Это город был пропитан акварельными красками. Холстом было небо, а кисть осталась в руках солнца, неторопливо уходящего за горизонт. Лучи пылающей звезды разбрызгивали золото, широкими мазками к нему тянулись медные ленты затуманенных облаков, а выше тяжелым бархатным занавесом заступала тьма. Это было сказочное зрелище - апельсиновый закат на фоне древних египетских пирамид, глубокий медовый аромат, витающий в прогретом за день воздухе, тихие переливы струн и мягкая патока мелодичных голосов, гармонично вливающиеся в звуки просыпающейся вечерней природы. Было в этом что-то волшебное, что-то давно утраченное и теперь, спустя долгие годы, обретенное вновь. Человеческие отношения, доброта, умение радоваться простым вещам, любовь к ближнему, чувство гармонии с природой – все это причудливым орнаментом сплелось здесь, на краю света, вдали от разрозненных центров цивилизации и суетливого течения жизни современности. Еще секунда-две – и магия иссякнет, рассеется, как предрассветный туман, город оживет, наполнится голосами проснувшейся молодежи и звонким смехом постояльцев отеля, обрастет проблемами и заботами, ужасом и страхом, разговорами о скором конце мира, пропитается гнетущим чувством неизвестности и не заметит, как погибнет, задохнувшись в этих обеспокоенных голосах. Так уже бывало не раз.
Габриэль и сам чувствовал себя опустошенным. Наступили по-настоящему тяжелые дни, когда приходилось признавать себе, что на этот раз спасти всех не удастся. Гибли сотни, тысячи людей, пропадали без вести молодые братья, исчезали в темноте близкие друзья и товарищи. Время неслось галопом, пожиная все посеянное за долгие годы своего существования, вписывало новые главы в учебники по истории, усмехаясь, раскрывала имена ангелов и демонов простым обывателям и пробуждала в них веру. Веру в то, что никто не спасет.
Кто-то уже наверняка смирился. Кто-то, но не Габриэль. Наверное, это уже вошло в его истошную привычку – верить, не смотря ни на что. Помнить, кто он есть на самом деле, и выполнять свое предназначение. Ему было, что терять и поэтому, он был готов биться до конца. За Флер и Инграма, за Авию и Дейзи, за Джей и Катарину, за девушку, что сейчас находилась в соседней комнате и крепко спала. Тысячи имен и тысячи судеб, связанные воедино и заполнившие собой опустошенную душу архангела. Вот и весь секрет ангельской благодати – чистая энергия света, сплетенная крепкими узами любви. Все до смешного просто, не так ли?
Габриэль, с головой ушедший в свои раздумья, не сразу услышал щелчок электрического чайника сквозь бурлящее ворчание кипящей воды. Когда он наконец пришел в себя, кухней вновь завладела невидимая глазу тишина. Ангел в последний раз бросил взгляд на горизонт, а затем отвернулся от окна и подошел к столу. Здесь, на разукрашенном жестяном подносе уже ждал своего часа небольшой фарфоровый чайник, дно которого покрывала безжизненная горка сухих листьев. Рядом стояла небольшая чашка и сахарница, из которой весело выглядывала изящная серебряная ложка. Ангел наполнил заварочный чайник горячей водой, листья ожили, взметнулись вверх, окрашивая воду в пунцовый цвет и раскрываясь мягким ароматом розовых лепестков. Дагиане нужно было набраться сил, и каркаде, благодаря своим полезным свойствам, мог ускорить этот процесс. Габриэль улыбнулся, прекрасно понимая, что все это лишь для того, чтобы отвлечь мысли, как-то приблизиться к людям в их привычке присваивать целительные свойства отварам и чаям и создать призрачную иллюзию домашнего уюта. Организм феникса должен был сам восполнить запасы утраченной энергии, от Габриэля, а уж тем более от трав, здесь мало что зависело. Его задача – убедиться в том, что с Дагианой действительно все в порядке, и проконтролировать процесс ее восстановления после встречи с медальоном Смерти. До сих пор все шло гладко, и Габриэль небезосновательно полагал, что уже завтрашним вечером они смогут распрощаться с Каиром и перебраться в место с более лояльными климатическими условиями.
Накрыв чайник крышкой, ангел взял в руки поднос и вышел из кухни, направляясь в комнату, которую занимала девушка. Им достался на редкость удачный номер – небольшой домик, вдали от любопытных глаз постояльцев и надоедливых служащих отеля. Светлые, просторные комнаты со стенами, отделанные крупным коричневым камнем. Мозаичный, цвета слоновой кости, пол, арочные дверные проходы, стрельчатые окна с узкими подоконниками и плотными льняными шторами, изобилие ковров всех оттенков оранжевого – от нежно-персикового до кирпично-красного, скопища узорчатых ширм и бесчисленное количество высоких торшеров.
Дойдя до конца коридора Габриэль остановился, перехватил поднос в одну руку и пару раз ударил костяшками пальцев по дверному косяку.
- Дагиана? – негромко позвал он, осторожно заглядывая внутрь комнаты. – Я приготовил тебе чай. Не возражаешь, если я зайду?

Огонь ревел, словно дикий зверь, поднимаясь всё выше и выше, взбираясь по стенам, облизывая потолок, перепрыгивая огненной кошкой всё дальше по рядам. Человеческие фигуры, мечущиеся в дыму - живые факелы, источающие вонь палёной плоти, болезненные вопли, полные ужаса крики, вой сирены. Чернота, раскрашенная яркими языками пламени, трепетавшими, словно щупальца невиданного животного, вытягивающиеся вверх и опадающие вниз, пульсирующие, живые, стягивающиеся в одно, образуя странное месиво, напоминающее маску. Не маску, нет - человеческое лицо. Худое, длинное, глаза, сотканные из огня и сирена уже ревёт, вопит диким криком, разрывая барабанные перепонки, и в крике этом слышится только одно: "Гонт! Гонт! Гонт!"
