Пункт назначения: Чикаго, Little Italy, Штаб-квартира ФБР
В ролях: Инграм, Нэйтан Гонт, Нега, Эйла Веннель, Джадит Мирроу
Час Конца Света близок и два ещё необращенных Всадника Апокалипсиса – Инграм и Нега, следуя плану, отправляются во владения Нэйтана Гонта, ставшего воплощением Тьмы, что бы там, надев медальоны, приняв свой жуткий облик и призвав своих оставшихся собратьев, повести их против Лжемессии. Надеясь при помощи работы эмпатов сохранить в своих новых ипостасях и разум и чувства, они рассчитывают на то, что смогут обрушить всю колоссальную мощь четырёх Всадников Апокалипсиса на ставленника Тьмы.
А в это время Эйла Веннель, не в силах оставаться в стороне, так же пытается добраться до Гонта, пробираясь через охваченный паникой город, где случайно встречает Джадит Мирроу – девочку из зазеркалья, по воле своего создателя ставшую «соглядатаем-связистом» между Люцифером и Всадниками. Неожиданная встреча приводит к зарождению безумного плана, который и вампир и зеркало решают претворить в жизнь, даже не догадываясь о том, насколько безгранично могущественна стала теперь Тьма.

Самым сложным оказалось сдержать дрожь в руках, когда ангелы передавали ему ларец, хранивший два медальона всадников Апокалипсиса. Медальон Мора мало волновал Инграма, но вот Смерти... огромного усилия стоило удержать себя от того, чтобы мгновенно не распахнуть крышку ларца и не впиться пальцами в оглушительно призывающий его артефакт. Инграм не хотел демонстрировать, насколько сумасшедшим может сделать его маленькая фигурка в виде орла, да и долго контролировать себя он бы не смог, поэтому нужно было скорее прощаться и отправляться к месту встречи со второй Всадницей - Негой, в таком же сумасшедшем предвкушении ожидающей собственный медальон.
Крепкие рукопожатия, сухие хлопки по плечу - он прощался с братьями без особого надрыва. Каждый знал и так - нет никаких гарантий, что им удастся выбраться из этого боя живыми. Нет никаких гарантий, что их безумный план сработает. Тем не менее, они попытаются и пойдут до самого конца...

Инграм поднял взгляд на солнце, а потом сверился с часами.
- Пора, - бросил он стоящей рядом демонице, - эмпаты должны начать действовать с минуты на минуту.
Он заметил, с какой жаждой вспыхнули зеленые глаза Неги, с самого момента их встречи не отрывавшиеся от ларца, который ангел держал в руках. Он подозревал, что его собственный взгляд сейчас выглядит таким-же лихорадочным и болезненно-одержимым, что они напоминают двух одуревших от ломки наркоманов, трясущихся над раздобытой дозой посреди безлюдного сквера. Вот только в отличие от Неги, стремившейся к могуществу, которое подарит ей медальон, Инграм вовсе не жаждал обращения во Всадника. Он мог потерять слишком много, все, год за годом, век за веком, взращиваемые в бесстрастном жнеце эмоции и чувства, память и привязанности. Любовь, которая стала смыслом его существования.
Крышка ларца тихо скрипнула, когда он распахнул ее.
- Сначала я, - холодно сказал ангел, чтобы предупредить попытку Неги первой схватить медальон. Он ей все еще не доверял, не мог доверять, безошибочно чувствуя в демонице только стремление к личной выгоде и никакого интереса к спасению мира. Но глупо было бы винить за это дитя Преисподней.
Инграм медленно опустил ларец на асфальт.
- До встречи на той стороне, - проговорил он, обращаясь то ли к будущей всаднице, то ли к самому себе и перед тем, как прикоснуться к артефакту, послал короткий мысленный импульс, наполненный всем спектром теплых чувств, которых ему предстояло лишиться: я люблю тебя, Стрекоза.

Высокий, худой человек в чёрном пальто стоял у распахнутого настежь большого, от пола до потолка, окна, всматриваясь в тёмную завесу, медленно надвигающуюся с юга.  Холодный ветер швырнул в длинное, измождённое лицо горсть мокрого снега, всколыхнул полы пальто, пробежался по абсолютно пустой комнате и протяжно взвыв, бросился прочь, словно напуганный до полусмерти пёс. Человек поднял воротник. Он не боялся холода, но тело с тупым постоянством робота выдавало привычные и теперь уже бесполезные реакции. Человек был не против. Его забавлял этот упорный бессловесный отказ организма принимать потребности своего нового хозяина. Его забавляла сама возможность забавляться. Эмоции, чувства – всё это было странно новым, острым, жгучим, даже будучи всего лишь эхом чужой личности и оставалось только догадываться, что бы он ощущал, если бы его носитель был намного эмоциональнее. Человек, который вовсе не был человеком растянул губы в улыбку.
-… и сделалось царство его мрачно, и они кусали языки свои от страдания… - чужая память услужливо подсказала нужные слова. Сознание священника - едва ли не лучшее, что можно было бы заполучить в Апокалипсис. – По крайней мере, мне всегда есть что сказать, верно Нэйтан?
Человек в черном пальто снова ухмыльнулся. Он не знал точно, кем именно является теперь. Тьма, обретшая плоть? Стихия, заключенная в хрупкие рамки людского тела? Она? Она? Оно? Не так уж и важно. К любому обращению можно привыкнуть. Многие тысячелетия Тьму, не пойми по какой прихоти, рядили в женское платье и она принимала это, выбирая те облики, которых от неё ждали. Теперь её называли мужским именем и она откликалась, привыкая думать о себе в мужском роде. Это было хотя бы логично. Нэйтан Гонт – её детище, её носитель, её костюм, её пусть в этот мир. Каждый ответ верен. Глупый, запутавшийся мальчишка. Он всё ещё был в ней: забившаяся в самый дальний угол искра чужого сознания и Тьма не торопилась его изгонять. Гонт был всё ещё нужен ей. Нужна его память, его умение говорить и вести за собой, его знания и опыт. Правда, теперь и это утрачивало свое значение: тёмная завеса близко и скоро исчезнет последний человек, но до тех пор Гонт будет с ней. Он был нужен ей ещё для одного: хрупкое человеческое тело разваливалось, расползалась по швам, саморазрушалось, не в силах выдержать вливаемой в него мощи и Тьма, до этого никогда не чувствовавшая физического страдания, всего лишь единожды испытав ту боль, которую испытывало это тело,  едва ли не отказалась от своего физического воплощения. Вот тут и пригодился Гонт.
- Страдания ради ближнего. Не это ли основа твоей веры, Нэйтан? – Ответа не было, но она чувствовала, как там, внутри её сознания, корчиться, агонизируя от предсмертной муки,  бывший священник, принявший всю боль на себя.
Ничего, уже скоро. Скоро…- Тьма втянула в себя холодный воздух. – Скоро свершиться то, что уже давно должно было свершиться. Этот день – великий день. Хотя бы потому, что он станет последним днём. Ангелы, демоны, ты чуешь их, Гонт? Я чую, значит чуешь и ты. Глупцы. Им тоже недолго осталось. Но нам нужен обзор получше. Стоит подняться выше. Я не хочу ничего пропустить.
Высокий худой человек в черном пальто резко развернулся и пошел к двери, оставляя за спиной распахнутое окно с видом на город, которому сегодня предстояло обратиться в Армагеддон.

Однажда ночью Негу разбудил странный сон. Это не был кошмар, хоть она еще долго восстанавливала дыхание и успокаивала колотящееся сердце. Этот сон больше походил на эротический, заставлял испытывать необъяснимое возбуждение, в бессилии сжимать пальцами простынь и выгибаться в сладкой муке. Во сне она видела маленькую черную фигурку, чьи неровные грани не отражали света. Фигурка звала, манила, тянула, обещая демонице все могущество мира. Проснувшись, Нега осознала, что не может не верить посулам маленькой черной обезьянки, ведь ее голос раздавался в голове девушки и наяву. Кыс-кыс-кыс, моя милая, - ворковал этот голос, - найди меня, возьми меня, стань тем, кем тебе суждено быть.
И Нега, естественно, отправилась на поиски, не смутившись, что зов ведет ее далеко на юг, оглушительно воет, кажется, из самой Антарктиды. А там демоницу встретили, преградив дорогу к такой желанной и такой близкой цели. Ее остановили и рассказали такое, что Нега, не тратя время на долгие размышления, согласилась с предложенными условиями.
Всадница Мора. Ей нравилось, как звучит ее будущее имя. Совсем скоро она будет носить его по праву и использовать так, как ей заблагорассудится. Предвкушение вызывало на лице гаденькую ухмылку.
Конечно, Нега заключила с ангелами договор и выполняла все условия, делая вид, что полностью поглощена и разделяет их цель. На самом же деле демоницу интересовало несколько иное. То, что команда эмпато-богов трудилась над тем, чтобы сохранить Всадникам разум, очень даже работало ей на руку. Обретя огромную силу, Нега не забудет о своей главной проблеме - бывшей хозяйке Махаллат, ненавистной стервозной бабе, которую необходимо раздавить, растереть в порошок, превратить в кровавую жижу. Нега жаждала мести и ради этого готова была свернуть горы.
Сегодня должно было все решиться. Демоница с нетерпением ожидала ангела смерти в условленном месте. Ладони зудели, уже чувствуя манящую холодную поверхность медальона. Она нервно вышагивала из стороны в сторону, не зная, куда деть руки. То прятала их в карманы, то скрещивала на груди, то поправляла волосы или сжимала пальцы.
Он появился из ниоткуда, Нега почувствовала его спиной и обернулась. Взгляд тут же хищно вгрызся в шкатулку, которую Инграм держал в руках. Захотелось тут же метнуться, вырвать ее из мужских рук, сорвать замок и... Но демоница сдержалась. Не потому, что обладала сильной волей или боялась испортить дело. Просто побаивалась ангела смерти.
А когда он наконец-то сказал "пора", Нега перестала воспринимать реальность. Она захлебнулась близостью медальона, задрожала, осознав, что через минуту они станут неотделимы. Едва дождавшись, пока Инграм возьмет свой, демоница сцапала артефакт и расхохоталась, понимая, что теперь она, наконец, по-настоящему свободна. Теперь никакая сука Махаллат не сможет натравить на нее своих гончих псов, никто уже больше не сможет ей угрожать или приказывать. Нега хохотала, хохотала до тех пор, пока боль превращения не затопила все ее существо.

