ласкающий оголенные плечи, путающийся в складках длинной шифоновой белой юбки. Фейри оперлась ладонями на парапет террасы, расположенной на втором этаже крохотного домика и прикрыла глаза, вслушиваясь в плеск волн. Впервые за очень долгое время она чувствовала себя спокойно: не было ни щемящего страха, ни горького отчаянья, ни болезненной вины. Нет, всё это не ушло, не исчезло без следа, а просто уснуло в ней на короткое время, не дольше, чем длился этот стремительный закат, но просить о большом фейри бы и не посмела. Еще несколько дней назад всё это казалось просто недостижимым, теперь же у неё было и спокойное море, и теплый бриз, и зелень кипарисов и ангел, который и перенёс её сюда.
Инграм… - Имя, заключавшее в себя слишком многое, что бы так просто разобраться в тех чувствах, что оно вызывало. Но оно уже не пугало, не приносило с собой мучительно противоречия: то ли бежать прочь, то ли бежать навстречу. Паника тех первых минут, когда ангел так внезапно появился перед ней прошла, схлынула, словно набежавшая на берег волна, боль, от вдруг рухнувшей защиты, возведённой внутри сознания, утихла и Дейзи, медленно но верно, начала осваиваться с теми мыслями и чувствами, что жили внутри неё, загнанные в глубокое подполье. Она не пыталась понять их, не пыталась разобраться, боясь снова запутаться в сложном сплетении эмоций, она училась принимать факт их существования, привыкая не гнать прочь. Наверное, внешне это выглядело как ещё большее отчуждение: все те три дня, что они с ангелом провели в этом маленьком убежище, Дейзи почти не была дома. Она уходила надолго, с самого утра, выбираясь из кровати, на второй половине которой спал или делал вид, что спал, ангел, уходила на весь день, молчаливая, притихшая, уходила, с легким сердцем, освобожденная наконец-то от обязанности притворяться, благодарная Инграму за то, что он отказался принимать её ложь, что не нужно было тратить силы на опостылевшую игру. И каждый вечер она возвращалась: к этому дому, к этой спальне, к… этому ангелу. Всё-такая же молчаливая, притихшая, но каждый раз немного другая: изменённая, всё больше похожая на ту фейри, нет, не на ту, которой была, а на ту, которой должна была стать, если бы не все те ошибки, беды, катастрофы, что случились с ней.
Дейзи вздохнула и открыла глаза. Небо потемнело, на остров опустилась теплая ночь. Над головой замерцали таинственным светом далекие звезды. Фейри повернулась и зашла в дом.

Маленький белый дом над морем оказался не совсем таким, как его помнил ангел. Да и что он мог запомнить, увлеченный близостью фейри, с которой у них тогда все начиналось сначала. Теперь они начинали сначала опять, в этом же доме, который виделся раньше большой виллой, сверкающей белизной стен.
Теперь, прозревший, Инграм подмечал каждую деталь, говорившую о запустении. Нет, за домом следили, в каждой мелочи здесь чувствовалась заботливая рука, но рука женская. Благоухающее постельное белье, выглаженная скатерть, вышитые занавески, политые и прополотые цветы, до блеска натертый пол и каждое утро ароматная буханка свежего домашнего хлеба и кувшин еще теплого молока на столе. Кудесница-гречанка, следившая за всем этим, была неуловима, и порой Инграм с улыбкой задавался вопросом, а существует ли она на самом деле или это все волшебство самих владений фейри?
Эта женщина, приходящая из деревни, создавала уют, но выполнять мужскую работу, естественно, не могла. И Инграм был этому рад. Ему было просто необходимо чем-то занять себя, пока его неуловимая Стрекоза летала где-то вне зоны видимости. Ему казалось, что эти долгие прогулки приносят ей умиротворение и был не против, не мучился неизвестностью, не терзался сомнениями. В перерывах между долгими военными советами, в течение которых ангел просто замирал, стоя на террасе, погруженный глубоко в ментал, он приводил дом в порядок. Чинил то, что мог починить, обустраивая их с фейри пристанище, пусть им и не удастся пробыть здесь долго.
Первым делом Инграм подкрутил все краны, проверил сантехнику. Потом смазал петли на скрипящих, чуть перекосившихся дверях. Поменял оконное стекло, давшее трещину, прибил на место сорвавшуюся полку. Подклеил расшатавшийся стул. Вооружившись валиком и краской, побелил растрескавшийся потолок, а следом и облупившиеся ставни.