Дагиана распахнула глаза и села на кровати, пытаясь понять, где она находится.
Каир, я в Каире, - девушка глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться. Провела рукой, откидывая на плечи огненно-рыжие локоны и, встав, подошла к окну. Плотные льняные шторы висели неподвижно и не удивительно: жаркие солнечные лучи, казалось, испепелили даже ветер, но Дагиана была рада этому. Она потянула на себя створки большого, от пола до потолка, окна, впуская уличный жар внутрь комнаты, шагнула ближе, подставляя лицо под лучи слепящего солнца. - Полдень.
В это время дня отель казался почти вымершим: постояльцев не спасали ни вентиляторы, ни кондиционеры и они предпочитали отсиживаться в спасительной тени своих номеров или, на крайний случай, пережидать пик жары в крытых бассейнах, дожидаясь спасительного вечера. Дагиана глянула на пустой двор, где зеленели подстриженные кусты декоративного чая, образуя живые стены вдоль вымощенных белым камнем дорожек, и вытянула руки к солнцу ладонями вперед - древний жест приветствия, с которого, когда-то, очень и очень давно, начинался каждый день служителей древнего храма в Гелиополисе.
О, Атон - Ра; Бог, терпеливый, благословенный и щедрый; Тот, Кто дарует свою милость тысячью способами тысячам поколений... - слова из далекого прошлого сами всплывают в памяти, мысленно возвращая в мир, в который наяву уже не будет возврата. В тот мир, где ей не нужно было скрываться и прятать от других свою истинную сущность, мир, в котором она могла быть собой, мир, в котором ей редко снились кошмары, мир, который лишь догадывался о том, что когда-нибудь наступит Судный день и люди вступят в борьбу за свою жизнь. Впрочем, не только люди.
Дагиана вздохнула и закрыла глаза, сосредотачиваясь на солнечном тепле, впитывая его, как губка впитывает воду. После всего произошедшего в Чикаго оно стало ей необходимо так же, как воздух. Ей нужно было заполнить ту холодную пустоту, что появилась в ней после того, как она дотронулась до медальона. Феникс всегда боялась холода, но только тогда, когда пальцы её коснулись древнего грозного артефакта, она в полной мере осознала, что такое настоящий холод, холод, который несёт с собой смерть и от которого она всё никак не могла избавиться.
Наверное, мне, всё-таки, повезло.
Да, повезло. Там, в Чикаго, она шла на риск. Все они шли. Разве была она уверена в том, что, коснувшись медальона, не упадет замертво, как падали все остальные? Разве собственное её бессмертие могло послужить надёжной гарантией? Нет. Никто не мог предугадать того, что будет. Никто и не предугадал. Огонь, горящие люди, крики, Гонт, Рик... - сердце девушки сжалось, - да, ей повезло, ей удалось уйти оттуда живой, а что внутри поселился смертельный холод, ставший причиной  так несвойственной ей слабости - так то пройдёт, жаркое солнце Каира, под которым она когда-то родилась, поможет ей, не может не помочь, потому что ей нужно вернутся в строй как можно скорее - из-за того, что угроза ещё не миновала, из-за того, что она нужна этому миру, из-за того, что где-то там, в лапах Гонта остался Рик.
Дагиана вздрогнула от стука и, повернувшись на мужской голос, мягко улыбнулась.
- Не возражаю. Чай - это хорошо. Правда, наверняка, не для тебя в такую жару, - девушка подошла ближе к столику, собрала разбросанные на нём рекламные буклеты, освобождая место и, глянув на ангела, не удержавшись, снова улыбнулась. Этот высокий, красивый парень с мальчишеской улыбкой, которого она то и дело порывалась назвать Сэмом, всё никак не вязался у неё с образом грозного архангела и напоминал о многих её приятелях, оставленных в Нью- Йорке. Может быть, именно поэтому она и разрешила сопровождать себя именно ему. - Ты в курсе, что уже успел загореть? -Феникс опустилась в низкое плетёное кресло и взяла чашку.
- Ещё пару дней - и ты станешь настоящим мулатом. Хотя, думаю, до этого не дойдет. Вернёмся раньше. - Дагиана тихо вздохнула. - Я надеюсь. Мне неловко от того, что ты тратишь на меня своё время.

- Ты права, я уже успел отвыкнуть от такой жары, - Габриэль улыбнулся, опустив поднос на край . – Но чувствую себя я здесь, как ни странно, неплохо, палящее солнце ничуть не мешает. Хотя, конечно, забавно, - ангел задумчиво потер ладонью заросшую щетиной щеку и взглянул на свое отражение в узкой зеркальной полоске витража на стене. – Как мы все-таки похожи на людей.
Габриэль сдвинул в сторону вереницу пестрых подушек и следом за девушкой опустился в кресло, сцепив перед собой руки в замок. Осторожным, но между тем внимательным взглядом он скользнул по лицу Дагианы. Девушка выглядела усталой, но не более того. По-прежнему ясные светло-карие глаза сияли живым умом и мудростью, светлая кожа щек играла легким розоватым румянцем, а блестящие локоны за спиной лучились искрами танцующего пламени, которые десяти раз завораживали его, когда он был рассеянным и впечатленным всем вокруг Сэмом. К тому же, здесь, в знойной столице Египта, феникс словно бы заново расцвела. Солнце явно шло ей на пользу.