Дышала она с трудом, едва успевала сделать три-четыре быстрых вдоха, прежде чем их резко обрывал стремительный выдох – воздух с шумом покидал лёгкие, обрываясь жалобным свистом на перекошенных в болезненном спазме губах. Она бредила, некогда красивые глаза заходились в нервном движении, перескакивая с одного с предмета на другой, облекаемые податливым сознанием во всё более причудливые формы. Эйла стояла в стороне, прислонившись затылком к холодному кафелю стены, и неподвижно следила за секундной стрелкой висящих над головой часов. Насытившись, она перестала обращать внимание на умирающую, вернувшись в состояние холодного оцепенения, и в очередной раз провалилась куда-то внутрь себя. Она мельком посмотрела на скрюченное в предсмертной судороге тело – пустые пугающе-чёрные глаза равнодушно скользнули по вздувшимся венам на тонких руках незнакомки, мозг машинально вынес вердикт – умирает. Эйла отвела взгляд и, сделав над собой усилие, оторвалась от стены.
Она вернулась в Чикаго. Не выдержала гнетущего беспокойства, не справилась с отчаяньем, не сумела остановить себя и вернулась. И оказалась совершенно одна в обездоленном городе, подключённом к оголенным проводам разрывающих его стихий. Он тоже умирал, проходил все стадии трупного разложения, остывал изнутри и, конечно же, одновременно превращался в перекочёвывающую из уст в уста легенду. За те двое суток, что Эйла пробыла в городе, она успела услышать несколько версий о фантастическом спасении Чикаго после того, как весь остальной мир застынет во тьме. Ни в одну из них вампир не верила. Ей было жаль и, в то же время, ей было парадоксально всё равно. При всём своём внешнем благополучии, она и сама подверглась неизбежному тлену, в один прекрасный день, устав от неизвестности и не покидающего её страха, разорвалась напополам и едва ли теперь могла надеяться стать прежней. В Брно остался Дэвид – ей было трудно решиться покинуть его, не зная, когда она сможет вернуться и вернётся ли вообще, но, тем не менее, она сделала свой выбор. Нэйтан был в Чикаго, и, потому, Эйла не могла не быть здесь. Она и без того долго ждала, отказываясь верить, придумывая всё новые и новые оправдания и, в конце концов, переложив часть вины на себя – за то, что была так самонадеянна и слепа, поняла, что должна попытаться хоть что-то предпринять. Чтобы спасти. Чтобы вернуть того, кто был так ей дорог. Чтобы не оставить его в одиночестве, потому что, чем бы всё это не закончилось, он не должен был справляться со всем один.
И первый день после возвращения, кажется, навсегда отпечатался в её памяти.
...Эйла наблюдала издалека, всё никак не решаясь подойти ближе. Ладони неожиданно мёрзли, плечи сотрясались мелкой, едва уловимой дрожью, холод пробирался всё глубже, врастал в позвоночник и медленно тянулся влажными щупальцами вверх, нервно щекоча, перекатывался в черепную коробку и тонул в чёрном колодце бессонных мыслей. Дьявольское головокружение, бесчисленное количество лиц перед глазами – осунувшихся, усталых, изможденных свалившимися на них бедами. Едва ли она смогла бы удержаться на ногах, если бы шумный человеческий поток не напирал со всех сторон, не давая сдвинуться с места и заставляя смотреть.
Весь в чёрном. Намного мрачней, чем ей виделось раньше, когда она называла чёрный своим любимым цветом. Уверенный в себе, до боли гармонично вписывающийся в предапокалипсическую перспективу. Она удивилась, что он еще в силах улыбаться, и тут же подправила себя – не он, а тот, кто был теперь вместо него.
Когда он заговорил, она, на мгновение прикрыв веки, резко развернулась и, гонимая своим бессилием, бросилась прочь. В тот день она впервые, после долго перерыва, сорвалась, разменяв убивающие её чувства на привычные инстинкты. Забылась, но не смогла забыть. И, очнувшись, поняла, что не простит себе, если хоть на секунду поверит в то, что уже ничего нельзя изменить. Нэйтан вернётся, она не оставит его.

Эйла быстро шла вдоль по многолюдной улице. Нарастало очередное волнение – Эйла была уверена, что сдвинувшаяся с места тёмная завеса стала только катализатором, ускорившим неизбежный процесс угасания города. Они и до этого кидались друг на друга, словно обезумевшие шакалы, вырвавшиеся из-под надзора властного хищника. Так что, можно было с уверенностью сказать, что ничего, в общем и целом, не изменилось, а если даже и изменилось, то что ей с того? Она ненавидела каждого в этом городе. Ненавидела всех, кто был причастен к тому, что душой и телом Нэйтана завладела Тьма. А то, что они были к этому причастны, Эйла не подвергала никакому сомнению.
Миновав наиболее оживлённый участок дороги, она остановилась напротив высокого здания. Штаб-квартира ФБР. Вампирша невольно усмехнулась, продумывая в уме план своих дальнейших действий. Она плохо представляла, как именно будет осуществлять задуманное, что скажет, когда окажется рядом с Нэйтаном, и чем вообще для неё обернётся эта встреча. Ей не хотелось забегать далеко вперёд. Страх был слишком силён.
Эйла взглянула в одну из многочисленных витрин, машинально пробежалась глазами по своему отражению, словно ожидая увидеть какие-то изменения в своём облике. Лицо, немного бледнее, чем обычно, тёмные, лихорадочно блестящие глаза, резко выступившие линии скул на щеках, непривычно гладкие волосы, заплетённые в тугую косу, тянущуюся широкой змейкой по неизменно ровной спине. Чёрные потёртые джинсы, кожаная куртка, высокие сапоги с широким голенищем, перекинутая через плечо сумка с самым необходимым содержимым. Отражение удручало. Она, поморщившись, уже начала отводить взгляд, но краем глаза заметила какое-то движение, моментально завладевшее её вниманием.
- Джадит? – голос звучал сухо, но в нём явно читалось удивление и непонимание. – Я знаю, что это была ты. Не уделишь мне пару минут?
Внезапно Эйла поняла, что у неё накопилось изрядное количество вопросов к девочке, в чьих серых глазах, помимо осточертевшей вечности, отражалась мудрость всех минувших веков. Мудрость, которой сейчас так не доставало самой Эйле.

-Жизнь летит к чертям, - она без труда читает это по губам кого-то из безымянных жителей того, отделенного от нее все еще непроницаемой границей, мира. Пожалуй, это одно из самых частых настроений, какие ей теперь приходилось видеть. Ярость, страх, бессилие, показное безразличие, преувеличенный атеизм или чрезмерная набожность - так много эмоций, имеющих под собой единственную основу - люди прозрели. Ей жаль, что делать это пришлось под давлением обстоятельств, и почти никто из смертных не готов жить в той реальности, что им останется, если Апокалипсис все же удастся остановить, хотя, конечно же, они научатся, и куда быстрее, чем она может представить в самых смелых фантазиях.
Девочка предпочитает не выходить из зеркал - минимальную связь с Люцифером можно поддерживать и отсюда, но так у нее куда больше глаз. Если очень постараться, можно увидеть всех, да только это никому не нужно. Джей выбирает: готовящихся к обращению всадников, человека, в котором Тьма нашла себе новое прибежище, отца, несколько медиумов. Все остальные проносятся вспышками, не задевающими ни памяти, ни чувств - неприятно, но если она начнет волноваться о каждом, кого успела узнать, то станет попросту бесполезной. Когда все это закончится, они станут куда свободнее...в любом из вариантов.
Она вновь просматривает улицы Чикаго, ставшего едва ли не новым Ковчегом, защищенным от разрушений извне. Конечно же, люди постарались исправить это занятное неравноправие, и все чаще она видит следы разбоев. Возможно, есть у людей подсознательное стремление к разрушению. На миг становится интересно, и Джей продляет свою жизнь в туманное "когда-нибудь" - чтобы спросить об этом. Теперь остается только верить, что у нее будет такой шанс.
Зеркала показывают ей все больше знакомых лиц - ожидаемо и даже удобно - не нужно теперь искать их по всему миру. Так проще следить и, возможно, получится даже помочь. Эффектную вампиршу она отмечает лишь мимоходом, почти не задерживаясь. Впрочем, та сама ее замечает. Впечатляющая наблюдательность.
- Конечно, Эйла, - девочку не слишком заботит, что ее появление кто-то мог заметить. Вряд ли теперь кого-то можно этим удивить. - О чем ты хотела спросить меня? - В конце концов, если Эйла Веннель решила позвать ее, на это должна быть веская причина. Стоило хотя бы выслушать - за последние месяцы Джадит окончательно уверилась в мысли, что не бывает малозначимых событий.

Ледяная поверхность медальона мгновенно приросла к пальцам. Инграм почувствовал, как камень втягивает его в себя, вышибая остатки дыхания. Холод побежал по телу быстрыми электрическими зарядами. Страшный смертельный, пробирающий до костей, холод, превращающий мышцы, нервы, органы в куски льда, рассыпающиеся снежной пылью. Холод убивал, причинял невыносимую боль. Кажется, из груди ангела вырвался крик, когда его огромные черные крылья распахнулись за спиной, стремительно бледнея, скукоживаясь, превращаясь в ничто. Вместе с ними скукоживалась и исчезала, менялась во что-то совершенно иное сама суть.
Кожа тоже бледнела, делая Инграма похожим на живой труп. Черты заострялись, теряли объем, почти превращая лицо в череп, в запавших глазницах которого вспыхнули голубым цветом ледяные глаза Азраэля. Волосы удлинились, легли на плечи, сплетаясь в рваный, будто из лоскутов черного дыма, плащ с капюшоном. Одежда сгорела в языках ледяного пламени, тело превращающегося ангела укрыл вросший в кожу то ли грубый бледно-серый саван, то ли мелкая кольчуга. Боль уходила, забирая с собой все, что было Инграмом.
Всадник Смерти выпрямился во весь рост. Втянул носом воздух, знакомясь с новым ощущением мира и самого себя. На какие-то мгновения в его мыслях не было ничего, кроме жгучего желания нести смерть... а потом тонкая, но прочная ментальная нить подцепила его, уколов чем-то чужим, давно забытым, выброшенным за ненадобностью. Он хотел порвать эту раздражающую, как комар над ухом, связь, но вдруг вспомнил, что сам когда-то желал ее сохранить, сам, в момент обращения, когда тело разрывалось на части, пытался не забыть... что? Смутный женский образ. Эта женщина была безумно важна для того, кем было его тело до превращения. Почему-то, она вызывала эхо воспоминаний о каких-то чувствах. Чувствах? Их не существовало, не могло существовать... и все же Всадник Смерти вспоминал, собирал осколки, которые ему подкидывала зудящая ментальная связь. Оказалось, он был готов вспомнить.
Цель. У него была цель, личная, не связанная с природой Всадников. Связь заставляла его желать невероятного - отделиться от братьев, с которыми он составлял единое целое, желать этого отделения, желать помнить, чувствовать, действовать...
Инграм. Это было его имя. Дейзи. Это имя принадлежало ей. Гонт. Имя врага, ей угрожавшего, угрожавшего всем и приговоренного к уничтожению. Несколько вздохов понадобилось, чтобы сложить все осколки в картину, картину нечеткую, постоянно пропадающую, но не исчезающую в бесконечном желании убивать. План действовал, эмпат пробился, якорь удерживал.
- Ты тоже должна вспомнить, что заставило нас стать такими, вспомни свою собственную цель, - громыхнул металлический голос, когда Смерть обратился к своей новообращенной сестре, Всаднице Мора, - призовем остальных, найдем Гонта. Он умрет сегодня.
Из клубов черного дыма сплетались контуры лошадиной фигуры, сквозь темную эфемерную плоть пробивался мертвенный бледный свет, таким же холодным светом мерцали глаза животного. Конь ткнулся в протянутую Всадником ладонь, готовый служить. Смерть взлетел в седло и пустился в бешеный галоп, чувствуя, как присоединяются к этому забегу другие Всадники. Всадники, наконец-то собравшиеся вместе. Они летели туда, где сгустком непроглядной тьмы мерцала фигура сущности, некогда бывшей Нэйтаном Гонтом, поглотившей Нэйтана Гонта. И в этом было их сходство.