К концу рабочего дня, вымазанный то краской, то машинным маслом, Инграм спускался по серпантину вниз, к морю. Заплывал далеко, почти теряя из вида белеющее на скале здание, ложился на волны, отдаваясь воспоминаниям о том времени, которое проводил здесь с Дейзи. И прокручивать в голове прошедшую ночь, в которой они снова лежали рядом, но будто разделенные невидимой стеной. Невыносимо и так необходимо.
За эти три дня он успел загореть, и загар, будто выполняя обещание ангела быть честным, выявлял едва заметные белые шрамы: тонкую нить, рассекающую грудь и спину, и новые, но уже почти исчезнувшие ленты, оплетающие предплечья, как след цепких щупалец Тьмы.
Возвращался Инграм всегда спешно, чтобы встретить свою Стрекозу в чуть изменившемся, обновленном доме и отметить, что, похоже, и она едва заметно, но изменилась.
Сегодня он опоздал, вошел в комнату, держа на плече скомканную футболку, когда она уже стояла у парапета, глядя на тающий закат. В доме резко обосновался полумрак. Инграм бросил футболку на спинку стула, открыл ящик, достав оттуда несколько свечей и зажигалку, зажег огонь, разместив свечи на столе с уже красующимся там ужином, приготовленным неуловимой гречанкой.
- Я не пытаюсь создать романтику, Дейз, - он вскинул голову и улыбнулся вошедшей девушке, спеша объяснить свои действия, - просто сегодня я полез смотреть проводку, там нужно кое-что поменять. Схожу завтра в город, - он сел за стол, отрезал ломоть хлеба, обильно намазал его маслом и протянул фейри, - проголодалась?

Дейзи, чуть улыбнувшись, глянула на свечи, стоявшие на столе. Маленькие яркие язычки пламени не могли полностью развеять ночную темноту, заползшую в дом через открытые двери и окна, но давали достаточно света для того, чтобы превратить эту тьму в уютный полумрак. Таинственный, спокойный, его, казалась, можно было пощупать и если бы это кому-нибудь удалось, на ощупь он был бы как мягкий фетр. Этот полумрак лежал тенями в углах комнаты, сплетался с едва заметным дымом от сгорающий фитилей, ароматом воска и еды, укрывал, словно легкое покрывало, мебель и лишь у самого стола он робко отступал перед теплым оранжевым светом свечей.  
Фейри перевела взгляд на ангела, протянувшего ей хлеб и качнула головой, отвечая на только что заданный вопрос.
- Нет.
В глазах Инграма плясали искры - отражения свечных огней. Мягкий, словно приглушенный свет, окутывал его, привлекая внимание и Дейзи вдруг поняла, что впервые, едва ли не за два месяца, видит ангела по-настоящему, видит, не боясь смотреть и не желая отвести взгляд, видит мужчину, которого любила и которого потеряла в Чикаго. Она знала эта лицо. Знала, как могут лучиться от радости эти глаза, как хмурятся от недовольства эти брови, в какую порой жесткую черту могут превращаться эти губы и как бывают они мягки, когда, целуя, касаются её губ. Она знала тепло его кожи, силу рук, знала каждый шрам на этом теле. Но разве не этими глазами смотрел на неё в Чикаго Азраэль? Разве не эти руки тянулись к шее Гонта? И разве не с этих губ сорвалось предательством её имя? Так кем же был сидящий за столом? Инграмом, которого она знала и любила или всего лишь миражом, созданным причудливой игрой света и порожденного им полумрака? Миражом, под которым прятался чужак, с которым было связано столько боли?
Взгляд фейри упал на мужские предплечья - белые росчерки лент на смуглой коже. Сердце кольнуло тревогой. Она не помнила этих шрамов, значит, всё это - её ошибка и нет здесь того Инграма, которого она любила, которого ждала столько лет и которого, хоть сама и не осознавала, боялась потерять все последние два месяца, растянувшиеся в два тысячелетия страхов и сомнений? Ей нужно было понять. Нужно было узнать точно.
Дейзи потянулась к ангелу рукой, осторожно коснулась белых шрамов и, ощутив под кончиками пальцев тепло, медленно выдохнула, узнавая его. Руки её скользнули выше, по руслам выступавших вен, к плечам. Это было не просто прикосновение - исследование, изучение, попытка найти утерянное. Медленное, молчаливое, не отрывая глаз от загорелой кожи. Сантиметр за сантиметром Дейзи возвращала себе то, что у неё забрали, узнавала то, что было потеряно. Едва заметный рубец на груди - Инграм? Пульс на шее - Инграм... Шрам на щеке - Инграм!