Архангел мягко и успокаивающе улыбнулся девушке:
- Мы пробудем здесь столько время, сколько потребуется для твоего полного восстановления. Я многим тебе обязан, Дагиана, помочь тебе – мой долг, - говоря это, он нисколько не лукавил: Габриэль на самом деле считал, что в свое время поддержка Дагианы помогла ему найти себя. А сейчас, ко всему прочему, эта хрупкая рыжеволосая девушка смогла сделать то, что вряд ли бы смог сделать кто-либо другой – она достала им медальон Смерти. Не побоялась, рискнула, пожертвовала собой. Габриэля не могла не восхищать решимость Дагианы, ее упорство и смелость, самоотверженность и четкое осознание себя в этом мире. Не просто древнее, умудренное опытом существо, не просто хранительница несокрушимой огненной силы и даже не заботливая и понимающая девушка-медсестра – намного больше. Полноправный член их разномастной команды, осознающий свою значимость в общем деле. Если им удастся остановить Апокалипсис, ее имя по праву займет свою место на страницах истории. – Как ты себя чувствуешь? Может быть тебе что-нибудь нужно? Например, - Габриэль весело улыбнулся. – Вода из какого-нибудь волшебного источника, возвращающего утраченные силы. Или, может быть, загадочный талисман, впитавший энергию солнца? Говори, не стесняйся. После всего того, что ты для всех нас сделала, я готов неделями бродить по пустыне в поисках священного для фениксов оазиса. Но есть одно «но», - он сделал задумчиво-серьезное лицо. – Без компании путь будет длинный, так что… Мне будет нужен верблюд, - еще какое-то время он пытался оставаться серьезным, а затем негромко рассмеялся, добродушно глянув на Дагиану. – Прости, мое ребячество не всегда приходится к месту. Представляю, как ты удивилась, когда узнала, что я тот самый, - Габриэль насмешливо и вместе с тем грустно усмехнулся. – архангел Габриэль.
Замолчав, он в очередной раз бегло оглядел Дагиану. Почему-то ему отчетливо казалось, что что-то идет не так, хотя энергия, которая окружала девушку, говорила об обратном. Светлые медовые переливы, рябь спокойных огненных волн, рассеивающиеся брызги тепла и света… Изредка непривычный обжигающий не хуже огня холод – небольшой сувенир на память от медальона, но его действие уже постепенно сходило на нет. Габриэль, нахмурившись, вспомнил, что представляла из себя аура Дагианы, когда они только-только прибыли в Египет: колеблющийся черно-белый экран, заиндевелый, почти прозрачный от сковавшего его льда. Тогда они еще не знали, сможет ли феникс полностью восстановиться. Теперь же…
- Дагиана… - внезапно изменившимся голосом позвал Габриэль, на секунду подавшись вперед, а после сорвался со своего места и опустился на корточки рядом с девушкой. Не говоря ни слова, он быстро подхватил чашку из рук феникса, не глядя поставил ее на стол, а затем осторожно взял девичье запястье и повернул руку ладонной стороной вверх. Он не ошибся – на крохотном участке коже чуть правее локтевого сгиба горело небольшое светло-розовое пятно от укуса какого-то насекомого. Габриэль задумчиво провел пальцем по невидимой глазу ранке и поднял взгляд на девушку.
- Мне кажется или что-то на самом деле пошло не так?

- Не так уж и удивилась, наверное. Ты всегда выделялся среди прочих. – Феникс улыбнулась, вспоминая тот день, когда впервые увидела Габриэля, тогда ещё бывшего Сэмом – простым парнем, попавшим в серьёзный жизненный переплёт, из-за которого он и оказался на улице. Подобных историй было много и их всегда становилось больше в тяжелые, смутные и опасные времена, как раз такие времена, какие наступили сейчас. Тонкий ручеёк беженцев, почти пересохший к концу двадцатого века, теперь превратился в полноводную реку, несущую на своих волнах тех несчастных, что бежали от собственных бед и страхов в поисках лучшей доли. Кому-то из них везло и этим единицам удавалось выбраться на берег, обосноваться, вновь зажить оседлой жизнью, кто-то погибал,  не добравшись до окончания своего пути, но большинство так и оставались на этой реке-дороге, сбиваясь в компании, чтобы хоть как-то поддержать друг друга. Именно с одной из таких компаний и прибыл когда-то Сэм. На первый взгляд совершенно непримечательная группа: такие же уставшие, измотанные как и все остальные, державшиеся так же отчужденно – обычное дело для тех, кто привык к тому, что в руках, которые протягивает им жизнь, намного чаще можно увидеть камень, чем монету. Но всё же, они были особенными  и с каждым днём это становилось всё отчетливее видно.  Питер – профессор, их негласный лидер, образчик удивительного парадокса: мудрый, миролюбивый, добрый старик, который объявил войну всему ангельскому войску. Джессика – миниатюрная блондинка со взрывным характером, умудрившаяся добиться от директора приюта негласного разрешения на пребывание в  ночлежке кота – облезлого, злобно шипящего на всех желтоглазого создания. Здоровяк Мэт, который с одинаковым успехом мог гнуть стальные прутья и читать наизусть сонеты Шекспира.