- М-м-мистер Гонт? - Заикающийся блондин оторвался от стены, едва только увидел того, кого теперь именовали не иначе как Мессия.
Человек в черном пальто посмотрел на блондина, копаясь в памяти Гонта. Через секунду в мозгу всплыло имя - Эрик Роджерс. Катако, подобранный Гонтом где-то в Манчестере. Обладатель умения телепортироваться, которое и делало его незаменимым в делах, когда нельзя было доверять телефонам, а нужную информацию необходимо было передать как можно быстрее.
- Перебрось меня на крышу.
Побледневший катако положил дрожащую руку на плечо своего хозяина, закрыл глаза и в следующую секунду они оказались на крыше. Холодный ветер зло завыл в ушах, но даже он не смог заглушить спокойного голоса.
- Уходи.
- Что сказать остальным?
- Пусть тоже уходят. - Губы Гонта растянулись в холодную ухмылку. - Пока есть куда уходить.
Человек в черном пальто подошел к самому краю крыши и, услышав за спиной легкий хлопок, с которым воздух заполнил пустое пространство, всего лишь долю секунды назад занимаемое телом катако, глубоко вдохнул, словно пытаясь втянуть в себя все запахи, которые витали над обреченным на смерть гордом. Не только городом. Целым миром. Точнее, тем, что от него осталось.
Смесь из запахов дыма, машинного масла, удушливых выхлопов, влажной свежести Мичигана, смрада гниющих тел, человеческого ужаса и отчаяния.
Изысканно. Кажется, это то самое слово, да, Нэйтан? Уже только ради этого стоило бы воплотиться. Не находишь, что это парадоксально: для того, чтобы насладиться уничтожением мира, надо стать полноценной частью этого мира. Забавно, не правда ли? Как думаешь? - Мужчина чуть склонил голову набок, будто внимательный собеседник, который боится упустить ответ на интересующий его вопрос, но ответом был только вой ветра, да далёкое завывание сирен. - Молчишь? Не хочешь разговаривать? Глупо отказываться от возможности поговорить с тем единственным, кто может тебя услышать. Мог бы быть и повежливее после всего, что я сделала для тебя. И что все ещё делаю. Думаешь, многие могут похвастаться билетом в первый ряд спектакля под названием "Конец света"? Здесь просто прекрасный вид.
Человек в пальто повернулся на юг. Теперь каждый в городе мог безошибочно определять эту сторону света по той черной завесе, что зависла на подступах к Чикаго. Завесе, несущей в себе нечто много худшее, чем сама смерть, потому что даже смерть оставляет после себя место для грядущей жизни, то же, что несла в себе завеса тьмы, не оставляла за собой ничего.
Абсолютное ничто - высшая форма уничтожения. Жаль, никто, кроме меня не способен это оценить. Хотя ты, Гонт, мог бы. Ты всю жизнь поклонялся своему кровавому богу: Всемирный потоп, казни Египетские, Содом и Гоморра... Он столько раз сносил всё под корень и всё равно ты поклонялся ему. Я не слишком сильно от него отличаюсь, верно? - Ответа не было. Но Тьме и не нужны были ответы. Она знала, что сознание Гонта всё ещё живо в этом теле, как и знала многое другое: о демонах, что решили выступить против Завесы, об ангелах, что стягивали свои силы для решительного, как им мечталось, удара, о людях, тщетно пытающихся найти спасение. Знала о том, что этот день станет последним днем Чикаго, знала, что все попытки сопротивления - бесполезны, потому что не существовало в мире силы, соизмеримой ей, потому что половина мира уже исчезла в черном мраке, потому что Всадники Апокалипсиса, наконец-то вчетвером, готовы были добить агонизирующий в смертных муках мир.
Это даже милосердно. Я - заберу боль. Я - уничтожу страдания. Я - спасу этот мир от всей его скверны. Я - ваш избавитель. - Тот, кого называли Мессией, вскинул руки, словно дирижер перед приготовившимся к исполнению оркестром. Человеческое тело дало Тьме много новых возможностей: чувства, эмоции, желания. Они превратили для неё всё существование в игру, в любопытный эксперимент, в котором она не могла себе отказать, забавляясь с разваливающимся на куски миром, словно с игрушкой. Но чужие чувства приелись, эксперимент затянулся, а игра, надоев, опостылела.
Руки Гонт взметнулись в театральном дирижерском жесте и опали. Ветер взвыл сильнее, рванул полы пальто, но человек на крыше даже не заметил этого. Он стоял глядя вдаль, на черную завесу, чувствуя, как она, будучи неотъемлемой его частью, откликнулась на зов, колыхнулась, двинулась вперед, с жадной стремительностью пожирая расстояние.
Да будет так... - Высокий худой мужчина в черном пальто улыбался, не замечая, как из его носа побежала тонкая струйка крови.

Сначала лихорадка, крупная болезненная дрожь, сотрясающая все тело. Озноб. Рвотные позывы, от которых, кажется, вывернет наизнанку. Нега обхватывает себя руками, крепко, вонзая пальцы, разрывает одежду. Хриплый смех перемежается громкими стонами, клацаньем зубов, шумным дыханием. Где-то в середине черепа разгорается огненный цветок, стальные тиски сжимают голову. Демоница падает на колени, склоняется, надрывно кашляет - горло раздирают миллионы маленьких когтей. Сердце заходится в бешеном ритме, солнечный свет режет воспаленные глаза. Она заваливается набок, корчится, сжимается в позу эмбриона и продолжает дрожать. Суставы выкручивает, мышцы связывает в узлы. Она кричит, но кроме боли в этом крике ликование.
Кожа покрывается сыпью, зудит, жжется. Нега взвизгивает, извивается на асфальте, вонзает ногти в предплечья, раздирает их до крови. Кожа сыпется лохмотьями из под ее рук, обнажая темно-зеленую мелкую чешую. Глаза наливаются кровью, подчеркивая пронзительно-ядовитую зелень радужек. Демоница выгибается в последний раз - высокий пронзительный визг разрезает воздух - а потом затихает, остается лежать на асфальте, испачканном кровью, в лохмотьях кожи.

Всадница Мора вскинула голову, потянулась выспавшейся кошкой, резко, пружинисто стала, щуря ядовито-зеленые, с кровавыми белками глаза. Она была не одна, рядом расправлял плечи Брат, Смерть, четвертая часть их единого целого. Мор чувствовала приближение и других, уже ощутивших их обращение и стремившихся воссоединится. Орел, Обезьяна, Вол и Лев. Смерть, Чума, Голод и Война. Всадники, приговор этого мира. В груди бывшей демоницы заклокотало предвкушение, она хищно оскалилась, сканируя пространство и чувствуя близкое присутствие живых существ. Маленьких беспомощных человечков, которых так хочется умертвить. Мор ощущала в себе неимоверную силу, способную одним только дыханием наслать страшную эпидемию.
- Ты тоже должна вспомнить, что заставило нас стать такими, вспомни свою собственную цель, - она обернулась на металлический голос брата. Всадница не понимала, чего он от нее хочет. Им ничего не надо вспоминать, их цель - уничтожение всего и это очевидно. Они не стали такими, они были Всадниками всегда!
Но какой-то шуршащий голосок в голове, который Мор не сразу заметила, нашептывал другое. Было что-то еще кроме кипящей в ней убийственной силы, кроме стремления подвергнуть все живое мучительной агонии. Какая-то собственная обида, собственное желание отомстить. Что-то, слишком расходящееся с природой Всадника и этого она не могла понять.
Мы единое целое, я следую за тобой. Твой путь - и мой тоже,- бросила бывшая демоница мысленный сигнал. Под ее взглядом воздух потемнел, очерчивая нечеткую фигуру лошади. Конь фыркнул, выпуская из ноздрей облачко зеленоватого пара и понес свою наездницу вслед за Смертью.

На какую-то долю секунды Эйла пожалела о своём решении. Разве осталось в этом мире хоть что-то, о чём следовало сейчас поговорить? Откуда взялась уверенность, что зеркальная девочка может откликнуться и помочь? Очередная нелепая блажь. Стоило остановиться. Это маленькое существо, скрытое за холодной гладью зеркал, могло лишь наблюдать за происходящим. Эйла смотрела на неё и не чувствовала ничего. Не знала, что скрывается за тёмной радужкой глаз, не слышала, какие эмоции звучат в голосе, не понимала, что хочет сказать выражение лица. И всё же…
- Спросить? – Эйла, ухватившись за обронённое девочкой слово, подняла взгляд. – Я хотела тебя увидеть. Наверное, мне нужен совет. Я не знаю.
Беззвучно вздохнув, она тут же отдёрнула себя, нахмурилась, негодуя на свою рассеянность и минутную слабость, единожды поддавшись которой, она теперь была вынуждена идти до конца. Вампир проиграл – сущность, за которой Эйла надеялась спрятаться, сущность, которая никогда не давала сбоя и оставалась прочной бронёй, теперь впивалась под кожу тонкими серебряными иглами, мешала, причиняла боль загнанной в угол девушке, у которой не осталось ничего, кроме малой толики надежды. Она беспокойно билась изнутри, словно неразумная птица с перебитыми крыльями, пыталась прорваться сквозь железные прутья клетки – больная, искалеченная, но всё-таки пока ещё живая. Для Эйлы это была достаточно весомая причина для того, чтобы продолжать свой путь дальше, следовать по проложенному в голове маршруту, мимо полыхающей в дыму реальности – её собственной реальности, рухнувшей, словно карточный домик, от одного неосторожного порыва ветра. Её собственный мир рассыпался в руках, утекал сквозь пальцы, смешиваясь с пылью и песком, обращаясь во вездесущее ничто, словно его на самом деле никогда не было и не могло быть. И бессмысленно искать виноватых, ведь он здесь, прямо перед глазами, стоит только поднять взгляд и наткнутся на собственное отражение в зеркалах. Они не лгут. Они знают правду.
Эйла с силой сжала пальцы на ремешке сумки, плохо понимая, почему именно сейчас ей хочется разрыдаться, скатиться до настоящей истерики, без возможности остановиться и посмотреть на себя – жалкую и никчёмную – со стороны. Хрипло выдохнув, девушка упрямо мотнула головой и плотно сцепила зубы. Она никогда не искала утешения в слезах, не будет его искать и теперь. Она ещё достаточна сильна, чтобы продолжать бороться. Израненной сознание подождёт – она готова к тому, что после всего ей, вероятно, придётся пройти долгий курс реабилитации, но какая, чёрт возьми, разница, что будет потом? Глупая девочка, которая зачем-то научилась верить… Сколько ошибок ей придётся совершить, чтобы запомнить раз и навсегда, что нет ничего опасней и коварней веры?
Эйла с трудом оторвав взгляд от играющей бликами витрины, посмотрела на зеркальную девочку. Когда-то у них прекрасно получалось обходиться без слов, молчаливые диалоги растворялись в гулкой тишине старого особняка, впитывались в его стены, проникали между щелями деревянных половиц, запутывались в занавесках и рассыпались звонкими переливами на холодных оконных стёклах. Обстановка сменилась, принцип остался тот же.
- Тебе не нужно говорить, зачем я здесь. Они давно рассказали, ведь так? – вампирша кивком указала на витрину за спиной Джадит. – Ты всегда знала больше, чем знала я сама. Так скажи мне, правильно ли я поступаю? Конечно, я не послушаю и всё равно сделаю по-своему, но всё же… Не ошибаюсь ли опять? Да даже если и ошибаюсь… - Эйла, запнувшись на полуслове, устало вздохнула. – Я не могу иначе. Я должна хотя бы попытаться. Ты ведь меня понимаешь, Джадит? Пожалуйста, скажи, что ты меня понимаешь, иначе я окончательно свыкнусь с мыслью, что я сошла….
Эйла остановилась. Невидящие, лихорадочно блестящие глаза смотрели сквозь зеркало, жёстким, скованным движением вампир потёрла задеревеневшее запястье левой руки, пытаясь сбросить с себя оцепенение. Она глубоко втянула носом воздух в лёгкие, чувствуя, как в взорвавшейся темноте мыслей разливается клейкое безмолвие, заполняя собой всё, что было и должно было быть, а теперь вдруг стало ничем, оставив вместо себя бесчувственный, слепой и бесконечный ужас. Птица яростно забилась в клетке, Эйла посмотрела на девочку.
- Ты ведь здесь не просто так, Джадит. Что-то должно произойти, верно? Что-то страшное, не так ли? И у меня нет никаких шансов… - она закусила губу, а затем стремительно приблизилась к девочке и, плохо понимая, что делает, схватила её за предплечье. – Помоги мне, Джадит! Ты знаешь, как работают зеркала, ты сможешь что-нибудь придумать. Вместе мы сможем вернуть Нэйтана! Ты ведь знаешь, каким он был, знаешь, что сам он никогда и ни за что не пошёл бы на такое! Прошу тебя, помоги, - Эйла заглянула в глаза Джадит. – Кроме тебя никто и слушать не станет. И я боюсь, что мне не справиться с этим одной.