Тонкие пальцы фейри обхватили мужские запястья, подняли руки, опустили себе на талию. Дейзи заглянула ангелу в глаза и замерла, словно в ожидании ответа на самый важный для неё вопрос. Это ты? Не тот ангел, что разговаривал с Гонтом, не тот чужак, что тянулся к медальону смерти, не тот мужчина, что принудил её делать то, что она делать не хотела. Это, правда, ты, Инграм? Мой Инграм?

Холодные пальчики коснулись его кожи, и Инграм замер, боясь шевельнуться, задержав дыхание, чтобы заглушить долгий протяжный шумный вздох, готовый сорваться с губ. Когда-то она уже касалась его, мимолетно, едва ощутимо, растрепав ладошкой волосы ангела. Тогда он стал так же неподвижен, вдруг поверив, что все спасено, что все вернется. Тогда не вернулось.
Но руки фейри продолжали скользить по его телу, изучали, будоражили, пробуждали сладкий озноб. Инграм впитывал в себя эти ощущения, растворялся в них, не отрывая взгляда от язычка пламени, танцующего на фитиле свечи. Он позволил себе заглянуть в глаза Дейзи, только когда она взяла его руки и положила себе на талию. В полумраке комнаты она казалась волшебным неземным существом, глядя на него своими сверкающими изумрудами. Она и была такой, феей из волшебного мира. Инграм медленно перевел взгляд на ее крылья, скрытые от человеческого глаза. Такие ненавистные ей крылья, которыми он всегда любовался тайком, заглядывая чуть глубже, чем позволяло заглянуть обычное зрение.
Почти веря, что это один из тех снов, что приходили к нему в редкие минуты забытья и мучили своей реалистичностью, Инграм сжал руки на талии фейри, чтобы убедиться, что не держит в ладонях воздух. Такая тонкая талия, что, казалось, он может полностью взять ее в кольцо пальцев… Ангел уткнулся лицом в белую ткань блузки, медленно и глубоко дыша, напиваясь ее ароматом, чувствуя, как сердце подстраивается под удары ее сердца.
Дейзи…
Он медленно повел ладонями вниз, касаясь бедер фейри, сжал в кулаки складки белой, дразняще тонкой юбки, борясь с желанием сорвать с Дейзи эту ткань.
Стрекоза, это я. Пожалуйста, вспомни меня. Поверь мне. Снова…
Инграм взял ее руку, коснулся губами запястья, потом ладони, прижал к своей щеке, а потом к груди, там, где билось сердце. Снова заглянул Дейзи в глазах, мечтая прочесть в них узнавание.
Я – твой. Слышишь?
Он поднялся медленным тягучим движением, склонился к фейри. Вплел пальцы в светлые локоны, коснувшись ладонями ее щек, прижался лбом к ее лбу и замер на минуту, закрыв глаза.
Мы все еще можем быть…
Темнота сгущалась, превращая сумерки в ночь, разгорались ярче и плавились от жара свечи. Уютную мягкую тишину нарушал только мерный шелест волн далеко внизу и стрекот сверчка, устроившегося где-то под террасой. Прохладный соленый бриз влетел сквозь открытую дверь и распахнутые окна, растрепал волосы, пробежался ледяными лапами по коже. Стремясь защитить фейри от холода, ангел обнял ее обнаженные плечи.
Я никому тебя не отдам, моя маленькая стрекоза.

От объятий ангела перехватило дыхание. Впервые за долгое время они был так близко: не физически, просто положение тел редко что определяет и им, что фейри, что ангелу, проведшим многие ночи в одной кровати, но словно на разных континентах, было хорошо это известно. Нет, Инграм был близок по особому: биением сердца, желанными ей прикосновениями, взглядом. Как давно она не смотрела ему в глаза? Как давно не видела в них своего отражения? Её маленькие зеркальные копии, неточные, но улучшенные его любовью. Он всегда умел не просто смотреть на неё, но видеть. Видеть то, какой она была на самом деле, видеть то, какой она могла бы быть, если бы была почти идеальной и за это она любила его еще больше, если только это было возможно. И сейчас, осмелившись заглянуть в эти глаза, она увидела в них не льдистую холодность ангела Смерти, ни черноту Всадника, а эти две тени и увидев, поняла, как тосковала по этому взгляду, ведь каждому важно быть почти идеальной в глазах того, кого любишь, особенно, если ты потерявшая всё и вся фейри.