Дагиана помнила их всех и, конечно, она помнила Сэма. Он не отличался ни огромной силой, ни диким нравом, он не звал за собой на священную войну, он просто был. И от тёплой его улыбки на душе всегда становилось светлее, а будущее переставало страшить.  Даже ей, фениксу,  уже давно сроднившейся со своей обособленностью, не удалось долго противиться силе этой улыбки. Сэм стал не просто очередным бродягой, не только обычным парнем, он стал, пусть и негласно, другом.
Уже потом, позже, когда открылась вся правда, Дагиана задумывалась о том, не стало ли небесное происхождение Сэма причиной того, что к нему так тянулись люди и каждый раз феникс отметала эту мысль. Нет. Всё дело в том, что из Габриэля получился просто замечательный человек. Жаль, что тогда, в Нью-Йорке, все они не узнали,  какой из Габриэля архангел. Может быть, тогда бы всё сложилось по-другому: Питер, едва оправившийся от второго инфаркта, не слёг бы с третьим, а Джессика, обозленная, с затаённой болью в глазах не пропала бы однажды среди ночи, забрав из приюта свои вещи и всё того же старого облезлого кота. Может быть. У них не было шанса узнать Габриэля. Страх перед ангелами забрал у них этот шанс, но теперь Дагиана получила его опять и не хотела упускать снова.
От мыслей девушку отвлек сам Габриэль. Феникс удивленно посмотрела на руку и, заметив красное пятнышко, улыбнулась:
- Всё нормально. Всего лишь москит. - Дагиана перевела взгляд на ангела. И только тут, увидев в глазах Габриэля неприкрытую тревогу, до неё дошло, что именно его тревожит.
Привыкшая к своей регенерации настолько, что даже перестала её замечать, феникс уже давно не обращала внимания на небольшие раны, порезы или укусы потому что, очень часто, просто не успевала их замечать – исцеление происходило слишком быстро, но, видно, не в этот раз
- Странно. – Девушка развернула руку, пытаясь получше рассмотреть красное пятнышко, чувствуя, как в ней поселяется та же тревога, которую она видела в глазах Габриэля.
Моя регенерация не работает? Разве это возможно? Почему?
Ответ не нужно было долго искать – медальон Смерти. Что ж, её предупреждали о возможных последствиях и, похоже, они настали.
Надо проверить и убедиться.
- Подожди. – Девушка окинула комнату быстрым взглядом, встала, подошла к окну, взялась за штору, собранную в углу большой декоративной булавкой, отколола её и, перехватив поудобнее иглу, вонзила её в кончик пальца. На коже тут же проступила багровая капля. Феникс тихо положила булавку на прикроватный столик, наблюдая за тем, как из прокола продолжает течь кровь. Один удар сердца, два, три, десять. Прошло несколько секунд, за ними минута, но кровь и не думала останавливаться.

Предчувствие не могло его обмануть. С самого начала Габриэль старательно отмахивался от тревожных мыслей, перечеркивая все их безуспешные попытки навести беспорядок в его голове. Ему, привыкшему жить больше эмоциями, нежели разумом, это давалось нелегко. И сейчас он жалел о том, что не пошел на поводу у собственного смятения, не прислушался к взывающему к нему беспокойному голосу, перечеркнул все сухими фактами и безжизненной логикой, за что теперь и поплатился, натолкнувшись на те же факты, ту же логику, выскочившие откуда-то из-за угла крепким ударом под дых. Тонкая струйка крови, сочащаяся из пальца, застыла перед глазами – вместе с девушкой он считал секунды, затем минуты. Насчитал семь, горько усмехнувшись, подумал, что это совсем неплохой результат.
«Для человека, но никак не для феникса».
- Думаю, теперь доказательств достаточно, - сухо проговорил он, нахмурившись. – И хоть от этого не станет легче, но, Дагиана, я обещаю тебе, что мы со всем этим разберемся. Пока мы не найдем всех ответов, я не оставлю тебя одну. А теперь тебе лучше присесть, - с некоторым сомнением в голосе посоветовал Габриэль, взглянув на феникса. – У меня, кажется, есть одна неплохая мысль… - ангел быстро развернулся, окидывая комнату беглым взглядом. – Сюда, - Габриэль указал на низкую софу с высокой закругленной спинкой. – Не будем делать поспешных выводов, но, хочу предупредить, что это будет своего рода эксперимент. Надеюсь, он внесет некоторую ясность. Даст нам точку опоры, - он заглянул в глаза Дагианы, ободряюще улыбнувшись. – И уж тогда мы точно перевернем Землю.
Она не хуже его знала, чем ей грозит утрата регенерации. Он так же не сомневался, что она, так же, как и он, задумывалась и о том, что перерождение, последовавшее после встречи с медальоном, могло стать для нее последним. Это был худший из всех возможных вариантов развития событий. Габриэль, сам того до конца не осознавая, чувствовал себя в какой-то степени виноватым. Ведь он изначально был против этой безумной затеи! В тайне он надеялся, что Дагиана ответит отказом, только услышав их непростительно-эгоистичную просьбу. Когда же она согласилась… Он даже не попытался ее отговорить. Принял ее решение, как должное. Ведь он, ведомый чувством долга, поступил бы точно так же. Удивительно, как легко заглушается хор противоречивых эмоций одним лишь неказистым словом «долг». Откуда у него только взялась такая сила? Кому понадобилось придумывать невидимые путы, связывающие по рукам и ногам непостижимостью чужой воли? Это было присуще ангелам, но в чем же провинились остальные? Впрочем, возможно, в этом мире строго регламентированных мыслей это было вовсе не наказанием, а очередным спасением. Жизнь восхитительна, она ничего не придумывает просто так.