Смотреть на то, как время сломало Эйлу, ей откровенно больно. Девочке хочется подойти и утешить, сказать, что все будет хорошо и показать путь, которым можно к этому дойти, разве что сейчас - она не уверена ни в чем и сегодня один из тех моментов, когда замолкают все пророки. Когда молчат зеркала. Дрожат натянутые нити реальности, ожидая решения, чтобы затем - рвануться, сплетаясь в новый узор, растянувшийся до следующего переломного момента. Девочка не может сказать, как будет завтра и будет ли оно вообще, но надеяться, пожалуй, стоит. Но говорить об этом вампирше она не станет - не для того она высмотрела ее среди отражений и позвала сюда.
Джей слушает. Внимательно и вежливо, словно вокруг них не агонизирующий мир, а ее уютная гостиная. Смотрит, приглядывается - мелькнувшая влага в уголке глаз, упрямо закушенная губа и вскинутая в немом вызове голова. Сжавшиеся пальцы, напряженные ноги - читает давно известную ей книгу, понимая, что первое впечатление было обманчивым, и чтобы сломать эту женщину нужно значительно больше, чем какая-то Тьма. Куда больше, чем Апокалипсис. Возможно, она перестанет быть собой лишь когда захочет этого, но зеркалу не хотелось бы стать свидетелем этому.
Эйла говорит - много, яростно, сбиваясь с мысли. В темных глазах горит опасный, безумный огонек - Джей рада, что не ее он собирается испепелить. И что до сих пор видит этот свет. Мимолетно касается бледной руки, призывая на миг остановиться.
- Я понимаю. Ты не сходишь с ума.
И оказывается, что ее века в Аду - не только для того, чтобы не пал единственный ангел. Как-то исподволь, незамеченная ей, вышла новая, тонкая, но достаточно прочная, чтобы выдержать, нить - девочка все еще не учитывает чувства в своих раскладах. Тем более, такие. Впрочем, это едва ли не единственное, что вообще может сработать.
- Ты любишь его, Эйла? - Спрашивает, спокойно заглядывая в отдающие безумием глаза. - Мне отвечать не нужно. Я могу помочь. Рассказать, как это было со мной. Поддержать, когда будет нужно. Но спасать его придется тебе. - Девочка освобождается от хватки, словно утекая из рук вампирши, прислоняется спиной к чудом уцелевшей витрине. - Вспомни все, что ты знаешь о нем. Что любил, что ненавидел, чего боялся и о чем мечтал, что обещал тебе и не успел исполнить, что хотел сделать и не смог. Все ошибки, каждое поражение и каждую победу. Не ошибись. Его, а не Тьмы. Он все еще там. Может быть, сражается, но мог и сдаться. Докричись до него. Голосом, кровью, заклинаниями - мне все равно. Разбуди его. Заставь поверить, что он не один. Заставь бороться. Не захочет сам - дай ему эту причину. Только не ври, Она прекрасно это чувствует. Забудь про все. Пусть мир горит - спаси его. Вырви его из Тьмы. И верь только своим чувствам. Он много может тебе сказать...от кое-чего из этого ты можешь захотеть убить его, себя, опустить руки и позволить всему случиться...запомни то, что думаешь и чувствуешь сейчас. И верь только этому. - Девочка говорит монотонно, словно лектор, читающий не слишком важный материал. Ей не нужно спрашивать, готова ли Эйла на это - видит, что да. - Я постараюсь...чтобы он тебя услышал. Надеюсь, Она так же ненавидит меня, как и прежде. И у тебя не так много времени...Всадники идут. - Джей протягивает руку, едва кивая на отражение за собой. - Я проведу. Так быстрее. Закрой глаза.

Улицы обреченного города в бешеной скачке казались размытой грязной лентой, Всадника Смерти не интересовали детали, но был кто-то внутри него, подцепленный на неосязаемый крючок воспоминаний о чувствах, кто отмечал каждую мелочь и болезненно хмурился. Был кто-то внутри Всадника Смерти, кто считал его прямое назначение злом, кто проклинал себя и неудержимый холодный голод, жажду уничтожения, наполнявшую все его существо.
Этот кто-то замечал разбитые окна домов, развороченные витрины магазинов, брызги крови на стенах и бардовые пятна на асфальте. Этот кто-то задержал взгляд на бездыханном теле, раскинувшемся на асфальте в неестественной позе, вывернув руки и ноги под странными, до страшного смешными углами. Тело терзали две грязные ободранные собаки. Что-то в них еще оставалось от давно забытой домашности, свалявшаяся шерсть той, что покрупнее, еще выдавала золотистого ретривера. Вторая собака, серая в черных пятнах, возможно, была когда-то далматинцем. Обе вскинули окровавленные морды, в собачьих глазах отразилась серо-черная фигура, и два тощих четвероногих тела тихо упали рядом с человеческим трупом. Просто им не повезло оказаться на пути у Всадника.
Он мчался дальше, указывал дорогу присоединившимся братьям – Голоду, Мору и Войне. Смерть чувствовал, как они несутся по чикагским кварталам. Чувствовал он и набухающую в воздухе смесь из множества сил, убийственный коктейль противоборствующих энергий, который Земле, пожалуй, не удастся выдержать. Эти силы могут успеть быстрее Всадников, они могут уничтожить человеческий мир, разбить реальность на множество осколков. Свет и тьма, схлестнувшиеся в битве. Легионы ангелов, орды демонов. Земля недолго сможет терпеть такую мощь. Всаднику Смерти был даже приятен такой расклад, тотальное уничтожение – все, чего желало его существо, но кто-то внутри подтолкнул, заставил нестись дальше, напомнив о глупой миссии, напомнив о Нэйтане Гонте, которого, по сути, уже не существовало, но которого все еще нужно было уничтожить. Короткой вспышкой воспоминаний мелькнула светловолосая девушка в лапах незнакомого громилы, блеск лезвия, кровь на девичьей щеке. Почему-то Всаднику, желавшему смерти всем, хотелось, чтобы именно она жила. А значит…
Он окликнул остальных, они ответили. Их разумы были единым целым. Они знали, зачем они здесь и не задавались вопросом почему. Они знали, что Сила в теле Гонта должна принять их, как союзников. Этого было достаточно. Четверка остановилась у здания, сочащегося темной энергией. Смерть поднял голову и взглянул вверх из под черного купола капюшона, чтобы найти взглядом человеческую фигуру на крыше. Вспышка ненависти пронзила электрическим зарядом, ошеломила бесчувственного Всадника, но он не подал виду, не позволил братьям заметить.
Земля вибрировала. Город захлебывался силой, воздух плавился от энергии. Шел бой. Смерть чувствовал первые жертвы. Это было сладко, хоть и не так ярко, как если бы он уничтожил их сам.
Это не только твой пир, - послал он ледяную мысль той Силе, что укрывалась в теле смертного.
Голод за его спиной подстегнул коня, ссохшиеся до костей пальцы процарапали воздух, сжались в кулак.
Это и наша пища.

Вздрогнула земля от всколыхнувшейся силы, над городом пронесся невидимый простым людям смерч - словно завеса Тьмы, ожив, вдруг разом выдохнула и дыхание её провоняло смертью настолько, что всё живое, ощутив его, сжалось в мгновенном паническом страхе, охваченное лишь одним желанием - убежать и спрятаться.
Человек, стоявший на крыше высотного здания, рассмеялся, шире раскинул руки, став похожим на распятого. Того распятого, что вися на кресте между двух разбойников из последних сил вещал о том, что он Божий Сын. Мессия. Спаситель из старой сказки, написанной две тысячи лет назад. В отличие от него, у того, что стоял на крыше, не было ни креста, ни тернового венца, но он, как и сын плотника из Назарета, тоже был Спасителем. Был по праву, потому что, в конце концов, чем, как ни абсолютным спасением является полное уничтожение? И разве есть хоть что-то действенней борьбы со всем проблемами, бедами и тягостями этого смертельно больного мира, как не истребление его?
Высокий человек в черном пальто смеялся и в смехе его не было ничего человеческого. Он знал: там, на юге города, Завеса пришла в движение, он мог чувствовать каждый дюйм земли, оторванный от пока ещё живого мира, каждый удар меча одуревших демонов, возомнивших, что они могли хоть что-то противопоставить силе, выше которой не было ничего. Он знал и чувствовал много больше этого: каждую душу, поглощенную чернильным мраком, ужас, боль, отчаянье, слепую надежду, пропитавшие город. Он мог слышать молитвы, что шептали тысячи трясущихся от страха губ, биение тысяч сердец, сорвавшихся в бешеный галоп паники, плач, стоны и предсмертные крики. Он мог различать в воздухе вонь от каждого смердящего трупа, каждой пролитой капли крови и каждого пожарища. Мог, словно наяву, видеть перекошенные смертной мукой лица, тысячи и тысяч лиц, навсегда сгинувших за Завесой. И все эти видения, звуки и запахи лишь делали его сильнее, питая ненасытно-жадную Тьму.
Человек в чёрном пальто знал, что где-то, совсем рядом, схлестнулось в отчаянной битве небесное воинство и его забавляла глупая ангельская ограниченность: уничтожать друг друга, когда главный враг уже совсем рядом? Безрассудство свойственно лишь безумцам. Впрочем, врагом почитают того, кого можно победить, здесь же их победы быть не могло, а, значит, не было и врага - была только Судьба, была только Гибель. Стихия, несущая уничтожение, и разве был так уж удивителен тот факт, что ангелы, словно взбесившиеся от страха крысы на тонущем корабле, бросались друг на друга, желая перегрызть братские глотки?
Тем лучше для нас, верно Нэйтан? Как тебе представление? Ну же, не молчи. Таким зрелищем нельзя наслаждаться в одиночку. Ты же там. Я знаю. Всё ещё во мне. Спрятался. Затаился. Всё ещё не хочешь говорить? - Мужчина наклонил голову, словно прислушиваясь к ответу, но тут же отвлекся, ощутив приближение новой силы. - А вот и Всадники. Исполнители приговора. Как там? "И я взглянул, и вот, конь бледный, и на нем всадник, которому имя «смерть»; и ад следовал за ним". Но тут промашка вышла, ведь так, Нэйтан? Не ад. Мы припасли для этого мира кое-что помасштабней.
Тот, кого называли Гонтом, подошел к самому краю крыши и тут же услышал голоса, что не могли принадлежать ни одному живущему существу. Он ответил не словами - слова уже ничего не значили в этом мире. Он послал в ответ короткий импульс силы, означавший только одно "Нам нечего делить. Делайте свою работу"
- Наслаждайтесь, господа. Финальный акт. - Человек в чёрном пальто снова рассмеялся. - И ты, Нэйтан. Вот тебе мой подарок за верную службу. Наслаждайся. Наслаждайся, пока я до тебя не добралась. А потом - не обессудь.