Дейзи подалась вперёд, обнимая ангела в ответ, прижалась щекой к его груди, замерла на мгновение, привыкая, вспоминая, наслаждаясь, вслушиваясь в удары его сердца. Реальность растворялась в полумраке, сгорала в пламени свечей, таяла от тепла дыхания, унося с собой все вопросы, даря лишь одно - уверенность в том, что она - фейри, после этих двух месяцев мучений и слез, месяцев потерь и разочарований, ошибок и страхов наконец-то дома и совсем не важно было, что дом её - это не четыре стены и крыша над головой, а объятия ангела. И кому какая разница, крепок ли этот дом, прочен ли, не хранитель ли он жутких тайн, историй о предательствах, лжи и обмане? Может быть, она ещё задумается об этом, вернётся к своим сомнениям и страхам, вернётся, когда догорят все свечи и ночная тьма развеется под лучами утреннего солнца. Но сейчас, в этой не-реальности, в этой отчужденности от всей остальной земли, в этом мире на двоих для фейри важным был только тот, кто обнимал её, стоя посреди маленькой гостиной крохотного белого домика среди скал. Только этого было мало. Дейзи хотела большего. Она чуть отстранилась, почти размыкая объятия, проскользнула ладонями по мужским плечам, закинула руку за шею ангела, привстала, потянувшись к нему, закрыла глаза. Ей больше не нужно было зрение, чтобы видеть. Она смотрела кончиками пальцев, ероша волосы на затылке Инграма, смотрела кожей, прижимаясь к мужскому телу, смотрела легкими, едва весомыми поцелуями на его щеке. Смотрела, узнавая и с губ её сорвалось тихое, едва ли громче выдоха, короткое и так много значащее для них двоих:
- Ин...
Дейзи поцеловала ангела.

Ин…
Дейзи так редко называла его Ин, что эти короткие две буквы стали тайным знаком, шифром, магическими рунами, смысл которых знали лишь двое. Она называла его так только в минуты полного единения, когда они двое были распахнуты настежь, прорастали друг в друга сущностями, немного пугаясь своей всепоглощающей любви.
Ин…
Ангелу хотелось раскинуть руки, запрокинуть голову, и пусть это имя стекает по его телу струями прохладного дождя после нестерпимого зноя. От звуков этого имени, произносимого голосом фейри, сбивало дыхание, пускало вскачь целый табун диких лошадей в груди. Оно было так похоже на впервые услышанное «я тебя люблю»…
Инграм ответил на поцелуй, обхватив личико фейри ладонями. На мгновение отстранившись, он приподнял ее за талию, поставил на стул, уничтожая разницу в росте. Теперь они могли смотреть прямо глаза в глаза. На несколько секунд ангел утонул в яркой весенней зелени, а потом продолжил целовать Дейзи, медленно, чувственно, оставляя на ее коже свое горячее срывающееся дыхание.
Его руки жили отдельной жизнью, скользили, упиваясь падением так долго мучавшего его табу. По пушистым золотистым локонам, по тонкой шее кончиками пальцев, ладонями по спине к изгибу бедер, по обнаженным плечам, предплечьям, к тонким пальчикам, запутавшимся в его волосах. Она была такой маленькой, хрупкой, Инграм мог бы полностью спрятать ее кулачок в своем кулаке, мог бы полностью обхватить рукой сразу оба ее запястья, мог бы подбросить ее в воздух, как пушинку и поймать, не почувствовав тяжести.
Ни к кому и никогда он не испытывал такой туманящей разум страсти, страсти трепетной, щемящей, плавящейся, как воск горящей свечи. Страсти, презирающей привычную ангелу животную похоть и легкое удовлетворение. Страсти, шепчущей о желании прикасаться к самой сути, обладая телом. Той страсти, что сводила мышцы, превращая движения в плавящийся воск свечи.
Инграм целовал ее медленно, чувствуя каждую секунду, впитывая каждую крупицу ощущений, глубоко вдыхая наэлекризованный воздух. Оторвавшись от губ, прошелся дорожкой томных поцелуев по шее, к возбуждающе выступающей ключице, стягивая белую ткань с плеча, к вырезу блузки, накрывая ладонью пьянящую выпуклость груди.
- Я бы задохнулся без тебя, - слова сорвались безотчетно, на выдохе, и Инграм сам не понял, произнес он это вслух или фраза колыхнулась в его голове среди множества других подобных фраз, материализующихся в поцелуи и прикосновения.