Габриэль подхватил стул и сел напротив Дагианы. Он впервые понял, что не находит слов. И в очередной раз грустно усмехнулся. Дурной знак. Как-то слишком запоздало до него дошло, что он на самом деле не знает, что им теперь делать. Он столкнулся с таким впервые, надо сказать, что и фениксы во все времена были редкими птицами – Дагиана была единственной знакомой ему представительницей данного вида. Ее уникальность не могла не восхищать, но сейчас она только мешала.
- Как я уже сказал, это будет эксперимент, - наконец, медленно начал Габриэль, задумчиво потирая щеку ладонью. – Я хочу попробовать как бы «разложить» на составные части твою сущность, разглядеть каждую грань твоей личности со стороны. Это намного глубже того, что люди называют аурой, это не коснется твоей главной особенности – внутреннего огня, скорее всего, затронет только то, что находится на периферии. Можешь называть это ангельским рентгеном, - он сделал попытку улыбнуться, невольно пожимая плечами. – Который позволит мне проследить весь ход твоей последней регенерации. Если там произошла какая-то ошибка, то я ее непременно найду и попробую исправить. Есть только одно «но», - Габриэль внимательно взглянул на Дагиану. – Тебе придется пережить не самые лучшие моменты своей жизни. Это довольно неприятная процедура, к тому же, я не могу судить о том, насколько сейчас силен твой организм. Я бы не хотел пока об этом говорить, но утрата регенерация может быть симптомом чего-то более серьезного.
Габриэль подался вперед, протянул руку, доверительно накрыв ладонь феникса своей ладонью:
- Мне нужно твое согласие, Дагиана. Нам необходимо с этим разобраться. Хотя бы попытаться.

Дагиана, уже давно живя среди людей, часто слышала, как они говорили друг другу о том, что страшна не сама смерть, а страшно умирать. Наверное, это было правильно, но только для тех, кто проходил лишь два этих этапа, для феникса же этот путь имел обратный билет и, спроси её кто-нибудь о том, что страшнее всего, она без малейших сомнений ответила бы, что нет ничего хуже  возрождения и на это были свои причины. Беспредельная боль, разрывающая на части твоё несуществующее, затерявшееся в тёмном мраке небытия, тело - это ещё не самое страшное, это лишь начало страданий, верхушка айсберга, чья огромная масса спрятана под толщей холодной темной воды. Физическая боль стихает, стоит только вернуться в этот мир. Не пропадает без следа, но, хотя бы, достигает того терпимого уровня, который позволяет тебе ходить, говорить и мыслить. Но Дагиана не боялась этого, физическая боль - ничто, по сравнению с той болью, которую несло в себе прошлое, обрушивающееся на неё неудержимой лавиной воспоминаний каждый раз, когда она восставала из пепла. Воспоминаний, что были неотличимы от реальности и не было разницы в том, хорошие это были воспоминания или плохие. Разве боль от заново переживаемых потерь и неудач не так же сильна, как та боль, когда, очнувшись от очередного светлого видения из прошлого, ты осознаешь, что всё это лишь мираж, зыбкая фата-моргана измученного сознания, плата, за противоестественное для всего живого и смертного возвращение оттуда, откуда никогда не бывает возврата? Дагиана переживала это не единожды, но так и не смогла привыкнуть, хотя и каждый раз хорошо себе представляла, что её ждёт. Точнее, знала раньше. В этот раз всё было хуже. Было ли дело в медальоне Смерти или в чём-то ещё - феникс не знала, но её последнее возрождение проходило так тяжело, как никогда до этого.
Два мучительно долгих дня. Она прочувствовала каждый их час, каждую минуту, узнала цену каждой секунде, проведенной в закрытой ото всех комнате. Комнате, что стала для неё добровольной камерой, единственной её просьбой, потребованной за доставку медальона платой. Комнате, в которой она была абсолютно одна, сама справляясь с обрушившейся на неё болью, слишком гордая, чтобы дать себя увидеть такую беспомощную, жалкую и разбитую хоть кому-то. Два дня, вместо обычных суток. Впрочем, Дагиана чувствовала - она так и не восстановилась до конца. Холод, занесенный в её тело медальоном Смерти, словно смертельная зараза, хоть и ослаб, но, всё же, не исчез без следа. Именно поэтому она решила отправиться туда, где жаркое солнце смогло бы помочь справиться с ним, отправилась вместе с Габриэлем, который сейчас, сидя напротив неё и держа за руку, так легко предлагал ей снова пройти через ад.
- Нет! - девушка выдернула ладонь из руки ангела и вскочила с софы так поспешно, словно опасаясь того, что Габриэль силком станет удерживать её. - Я против! Я не хочу.
Дагиана подошла к распахнутому окну и нервно обхватила себя руками.
Ангельский рентген? Он увидит всё. Он будет знать. - Сама мысль о том, что кто-то проникнет в её сокровенное прошлое пугала привыкшего скрывать свои чувства феникса едва ли не так же, как сама пытка возрождения.
-Ты сам сказал, что не знаешь всех ответов. Возможно, это только побочный эффект медальона и мне просто нужно несколько дней на восстановление. Сэм, зачем нам лишний раз рисковать? - феникс, старательно старавшаяся спрятать за спокойным тоном охвативший её ужас, даже не заметила, что назвала не то имя. - Думаю, мне просто нужно немного больше времени и это время я могу спокойно пересидеть здесь.  - Дагиана выдавила из себя блеклую улыбку. - Обещаю: больше никаких экспериментов с булавками.