Здесь было темно. Свет не мог пробиться сквозь толстые каменные стены и Нэйтан не хотел этого. При свете его быстрее найдут. Кто? Чужак, захвативший его тело. Узурпатор, которому невозможно было противиться и, который, отыскав его, уничтожит окончательно. Нэйтан боялся. Он всегда боялся этой комнаты. Старая камера в подвалах школы для мальчиков при церкви Святого Михаила, карцер для непослушных детей - главный кошмар его детства и от понимания того, что эта комната нереальна, а лишь воссоздана в том уголке сознания, до которого ещё не добрался захватчик не утешала, ведь страхи живут не в реальности, а в голове. Но больше обычной темноты Нэйтан боялся Тьмы, а потому терпел, понимая, что Тьма, слишком хорошо знавшая своего ставленника, будет искать его в подобном месте в последнюю очередь. Это, было, пожалуй даже смешно. Последняя, фатальная насмешка судьбы - страшная ловушка из детства, ставшая теперь последним убежищем, место, где он впервые услышал Голос и место, где он теперь прятался от этого Голоса.
- Наслаждайся. Наслаждайся, пока я до тебя не добралась.
Слишком близко. Слишком громко. Его найдут, вытащат и уничтожат, но он, хотя бы, не сдастся, не выйдет сам. Сопротивляться до последнего - может и глупо, но это всё, что у него есть.

Почему Мор следовала за Смертью, который ограничивал такую всепоглощающую, распирающую, возбуждающую свободу Всадника? Почему и Голод, и Война тоже шли следом? Кажется, Мор знала ответ. Он сплетал их оглушительную жажду уничтожения в один сплошной канат, он давал им цель, соответствующую их потребностям, стал главным мозгом их коллективного разума, заставив принять желание убить Нэйтана Гонта, как свое собственное.
Убить Гонта – это была первая осознанная мысль Мора среди ярких и хаотичных мыслей-инстинктов. Убить – это слово ей нравилось и казалось вполне приемлемым то, что вместо уничтожения сотен, тысяч, миллионов живых существ Смерть предлагал им устранение лишь одного. Для начала. Всего одно существо, но что за могучая сущность пряталась за этой человеческой марионеткой! Огромная, аппетитная. Мор даже могла услышать метафорическое урчание в брюхе у Голода, представляющего, как втянет в себя эту темную всесильную массу.
А еще была ненависть и желание мстить. Оно звенело натянутой струной, будто тянущейся из самого центра лба. Нужно отомстить, нужно убить Гонта. Хочется, очень хочется уничтожать, упиваться страданиями, чувствовать муки предсмертных судорог, вдыхать змеиными ноздрями завораживающий аромат разложения…
Но постойте. Так ли уж ее призрачная ненависть относится к этому самому Гонту? Ведь есть образы. Образы, которые Мор отбрасывала от себя, фокусируясь только на призыве брата, теперь они становились ярче и осознанней. Воспоминания, ощущения. Тихие отголоски боли, когда-то невыносимой, ломающей волю. Холод металла, охватывающий запястья и лодыжки. Бессилие, желание поскорее умереть, дикая жажда. Внезапно спасительная влага на разбитых в кровь губах. Темноволосая девушка в белом платье с плошкой воды в руке, сочувствие в не умеющих сочувствовать глазах. Статная женщина, заставляющая девушку с плошкой рухнуть, как срубленная ветка. Махаллат. Ненависть, вот она, такая знакомая ненависть. И обещание темноволосой девушке отомстить за них обоих. Обязательно отомстить…
Незнакомая девушка, чужая боль, Мору было плевать на всю эту ерунду. Действительно яркой была только ненависть, и теперь Всадница наконец-то осознала к кому. Мору не нужен был Нэйтан Гонт, ее целью было другое существо. Но, может быть, устранив цель Смерти, они, четыре Всадника Апокалипсиса, единые в своей жажде, отправятся к ее, Мора, цели? Нужно торопиться.
Мор ощерила в хищной ухмылке острые конусовидные зубы и послала Смерти ментальный вопрос: Почему медлим, почему не бьем?
Но брат не успел ответить. Война, замотала головой, подняла на дыбы призрачного коня и сорвалась с места, исчезая среди серых зданий. Не выдержала бездействия или ее подтолкнуло что-то другое? Странные образы, проникающие в сознание? До Мора донеслись аппетитные запахи безумия и жажды крови, рождаемые появлением Войны. Сестра нашла себе забаву… Сама. Так может пора и Мору последовать ее примеру. Она вопросительно посмотрела на брата.

Руки предательски ослабли, безвольно скользнули вниз, безуспешно хватаясь за воздух. Эйла отступила, не отводя свой взгляд от лица девочки, вдыхала её методично декламируемые слова, застывая, бледнела, цепляясь за ускользающую мысль, проваливаясь следом за ней и отключаясь от внешнего мира, от этого раскалённого моря звуков, продолжала читать по губам. Как много слов. Бесчувственно, слепо, бесконечно они бежали по ветвящимся проводам, дотягивались до каждой нервной клетки и подвергались медленному, болезненному осмыслению. Вот блеснули пониманием глаза, подёрнулся кружевной паутиной воспоминаний матово-чёрный овал радужки, губы задвигались, что-то беззвучно шепча. Она боролась до последнего, сдерживая малой толикой оставленных для собственной защиты сил всё, что до этого питало её, давало жизнь, дарило надежду и веру, являлось не любовью, а чем-то большим, чем-то более великим и вечным, пустившим корни в каждую клеточку тела. Разрушив все наскоро сколоченные барьеры, всё это яростно бросилось на волю – и пальцы сковала крупная дрожь, усталое лицо тёмным покрывалом накрыла глухая тень. Так больно и одиноко. Она снова одна – увязнув в совершённых ошибках, сбилась с пути. Мертвенный холод пронизывает до самых костей, выгрызает сердце, терзает душу. Призраки прошлого наступают со всех сторон, от крика и шума голова вот-вот лопнет. Женские голоса рассыпаются в обидах и обвинениях, мужские вторят им, перекидываясь ехидными комментариями. Так хочется бросить всё, отдать им всю себя, пусть костлявые пальцы утянут за собой, забьют камнями дрожащее от каждого шороха тело. Но нельзя. Нужно сберечь себя. Зачем? Для чего? Отречься проще. Превращение должно быть доведено до конца. Возвращение в реальность не менее болезненно, оно, как и вся её жизнь, пропитано брызгами крови, оно тонет в ней так, что можно захлебнуться и окончательно потерять себя. Но к ней протягивают руку, дают подняться и уже не отпускают. Нэйтан. Его зовут Нэйтан Гонт. Его имя гремит на весь мир: ещё бы - бывший священник, ныне – знаменитый политик, успешно взлетевший вверх по карьерной лестнице и продолжавший штурмовать всё новые вершины, искусный оратор, умеющий достучаться до самого чёрствого и окаменевшего сердца, удивительный человек, за которым идут толпы остервенело-верящих в него людей. Её Нэйтан. Ей было дозволено видеть больше, чем кому-либо, но и этого было мало. А он читал её, как раскрытую книгу. Понимал с полувзгляда. Только он, больше никто. И эти чувства… Сначала – безграничная благодарность, затем – слепая привязанность, после – настоящая одержимость, переплетающаяся с любовью и жгучей потребностью принадлежать, быть всегда рядом, поддерживать во всём. Ей по-прежнему больно и страшно, но только – за него. Отгородить ото всех, обезопасить, сберечь. Он принадлежит только ей. В каждом её движении читается безумная нежность: холодные пальцы легко порхают у висков, мягко вплетаются в тёмные волосы, голос ласковым кошачьим урчанием шепчет что-то успокаивающее и предназначенное только ему одному. Всё обрывается, остаётся только горечь от того, что она так поздно узнала правду. Почему он не сказал ей раньше? Почему скрывал? И почему она сама была так слепа? Жжёной бумагой – обрывки последних кадров. Брно. Она – мечтательная и улыбчивая, благодарящая судьбу за одну только возможность оказаться вдали от шумной галдящей толпы и ненавистного Чикаго, он – усталый и задумчивый, зачем-то потакающий всем её глупым прихотям. Уже тогда он всё знал. А она? Догадывались ли? Была слишком увлечена заботами о Дэвиде?
Губы девушки задрожали, она, не глядя, протянула руку, сжала ладонь девочки и послушно закрыла глаза, шагнув следом за ней в неизвестное нечто.
«В этом есть и моя вина. Я должна всё исправить».
Больше всего она боялась опоздать.