Ладони скользнули под блузку фейри, лаская кожу живота, легли на талию. Ангел притянул девушку к себе, прижал крепче. Он любил ее, он хотел ее, он был готов за нее умереть.

Дейзи уже не помнила, где она находится. Не хотела помнить. Весь существующий мир, со всеми его городами и странами, горами и долинами, реками и океанами перестал существовать, утратив свою значимость, сжавшись до сумрака, укрывающего комнату. Или, может быть, это они, ангел и фейри, сами перестали существовать в этом реальном мире, вытесненные за его рамки и границы, сбежавшие прочь, укрывшиеся в своём собственном  мирке - маленькой гостиной с её горящими свечами, морским бризом, ночной темнотой, стрекотом сверчка. С объятиями, ласками, поцелуями. Это были не только движения, не обычные прикосновения - простая механика живых, это были открытия, признания, просьбы, рассказ о самом личном и дорогом, рассказ, который они сочиняли вместе, говоря на языке тел.
Дыхание Дейзи легкое, быстрое, словно трепетание прозрачных и невесомых крыльев стрекозы сбивалось, ей не хватало воздуха, кожа горела теплом там, где её касался ангел. Касался нежно, с мучительно-дразнящей медлительностью и осторожностью, обнимал, прижимая к себе и фейри, вновь ощущая под своими пальцами жар его тела, крепкие мускулы, зная их силу и надежность, хотела лишь одного - раствориться в его объятьях, только сейчас осознав насколько безгранично сильно и глубоко тосковала по ангелу. Тосковала не только мыслями, чувствами, самой своей сутью, тосковала  телом, что сейчас, наконец-то получив то, чего жаждало больше всего, без чего не мыслило себя, хотело лишь, чтобы эти объятия, поцелуи, прикосновения никогда не кончались. Дейзи прогнулась, доверчиво откидываясь на руки ангела, подставляя под поцелуи и ласки шею и грудь, закусила губу, но так и не смогла сдержать тихий стон, а потом, не выдержав даже такой короткой разлуки, снова прильнула к ангелу, целуя. Руки её скользнули по мужским плечам, по мускулистой спине, остановились на талии, наткнувшись на пояс джинс.
Дейзи едва ли понимала, что делает. Не думала о том, что заставило её и Инграма прожить почти два месяца друг без друга, о том, чтобы было причиной её отчуждения, молчания, слез, о принятых решениях и сделанных выборах. Она, фейри, что почти убила себя в Чикаго и не позволяла себе воскресать после, сейчас хотела жить. Хотела истово, понимая, что её жизнь и её возрождение невозможно без ангела: без его поцелуев, биения сердца, без ощущения веса его тела на себе.
Пальцы фейри потянули за язычок молнии джинс.

Он тут же подхватил ее движение, рванул ремень, пуговицу, поймал ладонь фейри и прижал на несколько мгновений, вспоминая сотни подобных прикосновений ее маленькой руки. Потом заставил джинсы упасть и, переступив, шагнул назад, увлекая Дейзи за собой, заставляя ее соскользнуть со стула прямо в его объятия.
Поцелуи становились жарче и настойчивее, пока Инграм нес ее в спальню. Они должны были, они просто обязаны были разрушить ту холодную стеклянную стену, что разделяла их кровать на две ровные жесткие половины, расплавить ее теплом своих тел. Он опустил фейри на постель, на несколько секунд навис над ней, опираясь на вытянутые руки. Хотел снова увидеть ее такую: с растрепанными волосами, разметавшимися по подушке, с приоткрытыми припухлыми губами, с легким румянцем на щеках, с желанием и нетерпеливым зовом в зеленых глазах.
Слишком долго они были порознь, слишком долго не касались друг друга, целую вечность смотрели друг на друга через непроницаемый барьер, не позволяющий ни разглядеть, ни почувствовать. Теперь время, еще пару минут назад услужливо растягивающееся, превращающее движения в томный трепетный танец, вдруг сорвалось, как отпущенная пружина, полетело, увлекая за собой, подгоняя, заставляя двигаться быстрее, резче, чтобы успеть, чтобы наверстать.