Он остался молча сидеть перед опустевшей софой на расстоянии вытянутой руки, чуть ли не впервые ощущая собственное бессилие. Он не пытался возражать, чувствуя, что у Дагианы были на то веские причины, и он попросту не имеет право убеждать ее в обратном. Когда тебе переваливает за неприличное количество лет, наконец-то начинаешь учиться ценить чужой выбор, не пытаясь разобрать все на атомы или установить причинно-следственные связи. Это извращенное желание докопаться до самой сути, вывернуть наизнанку, прошерстить все темные углы только поначалу разрастается невыносимым зудом, превращаясь в хроническую аллергию на загадки и тайны, азартную манию разломать все наглухо запертые шкафы, в надежде отыскать в их темных недрах хотя бы одну почерневшую кость когда-то запрятанного здесь скелета. Гораздо позже приходит понимание и вместе с этим попытки понять все без слов. Не причиняя боли, не дожидаясь финального вскрытия, не требуя ничего.
Сначала глаза - бездонные зеркала души. У Дагианы они были глубокого янтарного оттенка, подернутые бархатной кофейной дымкой. Лучистые, а сейчас даже пламенные: волнение, страх и боль горели на одном костре, а упрямство и гордость сухим хворостом заставляли пламя разгораться ярче. Затем жесты. Резкие, отрывистые, стремительные. Захочешь – не поймаешь, не удержишь в руках. Незащищенная, хрупкая, но при этом сильная, она привыкла со всем справляться одна. И только тогда слова. Оговаривается, называя его Сэмом, слишком быстро произносит фразы, нервно бросает окончания... Закрывается, исчезает за дверью вымышленной комнаты – там, где все знакомо, там, где легче, там, где не нужны ответы. Он не протестует и позволяет ей уйти. Наверняка, слишком самонадеянно, и все же ему кажется, что они успели подружиться и самое лучшее, что он сейчас может сделать – это напомнить о том, что она не одна.
- Хорошо, ты права, - наконец, произнес Габриэль, поднимаясь с кресла. – Не стоило поднимать такой паники. Если ты говоришь, что нужно больше времени, значит, так оно и есть. Я в этом деле новичок, да и к тому же у меня наследственная паранойя и приобретенный перфекционизм. Последнее просыпается редко, - он осторожно улыбнулся. – Но, как видишь, достаточно метко. Нам действительно ни к чему рисковать, поэтому попробуем отыскать альтернативный вариант. Я бы даже сказал, щадящий. Но об этом мы будем думать после.
Габриэль подошел к Дагиане и заглянул ей в глаза. Он никак не мог понять, как именно подействовал на нее медальон. Ему был доступен лишь холод, который бледной тенью изредка пробегал в ее глазах, застывая невидимым инеем на ресницах. В такой момент феникс быстро моргала, машинально отгоняя наваждение, взгляд ее теплел. Это было больно, несомненно, больно. Она должна знать, что еще остались те, кто не оставят ее наедине с этой ледяной пустотой.
Ангел сделал еще один шаг навстречу девушке, мягко обхватил рукой ее плечи и осторожно прижал ее к своей груди, обнимая.
- Не переживай, ты справишься, - негромко произнес он, проведя ладонью по волосам Дагианы. Он, как никто другой, умел контролировать чувства, притуплять отчаянье и страх, дарить спокойствие. Слабая, едва заметная концентрация успокаивающей силы перетекла в тело феникса, когда Габриэль решил, что немного «допинга» ей сейчас не повредит. – Медальон сильнее всех нас вместе взятых, логично, что сейчас возникла небольшая загвоздка. Но это пройдет. Скажи мне, разве ты не почувствовала облегчение, когда после мучительных дней в Чикаго, оказалась здесь? Это твой дом, твоя стихия. Она тебе поможет. И я тоже помогу тебе. Буду просто контролировать все, что происходит с тобой, ладно? Я уверен, что тогда мы справимся.
Габриэль отстранился и улыбнулся.
- И раз мы решили, что тебе поможет жаркое египетское солнце, то может пришло время покинуть отель и прогуляться по памятным местам? Что скажешь, Дагиана?- ангел вопросительно взглянул на феникса и, поймав ее сомневающийся взгляд, пробежался глазами по комнате. - Впрочем, сидеть здесь, в четырех стенах, это, наверное, тоже неплохой вариант. Так что, выбор за тобой.

Дагиана вздохнула, чувствуя, как в неё вливается светлая, чистая энергия – сила, данная Габриэлем, призванная помочь ей справиться с болью. К глазам феникса подступили слёзы. Это его «мы справимся», его искреннее желание помочь, попытка поддержать, обнадёжить, уберечь – всё это было так непривычно, почти забыто в суете столь многих прожитых лет, сложившихся в столетия. Она давно научилась рассчитывать только на себя, не ждать от других ни помощи, ни опоры и знала, что это было справедливо. Она – феникс, древнее существо, обладающее сверхъестественными способностями. Это ей положено было быть и защитой и опорой другим. И, наверное, не так уж и важно, что огненная птица – это только одно её обличье. Оно важнее. А второе – девушка, так похожая на обычного человека, девушка, которая умеет любить, страдать, чувствовать так же ярко, как горит пламя огня, эта девушка не так уж и значима. Да и не сама ли она так распределила? Не сама ли решила так, тогда, несколько веков назад, когда потеряла любимого человека? Рыжеволосая девушка с сердцем, сочащимся болью, отравляющей каждую минуту существования. Птица-феникс, привыкшая слушать голову, а не сердце. Выбор был очевиден. Чему тут удивляться? Но сейчас, после недавнего возрождения, после череды тяжелых воспоминаний, неотличимых от реальности, та рыжеволосая девушка вернулась снова: испуганная, уставшая, замерзающая от обжигающего холода медальона Смерти, что всё никак не хотел исчезать, и от этого холода тепло чужих объятий ранило едва ли ни сильнее, чем лезвие ножа.