В ее ладони дрожит тонкая холодная рука, а за спиной - звенящая, напряженная тишина. Эйла не сказала ни слова с момента своей исповеди. Не сделала ни шага. Было ли это страхом или попыткой отыскать в себе дополнительные, не замеченные ранее силы. Джей знает только то, что вырасти из этой тишины может что угодно: совершенная сила, абсолютное бессилие, аморфное равнодушие...возможно что-то, чему она даже не сможет подобрать описания, и если и было в этом мире что-то неизменное, то лишь одно - он умел удивлять. Неожиданное решение - вложить факел, запаливший кострище борьбы, в руку шагнувшего с небес ангела, легкое безумие - связать его судьбу с тварью, что никогда не обретет названия, отчаянный вскрик - оставить последней возможностью победить обретшую плоть Тьму проклятого этим же миром вампира. Девочка всматривается в этот узор, признавая его пугающую красоту.
Ей неизвестно, что породит молчание Эйлы, но она не торопится его нарушать. Проводит девушку сквозь зеркала - можно и иначе, но так быстрее, а шанс расплатиться за своеволие нужно еще заслужить. Она ведет ее по лестнице - тихую, покорную, словно агнца на заклание.
"О чем же ты думаешь сейчас?" - у девочки нет слов, чтобы ободрить ее сейчас. Есть ложь - удобная и правильно звучащая, но сегодня уж точно не тот день, когда стоит прибегать к этому.
Они поднимаются на крышу. Джей видит раскинутые руки мужчины, словно он разом решил обнять всю землю. Или раздавить ее, что вероятнее. Ей бы хотелось увидеть Нэйтана, но перед глазами лишь знакомая, опасно клубящаяся Тьма, которую она надеялась никогда больше не увидеть.
-Эйла, - чуть сильнее сжимает ледяную руку, отдавая то единственное, чем действительно может сейчас поделиться - немного тепла. - Ты почувствуешь. Для тебя есть только он сейчас...и больше ни о чем не думай.
...и все ближе и ближе Всадники. Они не должны встретить Ее - слишком хрупки преграды, отделяющие Смерть и темнокрылого ангела. Джей заглядывает в себя - тянется к Тьме, облачаясь в нее, словно в парадный костюм. Почти позволяет захватить себя, удерживаясь на самой грани падения - зовет, привычно вглядываясь в расстилающуюся вокруг бездну.
-Оставь его. Этот смертный не принимал тебя, но был обманут. Убирайся из его души и тела...
Девочка подходит к краю, смотря на умирающий мир Ее глазами. Сил зеркала не хватит, чтобы вырвать мужчину из этого плена, но, возможно, времени хватит, чтобы он успел сделать выбор. Нужно лишь, чтобы Она этого не увидела.
Бегите, Нэйтан. Вы знаете, где ваше спасение...

Всадникам сложно было удержаться на одном месте. Наконец соединенные, ощутившие всю свою разрушительную мощь, жаждущие выплеснуть ее на агонизирующий город, они вряд ли будут долго послушны своему брату, который все еще держался за крупицу себя прежнего. Но и он рисковал утратить эту крупицу, раствориться в бесконечной жажде смерти.
От падения Всадника удерживала только одна тонкая звенящая нить. Она раздражала его, хотелось щелкнуть воображаемыми ножницами и покончить с этим зудящим звоном, но Смерть чувствовал, что не имеет права, что эта связующая нить – все, что у него осталось, все, что для него важно. В каком-то отчаянном исследовательском порыве он коснулся ее, потянул и сам потянулся к ее источнику, заглянул туда, где удерживали ментальный клубок, готовый рассыпаться в любую секунду. То, что он увидел, внутренне тряхнуло Всадника. Среди нескольких смутных образов только один был четкий. Маленькая светловолосая девочка, крепко зажмурившаяся. Девочка была знакома. Ее смерти он не хотел. Ее звали Стрекоза. Нет… Только он звал ее так... Распахнутые в страхе зеленые глаза, проблеск лезвия у ее щеки, пронзительно алая капля крови… Гонт. Ненависть. Убить! Уничтожить Нэйтана Гонта!
Коллективное сознание рвануло, когда Война, подняв на дыбы коня, сорвалась, отделилась, забыла про цель, указанную ей Смертью. Он послал ей мощный мысленный сигнал, раскрутил воображаемое лассо, заставляя Всадницу резко осадить лошадь и замереть на месте.
Нэйтан Гонт – прежде всего остального мира! – опередил он ее возмущенный вопль, - мы должны поглотить мощь, что спрятана в нем, силу, что вместо нас пожирает жизнь на этой планете! Уничтожение – наша цель, наше существование. Он мешает. Он лишний. Он встретился нам на пути.
Мы поглощаем все, что у нас на пути, - охотно откликнулся Голод.
Всадники соединились в одно. Одна мысль на четверых, одно движение, одно желание, одна энергия – они сплетали ее в сокрушительный убийственный сгусток, а потом ударили, направив его в Нэйтана Гонта. Не в телесную оболочку, в сущность, что управляла телом. Несколько кварталов тряхнуло, трещинами пошел асфальт, тяжелые багровые тучи, казалось, надвинулись ниже, готовые стереть верхушки небоскребов. Всадники ударили опять, заряд силы рванулся, разрывая и корежа ментал, но высотное здание, на крыше которого к одинокой фигуре вдруг добавились еще две, просело, накренилось, брызнуло осколками стекол. Всадники готовились ударить снова.

От первого мощного удара, встряхнувшего землю так, что покачнулись здания, Тьма, заключенная в хрупкой оболочке человеческого тела, сжалась, ощутив как нечто - энергия, чуждая и Тьме и Свету, пытается разорвать её на части. Дрогнула чернильная завеса на юге города, замерла, словно не решаясь двигаться дальше. Языки мрака, атакующие демонов, опали, распадаясь на стремительно тающий дым, исчезли, больше не пытаясь нападать.
Что?! - Глаза мужчины, в чёрном пальто расширились то ли от боли, то ли от удивления. - Как?!
Только что произошедшее казалось немыслимым: сила, призванная в этот мир для того, чтобы осуществить Апокалипсис, сила, лишенная мыслей и чувств, одержимая своим предназначением, та сила, что должна была действовать если не за одно с Тьмой, то хотя бы ей на руку, сейчас восстала, позабыв о своей первоначальной и единственной цели - уничтожении мира.
Невозможно! Немыслимо! - Человек на крыше сжал кулаки, вглядываясь в силуэты Всадников. Его провели, обманули, повернув оружие, которым он хотел воспользоваться, против него самого. Но кто? Ответ пришел сам. В виде маленькой девочки. Девочки, вся суть которой была слишком хорошо знакома Тьме. Рядом с ней был ещё кто-то. Знакомый, но неважный, куда важнее было понимание того, кто именно решил воспротивиться ему. - Он! Ангел! Сумел! Обманул! Обвел вокруг пальца!
Глаза того, кого все ещё многие называли Гонтом, обычные, человеческие глаза заволокло чернильной тьмой, превратив лицо в жуткую маску. Ему, Тьме, осмелились бросить вызов. И кто? Тот, кого он считала своим выкормышем, жалким и неудачным экспериментом, тот, кто потратил столько лет на прозябание в Аду, кто подвел его своим своеволием, к которому приложила руку эта девчонка, что, конечно, была девчонкой ровно в той же степени, в которой он был мужчиной. Это она вместе со своим хозяином сумела натравить на него Всадников, а теперь, в бесконечной своей наглости, ещё и осмелилась приказывать.
До этой минуты всё происходящее он воспринимал как увлекательную игру, которая была тем приятней, что заранее было известно, кто в ней победит, но сейчас, впервые за многие и многие столетия, сущность, именуемая Тьмой, почувствовала злость.
- Убирайся?! - Губы мужчины растянулись в хищный оскал. - Ты не умнее своего глупого создателя, Зеркало. У этого человека нет души. У него есть только я. Только я, как и у всего этого мира! - Мужчина резко повернулся к Всадникам, ощущая, как они готовят новый удар. - ЕСТЬ ТОЛЬКО Я!
Крик, вырвавшийся из горла Гонта не мог принадлежать человеку. От этого крика содрогнулась земля, чернильная завеса Тьмы полыхнула кровавыми сполохами, приходя в движение, жадно рванулась вперед, подгоняемая злостью, ощетинилась тысячами языков мрака, хватающими на своём пути все живое, поглощая, уничтожая, растворяя в себе. Заряд силы, посланный Всадниками, так и не достиг цели - уперся в невидимый щит силы и, срикошетив, рванул назад, к тем, кто его породил.
- Зря ты пришла, Зеркало. - Фигура в чёрном пальто повернулась к Джадит, набирая силу для сокрушительного удара. - Хотя мне давно пора был расквитаться с тобой за всё.

Голос, раздавшийся в его укрытии был странно знакомым. Почти безэмоциоанальный, женский. Нет, не женский. Этот голос мог принадлежать юной девушке или девочке. Той девочке, что когда-то обратилась к нему, бесстрашно выйдя к трибуне перед огромной толпой. Это был голос девочки-загадки, девочки, природу которой он так и не смог понять до конца. Нэйтан прислушался. Она звала его, предлагала бежать. Но куда? Как можно убежать из клетки, если эта клетка - твоё собственное тело, а сам ты - всего лишь искра почти угасшего сознания? И, всё же, было в этом голосе что-то, что заставило Нэйтана приоткрыть выдуманную дверь своего укрытия, выглянуть на короткий, незаметный для теперешней хозяйки его тела миг. Выглянуть и увидеть то, что он меньше всего ожидал увидеть.
Эйла! - Женщина,которую он оставил по ту сторону океана, вампир, что должен был быть как можно дольше в безопасности сейчас оказалась на крыше рядом с самой Тьмой. Тьмой, что собирала силы для решительного удара, который было не под силу выдержать никому. - Уведи её! Сейчас же!
Гонт рванулся из своего укрытия.

Сила переполняла, сочилась через змеиную кожу. Огромная, не только ее, Всадницы Мора, сила. Четыре чуть разнящиеся мощи сплетались в единое, и Мор могла чувствовать жар и безумие Войны, возбуждающе болезненный зов Голода, пронизывающий холод Смерти. Идеальный букет. Сокрушительный коктейль. Если бы Всадница все еще была Негой, она чувствовала бы физическое наслаждение.
Громовой удар. Заряд силы летит пушечным ядром в выбранную мишень и взрывается, достигнув цели, распадается, выпивая из воздуха жизнь, разлетается мощной волной и возвращается ко Всадникам, не исчезнувший, не рассеянный, все такой же смертоносный. Нужно только добавить мощи и отправить его в новый полет.
Мору нравится. Она издает победный вопль, вторя кличу Войны. Она довольно урчит, как Голод. Она улыбается ледяной улыбкой, как Смерть. Они едины, чувствуют одно и то же, у них единая мысль на четверых. Они единый организм в четырех телах, пожелай Мор шевельнуть рукой Войны – она сделает это. Пожелай Смерть тронуть с места коня Голода и его шпоры ткнут в бока клубящийся под седлом мрак.
Они формируют новый заряд. Воздух потрескивает и рябит от скапливающейся силы. Фигура на крыше остается стоять, но они чувствуют, как схлынуло напряжение, тянущееся от черной завесы, подступающей к городу. Они ликуют, подпитываются ее замешательством. Только убрать с дороги Тьму в теле Гонта, а потом можно разодрать мир в клочки.
Новый удар летит целенаправленно в черную человеческую фигуру на крыше, врезается отравленным острым копьем. Здание снова вздрагивает и проседает больше, кренится на сторону, будто подражая знаменитой Пизанской башне. Еще только один удар и жалкий человечек будет погребен под руинами. Что тогда станет делать их соперница, если все еще устоит?
Багровые тучи низко висят над кварталом, закручиваются в воронку, изображая сокрушительное торнадо. Улицы вокруг погружены в красноватый полумрак. Тишина давит на уши, прерываясь иногда криками боли и страха. Достойное декорации для такого действа. Достойное звуковое сопровождение.
Они единое целое. Четыре тела с одной мыслью и одним желанием. У них общие враги, общие цели. Вот только…
Мор оборачивается к югу, тянет узкими ноздрями раскаленный воздух, принюхивается. Ищет другую цель, о которой настойчиво напоминает натянутая звенящая нить в ее сознании.
Если у нас общая цель, почему только мне нужна Махаллат? Почему только я желаю ей смерти еще яростнее, чем Гонту? Почему никто из братьев не поддерживает это желание?
Всем своим сознанием Мор тянется к южной части города, где среди других демонических военачальников сражается сама Махаллат, и безотчетно обрывает связь, делающую четверых Всадников единым целым. Что-то внутри, давно забытое, а может, никогда не существовавшее настойчиво подсказывает ей: твои желания превыше всего остального, делай то, что нужно лично тебе, а остальное пусть горит ярким пламенем.