Инграм срывал с Дейзи ее белые одежды, заменяя прикосновение ткани к телу на прикосновение губ, отпускал ладони в стремительное плавание по ее коже, уже полностью обнаженной. Пальцы заново обрисовывали до боли знакомые контуры. Вниз, согревая дыханием грудь, живот, изгиб талии, впалую линию под выступающей костью бедра. Вверх, лаская голени, мягкую кожу внутренней стороны бедер, к самому тайному, самому желанному…
Он накрыл ее своим телом, вжимая в постель. Он держал ее за руки, переплетя пальцы, и с жаром целовал в губы. Он подался вперед, одним движением, наконец, соединяя тела, так давно и так отчаянно стремившиеся друг к другу. Он начал медленно, входя до упора, смакуя каждую вспышку наслаждения, постепенно ускоряясь, чтобы нагнать, чтобы вернуть себе все потерянное время. Он был с ней не для того, чтобы взять, как было со многими другими, с ней он хотел отдавать - всего себя, все, что у него есть и в этом находить наслаждение. Находить наслаждение в стонах, срывающихся с ее закушенных губ, в ответном движении ее бедер, в касании маленьких пальчиков, с силой впивающихся в его кожу. В том, что он с ней, единственной, желанной, любимой. В том, что остынув, отдышавшись, придя в себя, она будет лежать на его плече, щекоча шею своими пушистыми волосами, держа ладонь на его груди, и так заснет, доверчиво, отдавшись его защите, одарив его правом отгонять ее ночные кошмары. Самое драгоценное право для непутевого ангела смерти.

Дейзи лежала тихо, закрыв глаза, прислушиваясь  к звукам, заполнявшим спальню. На большее пока не было сил. Далёкий, мерный шум морских вол, легкое дыхание ветра, играющего с верхушками кипарисов и почти не весовыми занавесями, то затихающая, то начинающая вновь песня сверчка, звук собственного дыхания, глухие удары сердца ангела под собственной рукой, покоящейся на его груди, звук своего дыхание, сплетаемый с дыханием ангела. Фейри сделала вдох, задержалась, подстраиваясь под ритм дыхания Инграма и тихо выдохнула. Это было важно: дышать с ним не просто одним воздухом, а дышать, как он, дышать в унисон в ним, словно единое целое, словно не было никаких "он" и "она", а было нечто цельное, важное, ценное, самое правильное. Это существо умирало уже не единожды: в далёком Фесе, не успев даже осознать факт своего рождения, в Антверпене, задыхаясь от боли, после того, как его разорвали на пополам, в Юэлле, раздавленное обрушившемся на него неподъёмным весом из вины и отчаяния. Но каждый раз оно, словно феникс, возрождалось. В мастерской художника, завороженное открывшейся магией поцелуев, в Милтоне, окрыленное надеждой и сейчас, на Кефалонии, острове, лежащим рядом со знаменитой Итакой. Пенелопа дождалась своего мужа. Одиссей вернулся домой. И можно распускать погребальный саван, сотканный из обид и боли, можно выпроваживать женихов - мысли, отравленные безнадежностью, и нужно забыть о том, что было "до", начиная совместное "после" на ложе из ствола оливы.
Губы Дейзи дрогнули в едва заметной улыбке, ощущая, как в глубине её дремлет, насытившись, утомленное желание, позволяя телу наслаждаться каждым малейшим ощущением: теплотой руки ангела, обнимающей её, легкой пульсацией чуть припухлых от поцелуев губ, расслабленностью мышц, что ещё совсем недавно сводили судороги наслаждения, вынуждая кричать её, задыхаясь от любовной эйфории. Фейри знала: задремавшее в неё желание скоро проснётся опять. Ему, изголодавшемуся, уже смирившемуся со своей гибелью, будет мало и этой ночи и ещё многих и многих ночей. Но пока можно было просто лежать, отдыхая, накапливая силы, чтобы потом растратить их без остатка, щедро отдавая ангелу, лежащему рядом.
Да я его даже утром не выпущу из кровати. - Улыбка Дейзи стала шире, но тут же померкла. По телу девушки пробежала дрожь. - Утром...
Утро, с его ярким безжалостным светом, развеивающим сказочный сумрак, светом, что вернет реальности все её права, что превратит их в тех, кем они были, до того, как забылись, нырнув с головой в сладкую негу: отчаявшегося ангела, отрекшуюся от всего фейри. Утро принесёт с собой всё то, что смогла унести ночь: воспоминания, прозвучавшие когда-то слова, совершенные поступки, обиду, вину. невозможность простить ни себе, ни ангелу.
Дейзи открыла глаза, посмотрела в проём открытой двери, ведущей на террасу. За стенами дома всё ещё плескалась прохладная темнота, но фейри показалось, что она уже чувствует скорое приближение утра. Сказка, в которую она разрешила себе поверить близилась к концу. Дейзи зажмурилась, в первые за эту ночь пожалев о том, что может и видеть, и чувствовать.