- Спасибо. – Голос Дагианы дрогнул, она осторожно высвободилась, отвернулась, не желая показывать блестящих от подступивших слез глаз. Это всё из-за медальона. В этот раз возвращаться было сложнее, вот я и размякла. Дрожащие пальцы девушки крепко сжали собственное запястье, пытаясь унять дрожь. Не время ударяться в мелодрамы. Я феникс! Феникс, а не сопливая девчонка. Надо брать себя в руки.
- Ты прав,  – девушка кашлянула, пытаясь вернуть голосу привычную твёрдость и, отпустив запястье, на котором уже проявились красные отметины от её собственных пальцев, повернулась к ангелу, - мы здесь засиделись. И раз уж тебе выпала незавидная доля быть моим сопровождающим, я просто обязана не дать умереть тебе от скуки.  – На губах Дагианы заиграла блеклая улыбка. – Ты когда-нибудь бывал на Каирском рынке? Он почти не изменился за века. Всё такой же. Словно из «Тысячи и одной ночи». Раньше говорили, что там можно купить всё, что только захочешь.
Феникс глянула в окно, там, дальше от отеля, над центром шумного города, прозрачный воздух дрожал от жара.
- Как знать, может быть, там завалялась одна подержанная регенерация?

Было бы намного проще, если бы они вернулись к тому, что было каких-то пару месяцев назад, когда он был не архангелом Габриэлем, а простым бездомным парнем по имени Сэм, для которого рыжеволосая медсестра являлась напоминанием о том, что в этом мире еще остались неравнодушные, добрые и отзывчивые люди. Было бы проще, если бы он не задавался вопросами и не боялся потревожить хрупкое личное пространство теперь уже феникса, которое сейчас стало тоньше и прозрачней хрусталя, а как тогдашний Сэм просто подошел к ней и сказал несколько незначительный фраз, сморозил очередную глупость или неловко продолжил незавершенный накануне рассказ. Здесь же, в этом мире сильных, победивших смерть существ, все ограничивалось скупыми на эмоции словами, и это было неправильно, по-своему недопустимо. Им по-прежнему было чему поучиться у людей. Честным и искренним эмоциям. Умению сопереживать. Отсутствию страха перед незащищенностью и слабостью. В конце концов, просто способности жить.
Габриэль согласно кивнул, принимая предложение Дагианы. Раз уж они решили делать вид, что все в порядке, то так тому и быть. Им нужно было собраться с мыслями.
- Или, для начала, волшебная лампа Алладина, - бодро подхватил он, слабо улыбнувшись. - Предлагаю прямо сейчас отправиться в путь, пока не разобрали все самое интересное.

- Мухаммед, ты знаешь, у меня только качественный товар! Так и быть, отдам за полцены! Где еще ты найдешь такой замечательный и недорогой ковер? Правильно! Нигде! Бери-бери, не пожалеешь. Еще мой дед говорил…
- Соки, свежевыжатые соки! Мандариновый, гранатовый, грейпфрутовый! Апельсиновый и персиковый!
- Нет-нет, так не пойдет. Кэндис, идем отсюда, за такую цену мы найдем что-нибудь получше этого барахла! Сколько?! Кэндис, снимай это немедленно! В гробу я видал…
- А ты была права, здесь действительно интересно, - Габриэль отвел взгляд от сварливого мужчины и яростно сопящей блондинки, в сердцах стягивающей с тонких пальцев тяжелые золотые перстни и бросающей их в ладони недовольного торговца. – И сказочно красиво.
Он еще раз огляделся, скользнул внимательным взглядом по каменным молочно-белым стенам, отдающим легкой ненавязчивой желтизной, узорчатым аркам, взмывающим вверх извилистой дорожкой причудливых орнаментов и фигур. Узкие переулки, вымощенные широким серым камнем, были заполнены бурным потоком людей, снующих от прилавка к прилавку копошащимся роем нетерпеливых муравьев, над головами вился неразборчивый гул сотен голосов, слившихся в единую непрерывную симфонию звуков – не раздражали ни резкие выкрики торговцев, ни споры покупателей, ни звенящая на каждом углу музыка, ни жаркие лучи припекающего макушку солнца. Чего тут только не было: шерстяные и шелковые ковры, податливые ткани одежд, вазы из разноцветного стекла, хрупкие глиняные фигурки и разнообразная посуда из тонкого фарфора…  Парфюмерные лавки, пышущие ароматами масел и цветов, палатки с дивно пахнущими специями и приправами, тут же ювелирные мастерские и бесчисленное множество маленьких уютных кофеен… Взгляд ангела упал на вереницу золотистых верблюдов, замерших гордым караваном посреди широкого блюда. Небольшие фигурки были удивительно точной копией хозяина пустынь. Габриэль, не удержавшись, шагнул к прилавку.
- Сколько за него?
- Пятьдесят фунтов.
Не торгуясь, архангел быстро сунул в руки торговцу помятую банкноту и, получив в ответ миниатюрную фигурку животного, обернулся к Дагиане:
- Обещал привезти подарок одной своей знакомой, - пояснил он, возвратившись к девушке. – Итак, следуем нашему плану? Я уверен, что здесь найдется немало необычных и удивительных вещей, так что, мы тут застрянем надолго.