Шагнуть в неизвестность оказалось проще – на какие-то доли секунды всё утратило смысл, выскользнуло из напряжённых рук и затерялось в зеркальных лабиринтах, маня за собой. Мерный гул рассыпающихся под ногами ступеней усыплял бдительность и рассеивал страх. К ней тянулся кто-то, жадно втягивая в себя плещущееся где-то около горла отчаяние, шёл за ним, словно охотничий пёс, почуявший лисий след. Осушить до дна. Выпить каждую каплю. Подвесить на ниточки и, медленно вкушая, освобождать от эмоций. Не это ли лучшее лекарство? Не это ли спасение для тебя?
Но маленькая ладонь крепко сжимает руку, не даёт остановиться, тянет вперёд. Удар в лёгкие – холодный осенний воздух. И никаких зеркал.
Эйла боялась открыть глаза. Вокруг рушился мир, ярко пылал разгоревшийся костёр войны, тонули в сгущающейся тьме одинокие города и страны. Всё непрерывно менялось, крутилось безостановочной каруселью, сужая границы существования и заставляя бороться за право на жизнь. У неё не осталось выбора, она тоже должна вступить в эту борьбу, черпая откуда-то из потаённых глубин, укромных и безопасных уголков души, пропитанных бесконечной нежностью и любовью, силы для того, чтобы продолжать. Не осталось ничего, кроме её глупой и сиротливой надежды, пылающей так обжигающе-ярко, что ничего не стоило сгореть вместе с ней на руках.
Мучительно медленно Эйла распахнула дрожащие веки. Пустой взгляд наполнился плохо скрываемой болью, сосредоточив всё внимание девушки на высокой мужской фигуре. Здание неожиданно пришло в движение, ожило – заскрипели железные кости, забурлила бетонная кровь, вздрогнули стеклянные нервы. Повеяло холодом, и по воздуху полыхающей кометой пронёсся наэлектризованный сгусток невиданной мощи. Эйла, на мгновение придя в себя, бросила быстрый взгляд на Джадит. Всадники. Она сказала именно так. Они уже здесь? Все четверо? Мор и Голод, Война и Смерть?
"Смерть!" – мысль быстро мелькнула, тяжело пробираясь сквозь затуманенное сознание нехитрой логической цепочкой: охотница, ставшая Войной, нефилим, принявший в себя Голода… У него льдисто-голубые глаза. Неизвестная сила, стоящая за плечами. Он ангел. Ангел Смерти. Инграм.
«Скажи, что это не так. Пожалуйста, пусть это будет не так. Не надо больше. Не надо…» - и так же быстро мысль затихла, сломленная одним-единственным взглядом. Эйла невольно отступила, глядя в знакомое лицо, но не узнавая. Это уже был не Нэйтан. Она чувствовала это ясно и не могла понять, почему правда не открылась ей раньше. Теперь было поздно.
Или нет?
- Нэйтан, - тихо позвала Эйла, надеясь, что он её слышит, и сделала первый шаг. По-детски робкий и осторожный. Затем, смелее, ещё один. И ещё. Сейчас она не видела ничего вокруг, не слышала грома, грозящего расколоть небо на части, не обращала внимания на толпящиеся перед зданием силуэты Всадников. Она просто шла к тому, кто был для неё всем, кого она не могла оставить на растерзание Тьме. Если кто и заслуживал в этом мире спасения, так это только он. Нэйтан. Её жизнь. Её смысл. – Нэйтан, пожалуйста, услышь меня. Вернись. Прошу тебя, вернись ко мне. Не дай ей победить. Ведь мы справимся, слышишь? Мы с тобой справимся. Ты и я. Вместе. Мы найдем способ. Я не знаю, как, но мы обязательно его найдем, - внутри всё заледенело от боли, разрывающей грудь и сжимающей горло железным кольцом. Голос дрогнул, срываясь. Эйла смотрела в глаза мужчины. Они не узнавали её, смотрели холодно и зло. – Помнишь, ты обещал мне, что не оставишь меня? Я верила тебе, потому что знала – ты не обманешь, ты сдержишь обещание. Не оставляй меня, Нэйтан. Не оставляй одну. Пожалуйста... останься. Вернись. Не сдавайся ей, - слова, слетающие с бледных губ, становились всё тише, но так и не затихли, превратившись в бессвязный шёпот. Эйла болезненно дрожала, едва удерживая себя на ногах. - Только не уходи. Не надо. Только не уходи…

Логика твердила, что здесь им не выжить: ни девушке-вампиру, столь смело и безрассудно поставившей на кон собственную жизнь ради призрачного шанса вернуть того, кого считала достойным этого, ни мужчине, по собственной глупости принявшего Тьму за Бога, возможно, даже для нее эта крыша последняя - какая ирония, впрочем, девочке даже нравится подобное стечение обстоятельств. Против собравшихся здесь сил мало что может выстоять, но Тьма, конечно, выживет, разве что лишится тела, вновь ставь бесплотным голосом. Еще несколько веков отсрочки, пока не найдется новый сосуд, достойный принять Ее. Пока смертные не забудут, чего стоит бездумная вера и не потеряют вновь истинного, но безмолвного Бога, пока не отчаются увидеть хотя бы проблеск Его воли - и тогда Она вновь появится, совершенно неотличимая, убедительная, явит то чудо, по которому, пусть и бессознательно, истоскуется каждый житель мира. Зеркало, увы, не знает, как можно бороться с бестелесным, да и можно ли вообще уничтожить то, что вплелось в мироздание так крепко, что уже и неотличимо от изначального замысла. Это было бы разумным разменом - три жизни за возможность превратить сегодняшний день в очередную полу стершуюся легенду, если бы не четыре силуэта, различимые уже и невооруженным глазом. Уничтожив Ее, Всадники вернутся к заложенной в них задаче, и разнесут на клочки то, до чего еще не дотянулась Тьма.
Здание опасно кренится, словно раздумывая, не рухнуть ли ему окончательно, прекратив всю эту раздражающую возню, но пока еще есть время спасти и спастись. Вдвойне смешно то, что в этот миг жизнь им продлевает именно Ее сила. Обнадеживающее совпадение.
Девочке приходится решать проблемы по мере поступления, и, добавляя странности происходящему - доверять тем, кого она едва ли знает по именам, надеясь, что их голоса окажутся достаточно громкими, чтобы заглушить голоса Всадников, а в ее списке первым стоит худой до истощения человек, чьи глаза постепенно заволакивает чернильной темнотой.
- Ну здравствуй, - губы растягиваются в улыбке, словно через много лет она встретила потерянного знакомого. Воздух тяжелеет, наваливаясь на плечи. Девочка делает еще пару шагов: успеть укрыть Эйлу, если удар предназначается ей, не подставить Веннель, если уничтожить решат ее. И все же Джей удается делать вид, словно это обычная светская беседа, и прямо сейчас они не могут погибнуть десятком различным способов. - Нет души? - Зеркало вскидывает бровь, выражая насмешливое удивление, - будь дело только в оболочке из плоти, ты бы вернулась уже давно. А вот истинно верующие сейчас действительно редкость. Удивительно, что он вообще появился.
"Нэйтан, вы все еще избраны Богом, хоть и сошли со своего пути. Я не знаю, действительно ли Он дает всепрощение каждому искренне покаявшемуся, но что вы теряете?"
Джей знает, что от этой силы не скрыться, как и то, что первый удар окажется единственным. Но чуть позади слышится голос Эйлы - верящий и зовущий, и это определенно стоит того, чтобы остаться.
-У тебя не получилось это за все предыдущие тысячелетия, так что изменилось сейчас? Ты не сможешь достать меня, разве что разрушишь тело. И советую присматривать за спиной.
Ей все еще хочется, чтобы Гонту было куда возвращаться - сейчас, а не в туманном когда-то, когда его душа сможет вернуться за землю. Сохранить хрупкое человеческое тело против силы Всадников - задача не из легких, но выполнимая.
"Папа, мы ведь устроим спокойный отдых, когда все закончится?" - вряд ли отец услышит ее сейчас - слишком занят, а она говорит предельно тихо, но все же его присутствие придает ей сил. Ровно столько, чтобы легка улыбка въелась в губы.

Что значит быть Всадником? Не чувствовать ни воздуха, втягиваемого тонкими ноздрями, ни тепла пригревающего солнца или холода ветра. Не чувствовать интереса, любопытства, грусти или удовольствия. Быть пустым, ощущая лишь мощь, из которой соткано твое тело, не имеющее ничего общего с человеческим, ощущая только сокрушительную силу, толкающую в спину. Силу, жаждущую уничтожать, пожирать, стирать с лица земли. Только эта жажда - смысл существования Всадника. Только это его цель. И этим все закончится.
Быть Всадником, значит не чувствовать ничего и ощущать целый мир, каждую смерть, каждый всплеск боли, упиваться этим, смаковать, пробуя разные вкусы отдельно или собирая их в один гибельный коктейль. Смерть был здесь, у подножия здания, на крыше которого замерло средоточие темной силы, но был и в любом другом месте, которое не успела еще накрыть черная пелена. Смерть чувствовал, как открываются огненные порталы в преисподнюю, как вырываются оттуда адские твари, как нападают они на людей, все еще пытающихся выжить в этом бешеном круговороте. Он чувствовал, как воды озера окрашиваются алым, как сходят с ума и бросаются друг на друга люди. Он чуял, как на юге города демоны дают отпор черным щупальцам, как сражаются друг с другом и гибнут, исчезая яркими вспышками света, ангелы.
Это все был его мир, мир Всадника смерти, мир, в котором он должен был воплотиться и вместе с которым исчезнуть. Хаос, гибель, муки и страдания - все это должно было бы быть тем единственным, что может увлечь бесчувственное создание, но со Всадником Смерти явно было что-то не так. Он слышал, как его зовут. Далеко, в совершенно чужой реальности, по другую сторону надоедливой нити, которая каким-то невероятным образом еще не порвалась, еще была туго натянута и с каждой минутой крепла, приводя Всадника в исступление. Он слышал голоса, знакомые и не знакомые, им хотелось ответить. Перед внутренним взором мелькали смутные образы: золотые локоны, проблеск тонкой металлической оправы очков, белые перья, ощущение собственных несуществующих крыльев за спиной…
Внутри него определенно был кто-то другой. Чужак с собственными мыслями, желаниями, воспоминаниями и чувствами. Чужак, совершенно не разделявший целей Смерти, но навязывающий ему свою – уничтожение Гонта. И тем не менее этот чужак не хотел быть здесь, он тянулся туда, где кипела битва между белокрылыми воинами, он хотел сжать в руке клинок и броситься в самую гущу, рубить направо и налево, а не восседать на призрачной лошади. Его братья были там, а не здесь, ангелы, а не Мор, Голод и Вона. И, как это ни странно, Смерть, с какой-то странной болезненной ностальгией сочувствовал этому стремлению чужака.
Но он все еще был в связке, составляя единое целое с другими Всадниками, у них была своя война и свой враг. Враг, который дрогнул под напором их силы. Смерть чувствовал, как замерла темная завеса, будто напоровшись на невидимую преграду. Теперь нужно было сконцентрировать всю накопленную силу, сплести ее в прочный сокрушительный заряд и добить противника, пока он не дал отпор.
Ментальная сфера, соединяющая четверых Всадников в единое целое, качнулась и треснула. Мор больше не была его частью, отделилась, нарушила единство, ослабляя своих братьев. Смерть мысленно рванулся за ней. Остановить, пока конь Всадницы не сорвался с места! Цепь, все еще соединяющая Голод и Войну со Смертью лопнула в ответ на это движение. Какой-то миг он смотрел прямо в едко-зеленые глаза Мора, четко видя в них ее истинную сущность и собственное отражение. Мстительная, обиженная на всех демоница, жаждущая свободы. Ангел, так старавшийся быть человеком.
Всего лишь какой-то миг…