Маленькая белая лодка, плоская, с литыми закругленными бортами, чуть сменила курс, обгоняя замерший по левую сторону остров, и вышла в бесконечный синий простор открытого моря. Инграм заглушил почти беззвучно урчащий мотор, закрепил руль и поднялся с кормы, чтобы освободить яркий желто-оранжевый парус, острым концом впивающийся в небо.
Он одолжил эту лодку у одного мужичка, жителя близлежащей деревни, кажется, вдвое приумножив его состояние. Мужичок был маленького роста, смуглый, черноволосый и болтливый. Он шумно и многословно выражал Инграму свою благодарность и с упоением и гордостью рассказывал, что его племянница, Пелагия, смотрит за их с Дейзи домом, как за собственным ребенком. Вот только когда речь заходила о самой фейри, мужичек становился до странности притихшим, вызывая улыбку у ангела, знавшего местные легенды о владелице белого домика на вершине скалы.
Инграм налег на трос, натягивая яркий парус, щелкнул креплением и критично осмотрел свою работу, щурясь от яркого солнца, клонящегося к закату. Он знал, что фейри любит эти закаты, видит их по-особенному, слышит их, как музыку. Он хотел подарить ей этот закат, полностью, целиком, чтобы не мешали смотреть ни скалы, ни зелень деревьев. Лодка заскользила вперед, послушная легкому бризу. Ангел пятерней убрал с лица растрепанные ветром волосы, подошел к фейри, устроившейся на носу, и присел рядом, опустив ноги в прохладную воду.
- Странно знать, что где-то сейчас осень, льют дожди и пожухшие листья падают с веток, - произнес он, глядя на линию горизонта, - странно осознавать, что не весь мир такой, как здесь. Что где-то сейчас решают его судьбу. Утром, пока ты гуляла, меня вызвали в один маленький городок, всего-то с десяток тысяч жителей. Нужна была помощь, братья думали, что готовится нападение, а их всего-то там было пятеро младенцев хранителей. Мы готовились убивать… А отряд ангелов, который приняли за нападавших, сложил оружие и присягнул на верность. Наше войско растет. Военачальники преисподней соглашаются сотрудничать. Наверное, не так уж плохо закончит этот мир, раз заключаются такие союзы, и враги пожимают друг другу руки, превращаясь в соратников.
С некоторых пор в Инграме проснулось желание говорить. Говорить с фейри обо всем, рассказывать все, делиться своими мыслями и размышлениями, распахивая перед ней разум так же, как распахивались его объятия.
- Всегда, когда я думал о мире, я представлял себе города: огромные мегаполисы и такие вот крошечные, как сегодняшний, я представлял себе людей, миллионы мужчин, женщин, детей. Я думал, если придет Апокалипсис, мир умрет так - разрушатся города и умрут люди. Наверное, это не странно, тысячи лет я был среди людей, учился быть человеком, копировал их чувства, реакцию, быт, даже движения и мимику. По-моему, у меня вышло неплохо. Вот только теперь я думаю иначе… Я думаю, если придет Апокалипсис, что будет с морем, с лесами, с горами. Что станет с множеством живых существ, которые там обитают. Во что превратится этот закат. Я вдруг понял, что жизнь есть не только в городах, - Инграм посмотрел на фейри, скользнул взглядом по крыльям у нее за спиной, слегка изменившимся, уже не так отливающим радужным переливом. Или ему это только казалось? – Мне удалось научится смотреть на все глазами человека, но я бы хотел большего. Как думаешь, Стрекоза, я бы смог научиться смотреть, как фейри? Я бы смог однажды прозреть?