Первым было не Слово - рыбак-еврей ошибся, написав это тысячелетия назад в своём Евангелии. Первым было не Слово, и не Бог, и не Свет, и даже не Хаос. Первой была Тьма. Изначально и вечно. Бессловесная, бездумная, но всевластвуюущая. И это уже потом появился и хаос, и свет, и бог и все остальное - последовательность имеет значение только для людей и их глупой веры то в высшие силы, то в безжалостную науку, но даже люди, пусть неосознанно, пусть и где-то очень глубоко в своем подсознании, понимали, что было первым. Иначе и быть не могло. По праву старшинства, настолько древняя, что даже боги в сравнении с ней казались сопливыми юнцами, Тьма пропитала собой рождающийся, изменяющийся и растущий мир. Её частицы были повсюду: в воздухе, в земле и в воде, в каждом человеке, в том, что было создано людскими руками, даже в самом свете - приметное могущество, спящая сила, способная поглотить вселенную и сейчас Тьме, окрепшей, воплотившейся, получившей наконец физическую оболочку, а вместе с ним и новые способности, недоступные бестелесному созданию, оставалось только потянуться к этим рассеянным частицам себя самой, собрать воедино, в мощную, сокрушительную энергию, направить по одному руслу, собирая для удара, способного смести врагов. Врагов неожиданных, врагов, что должны были быть союзниками и так некстати решили помешать тщательно выстроенным планам. Всадники, пошедшие против своей природы.
Но почему?! - Тьма, отошедшая от первого недоумения, ещё более сильного от того, что впервые испытывала это чувство, ощущая, как наполняются невидимые русла сокрушительной энергией, огляделась, выбирая, куда направить свой удар. На юге, недалеко отсюда, сражались с чернильными щупальцами темноты демоны, совсем рядом стояла ненавистная девчонка-зеркало, спутавшая так бережно выхоленные планы, внизу замерли четыре фигуры на своих скакунах. Демоны не были настоящей угрозой: создания, восставшие против собственной сути - им не выстоять в этой самоубийственной борьбе. Девчонка - глупая зеркальная иллюзия, которая таки не поняла, что она, Тьма - не врала ей: зеркало стучится не в просто запертые двери, а в глухую стену, в которой и дверей-то никогда и не было. Но как же хочется отыграться на неё за всё! Всадники. Четверка, которая только что осмелилась причинить ей боль. Затянутые чернотой глаза остановились на группе из четырех. - Как? Что заставляет их пренебрегать зовом, сильнее которого нет и не может ничего быть? Что принуждает действовать словно разумных существ, а не бездумных созданий, способных только уничтожать?
Рванулась в сторону одна из фигур и губы Гонта растянулись в злую усмешку: то, что он не замечал до этого, теперь было отчетливо видно. Тонкая, ментальная нить, опутывающая Всадника, тянущаяся куда-то в сторону, на север, нить удерживающая и контролирующая. Что? Сознание носителя? Что будет, если её обрубить? Появится Мор. Полноценный, настоящий, которому и в голову не придет нападать на Тьму. Были
Хитро придумали. Да только зря. - Усмешка Гонта стала шире. Теперь Тьма знала, что ей делать. Накопленная сила была безграничная и срывая всё на своём пути она понеслась во все стороны: мощным импульсом на юг, готовя для демонов новый удар, сбивающим с ног, дробящим вихрем к девчонке, замершей на крыше, стремительным разрушительным потоком к Всадникам и точным, острым, словно лезвие хорошо наточенного клинка взмахом к Мору, взмахом. перерубающим нить, опутывающую фигуру на коне.
А в мыслях, ликующим рефреном, триумфально громко лишь одно:
Есть только я!

Возведенное воображением стены превратились в темницу, заточившую в себе того, кого должны были скрыть от страшного врага. Враг оказался хитрее. Он переиграл своего противника.
Она заперла меня! - Гонт снова рванулся к двери, ударил кулаками, разбивая их в кровь. Воображаемая кровь, вымышленные раны, боль - настоящая. Неважно. У него оставалась слишком мало времени, чтобы выбраться. Слишком мало времени было у Эйлы и всего мира.
Есть только я! - От оглушительного вопля хотелось зажать голову руками, забыться, исчезнуть. лишь бы только не слышать, но ему нужно было вырваться. Гонт знал, что он должен быть сделать. - Лишь бы только хватило времени. Лишь бы только хватило сил.

Ей нужно было совсем немного – легкая, почти не ощутимая для такого могущественного существа, как Всадник, концентрация, позволяющая в секунду пересечь несколько десятков километров, отделяющих ее от цели. Махалат бы нашлась мгновенно и стала бы первой и самой сладостной жертвой в огромном списке Мора. Какой-то отдаленной частичкой сознания она помнила зеленоватый флакон, отравленный поцелуй, корчащуюся в судорогах архидемоницу, не ожидавшую такого предательства, и собственное ликование, дурманящее ощущение свободы и досаду, что силы молодой демоницы не хватит на убийство госпожи. Но теперь Всадник завершит это дело. Мор почти сорвалась с места, почти покинула своих братьев, конь встал на дыбы, готовый к пространственному прыжку, но вдруг родственная ей сила рванула Всадницу назад, заставила развернуться.
Нега смотрела в льдисто-голубые глаза ангела смерти. Она злилась на него, она была в ярости. Картинки прошлого складывались в сумбурный фильм, включенный на быструю перемотку. Месяцы в бегах, страх быть пойманной и наказанной, отельные номера, чужие квартиры, тихие убийства и кражи, людишки, под внушением готовые для нее на все, попытки незаметно приблизиться к Нэйтану Гонту, предложить ему свои услуги, чтобы обрести защиту от мстительной госпожи, непрекращающийся страх и развивающаяся паранойя… а потом зов, сначала тихий, непонятный, потом все громче, настойчивее, поиски, антарктическая станция, ангел с льдистыми глазами, медальон, обещания и посулы, ее согласие, ликование, предвкушение, возможность избавиться от ненавистного врага и собственного страха, возможность обретения истинной свободы…
Вы обещали мне! Лживые твари, вы обещали мне Махаллат! Это мое право!
Она была готова за это право биться. Сгусток темной, сочащейся ядом силы образовался в руках Всадницы, готовой швырнуть его в Смерть, но вдруг другая сила, просвистев в воздухе тонкой плетью, хлестнула в самую суть демоницы Неги, обрывая нить, державшую ее сознание, и осталась только Мор, Всадница без чувств и эмоций.
И осталась только истинная бесконечная свобода. Свобода, открывшая путь истинной мощи, заложенной во Всаднике.
Мор подняла равнодушный взгляд ядовито зеленых глаз к крыше накренившегося здания, в фигуре в темном - воплощению силы, что только что дала ей свободу. Но Мор не чувствовала благодарности. Она не чувствовала ничего. Всадница помнила только, что эта сила атаковала ее, а значит – она враг.
Врагов нужно уничтожать, - Мор послала мысленный сигнал братьям и почувствовала холодную готовность Войны и Голода, - Смерть?

Ужаснее чувства страха было только его полное отсутствие. Оно, достигнув своего критического предела, растворяется в оцепенелой пустоте, пропитывается её стерильной белизной, вбирает в себя сковывающий по рукам и ногам холод. Тугие неподатливые мысли тупо бегут по кругу, глаза видят, но не в состоянии осмыслить увиденное, воздух мучительно долго добирается до лёгких – вдох тормозится, выдох длится не более секунды. Всё равно никуда не деться, всё равно ничто не поможет. Намного лучше тихо и спокойно отсидеться в этой вакуумной пустоте, не слыша, не видя, не думая ни о чём, но Эйла билась, с немым криком пробиралась сквозь тернистые заросли оцепенения, сливалась со своим внутренним страхом и не позволяла ему угаснуть.
Всё вокруг стало неожиданно чётким и всплыло перед глазами резкой расфокусированной картинкой. Она увидела просевшее небо над головой и размазанные кляксы размокших туч на нём. Увидела, как от сильного порыва ветра накренился столб и оборванные провода шипящими змеями закрутились по распаханному асфальту. Увидела фигуры четырёх всадников. Густую чернильную темноту, наступающую с юга. И почувствовала, что город перестал быть пристанищем живых: из каждого, даже самого отдалённого уголка, сквозило холодным дыханием смерти. Сами собой губы изогнулись в горькой усмешке от неожиданного осознания – даже если конец света будет отменён, никому из них не выбраться отсюда живым. Что останется от них, изувеченных и сломленных, живущих на одних лишь только вере и надежде, подсевших на них, словно на тяжёлый наркотик, по-садистски медленно ввергающий в состояние комы? Словно рыбы, выброшенные волной на берег, они в предсмертной агонии барахтались на голых камнях, беззвучно разевая беззубые рты и тупо пялясь стекленеющим взглядом в угрюмое небо, и не знали, что будет дальше. Невыносимое бессилие, давящий груз вины, толпящиеся за спиной сомнения – как трудно было удержать себя и не остаться в этом застывшем пространстве всемирного зала ожидания, как тяжело было не сорваться во всеобщее безумие, не превратиться в ещё одно заклеймённое горем и печалью лицо и справляться со всем в молчаливом одиночестве, не верить никому и не слушать, что говорят другие, знать только свою правду, баюкать её у себя на груди, словно родное дитя, и не отпускать.
И всё же… Тишина в ответ гулко стучала в ушах. Эйла бессильно сжала ладони, впиваясь ногтями в полупрозрачную кожу и усмиряя дрожь. Она надеялась увидеть хоть какой-то отклик, хоть какой-то знак, хоть какой-то намёк на то, что всё это имеет смысл. Но не дрогнули веки и не шевельнулись губы, знакомые глаза по-прежнему скрывала густая непроглядная тьма.
- Нэйтан, пожалуйста, услышь меня, - с отчаяньем в голосе проговорила Эйла, выходя из-за спины Джадит. – Это я. Эйла. Я пришла за тобой. Помнишь? Когда-то ты возвращал меня, теперь пришёл мой черёд. Я не оставлю тебя. Только услышь меня, я прошу тебя! Нэйтан, ты не можешь, не можешь сдаться ей! – из глаз девушки брызнули слёзы, быстро потекли по бледным щекам. Где он? Почему не хочет бороться? Почему не попытается избавиться от влияния Тьмы? Эйла всхлипнув, зажала рот ладонью, и медленно осела на пол, не сводя взгляда с высокой мужской фигуры.