Дейзи сидела на носу лодки, опустив ноги в воду и подобрав свою юбку так, чтобы её не намочила вода. Морская водная прохлада нежно ласкала ступни, а свет уже клонившееся к горизонту солнца был ещё достаточно жарок для того, чтобы мягко согревать, укутывая мягким теплом подставленные ему плечи. Фейри окинула взглядом безмятежную морскую гладь, небо, того особого, лазуревого оттенка, что можно увидеть только на Средиземноморье, берега поросших зеленью островов, хорошо заметные в кристально-чистом воздухе. Сфотографируй это кто сейчас - вышла бы прекрасная фотография: яркая, идилличная, сулившая отдых и покой. Как раз такие фотографии любят размещать в своих рекламных буклетах туристические фирмы. Живая иллюстрация к слову "умиротворение", вот только Дейзи знала, что все этого всего лишь обман. Даже сейчас она могла чувствовать, что несмотря на это безмятежное море, чистое небо, прозрачный воздух мир умирает, пожираемый пришедшей Тьмой. Умирает тяжело, в муках, умирает, исчезая за чернильной завесой, не в силах ничего противопоставить своему убийце. Дейзи чувствовала боль всего живого, единую, слитую в одно, тяжело ранящую, изматывающую, чувствовала даже не смотря на то, что отгораживалась от неё, как могла. Она не знала, пришли ли к ней обещанные Нелой силы - силы полноценной, настоящей фейри, не хотела проверять, по-прежнему считая себя недостойной их, но понимала, что отгораживаться, выстраивая невидимую защиту от боли, порожденной умирающим миром, стало намного проще. Впрочем, не только от этого. Она научилась почти не замечать той страшной, пугающей мощи, таящейся в ангеле, что возился сейчас с парусом их лодки, научилась почти не чувствовать смерти, стоящей за его спиной. Иногда, на короткие и от того ещё более ценные мгновения, закрыв глаза, отдыхая в объятьях Инграма после очередной бурной ночи, она почти могла заставить себя поверить, что то самое, столько раз обещанное ей "все будет хорошо", наконец-то пришло, но каждый раз это ощущение было настолько мимолётно, что длилось едва ли не дольше взмаха ресниц. Каждый раз его прогоняла реальность: собственные чувства, память, слова Инграма. Это было даже забавно: она, вечная болтушка и ангел, который всегда уступал ей в этом сейчас поменялись местами. Инграм говорил, рассказывая обо всем: о планах ангелов, о демонах, о Тьме, о Конце света, говорил без утайки, а она, понимая, что должна бы ценить эту благодарность, боролось с желанием закрыть уши, чтобы только не слышать все этого, чтобы не крикнуть "замолчи!" заглушая его слова и собственный страх.
Дейзи вздохнула и посмотрела на севшего рядом с ней ангела, что снова рассказывал ей о делах. - И что дальше, Инграм? Что будет дальше? Когда ты объявишь, что последний день настал? Считаешь, я не понимаю, к чему всё идет? Всадники. Вам нужны Всадники, а ты... - Фейри резко оборвала мысль и отвернулась, делая вид, что внимательно рассматривает береговую линию дальнего острова. Думать о том, что грядет, о том, какая роль во всём этом будет отведена Инграму она не могла, как не могла и разобраться в том, кто она теперь. Все пережитое за последние месяцы не ушло в никуда, затерявшись в тумане памяти, а осталось с ней, громоздясь внутри не разобранным стотонным багажом. Единственное, в чём она была твердо уверена, так это в том, что любит ангела, сидящего сейчас рядом с ней, как была уверена и в том, что он любит её. Вот только это скорее все усложняло, чем упрощало. Она любила его, боялась за него, дышала им, но порой, когда изменщица-память снова и снова воскрешала в её голове слова, прозвучавшие в особняке Гонта, Дейзи понимала, что даже любви бывает недостаточно для того, чтобы суметь простить.
Он сделал это ради своей семьи, ради всего мира. Люцифера нельзя было подпускать к Гонту. А имя... Он хотел спасти. - Да, всё это она себе говорила тысячу раз, осознавая правильность таких мыслей. Да, она могла понять Инграма. Принять и простить? Нет. Как не могла простить и себя и разве так уж важны слова Нелы о том, почему помощь Гонта в возрождении их племени была бы слишком опасна, для того, чтобы её принять, если в тот момент, она, Дейзи, ничего о том не знала, а потому её предательство всё так же остается предательством? И сколько фейри погибло и погибает сейчас из-за Тьмы, из-за того, что она делает с миром, погибают только потому, что одна трусливая фейри-изгой отказалась их искать? Хуже того, она отказывалась до сих пор, отгораживаясь от своих сил, прячась от самой себя, потому что то, как оказалось, что она из себя представляла, вызывало лишь отторжение.
Изгой и есть изгой, а видеть, как фейри - это ещё ничего не значит, Инграм.
Взгляд Дейзи скользнул по тёмно-зелёному пятну сосен, что росли на скалистой вершине острова.
- Ты научился бы. - Ты сделал бы правильный выбор. Выбрал бы своих, чтобы ни было. - Ты был бы хорошим фейри. Настоящим. - Не то, что я.