Архангел посмотрел по сторонам и едва заметно улыбнулся девушке.
- Как насчет того, чтобы начать с книжной лавки?
Он чуть было не упустил тот момент, когда гул толпы внезапно начал нарастать, подниматься бурной пузырящейся волной: торопливые муравьи вдруг превратились в яростно жужжащих пчел, музыка стихла и воцарился хаос безумных искаженных криками звуков. Где-то в самом сердце людского моря зарождалось первое, пока еще хриплое, волнение.
- Что-то не так, - пробормотал Габриэль, обеспокоенно взглянув на Дагиану. – Нужно уходить.
Но было поздно. К крикам прибавились глухие выстрелы - совсем рядом лопнула стеклянная банка, заполненная перламутровыми каменными горошинами, высыпавшимися ритмичной дробью на дорогу. То, что нарастало в центре, быстро распространялось.
- Хватай его! Я не знаю, как он это сделал, но это был он! Хватайте! Он один из них! Он виновен!
- Да, хватайте его!
- Хватайте! Хватайте! Хватайте!
Габриэль, быстро переглянувшись с Дагианой, метнулся в гущу толпы, пробираясь к эпицентру событий. Он чувствовал, как воздух мелко вибрирует, концентрируясь и приобретая отчетливые очертания чего-то знакомого, подобного ему. Светлый силуэт, замаячивший впереди, дал ему понять, что он не ошибся – тот, кого обвиняли, был и правда чем-то похож на него. Это был нефилим – молодой загорелый парень невысокого роста, затравленно глядящий на галдящую массу.
- Виновен! Виновен! Виновен! – яростный крик десятков голосов сбивал с ног, Габриэль поморщившись, прикрыл глаза, делая очередную попытку прорваться в центр круга. – Виновен! – единым порывом выдохнула толпа, встречая радостным гулом блеснувший в чьих-то руках нож. Рука резко взметнулась вверх, но не ударила, а замерла в воздухе – ладонь ангела рефлекторно вырвалась вперед, удерживая палача от удара. Воцарилась тишина. Нож врезался острием в щель между каменными блоками, несостоявшийся убийца резко обернулся, испуганно обыскивая взглядом стену из онемевших людей.
- Он не один… Здесь есть кто-то еще. Ему помогают! Они среди нас! – его голос сорвался на визг, он выхватил из кармана пистолет. – Они атакуют! Они убьют всех нас!
Толпа, наконец ожив, забурлила, поддаваясь беспокойному волнению. Габриэль попятился, безуспешно орудуя локтями и пытаясь отыскать взглядом рыжеволосую девушку. Им было необходимо как можно скорее убраться отсюда, пока весь рынок не вспыхнул пламенем страха и ненависти, постепенно разгорающимся в умах загнанных в угол людей.

Базарный гвалт, сотканный из слившихся в одно зычных криков зазывал, громких споров торговцев с покупателями, смеха шныряющих в толпе детей, пискливых звуков дудок и треньканья барбетов уличных музыкантов оглушал, но Дагиана не имела ничего против этого. Здесь, в этом море звуков и запахов, в какофонии чужих голосов, она, хотя бы на время, могла забыть о своих проблемах, погружаясь в удивительный мир арабской сказки, где за каждым углом тебя мог ждать Алладин верхом на ковре самолёте, а  каждая лампа на деревянных, потемневших от времени до черноты  прилавках, могла быть тысячелетней тюрьмой для злого джина.
Торг, несмотря на жару, шел бойко, не удивительно, что даже архангел не смог устоять. Феникс с любопытством посмотрела на фигурку верблюда, которая исчезла в кармане парня и, глянув на продавца, улыбнулась.
- Габриэль, если ты так и дальше будешь покупать, нас погонят из каждой лавки, хоть книжной, хоть любой другой.
Толстый усатый продавец и правда выглядел так, словно ему только что нанесли смертельное оскорбление. Умение торговаться здесь ценилось едва ли ни больше, чем сами деньги.  Покупка была настоящим ритуалом, со своими обязательными действиями, где каждый: и продавец и покупатель, должны были придерживаться установленных негласных правил. Спросить цену, возмутиться дороговизной, чтобы дать повод расхвалить товар, затребовать цену вдвойне ниже, а потом - споры, убеждения, доказательства, возмущения. Рассерженный взмах руки - "всё, не надо, ухожу!", отойти в сторону, услышать вдогонку недовольный окрик, вернуться, наконец-то сойтись на цене, забрать товар, уплатив деньги и разойтись, чувствуя радость от того, что именно ты выиграл в этом споре. Причём радовались как покупатель, думающий о том, что купил такую стоящую вещь за полцены, так и сам продавец, довольно потирающий руки от осознания того, что ему наконец-то удалось избавиться от очередного хлама, да ещё и за такую хорошую цену. Умение торговаться - целая наука, в которую Габриэль совершенно не был посвящен и Дагиана решила, что это не плохо было бы исправить.
- Смотри, как надо. - Девушка шагнула к ближайшему прилавку с яркими разноцветными платками, протянула руку к одному из них, уже готовясь преподать архангелу урок торговли, но пронзительные крики откуда-то со стороны тут же  заставили её забыть о своих намерениях. Феникс резко повернулась, пытаясь понять, что происходить, глянула на Габриэля, но тот уже куда-то исчез, впрочем, со своего места Дагиана и так все неплохо видела: оголтелая толпа, преследующая испуганного паренька, блеск занесенного для удара ножа... Девушка невольно подалась вперед, но кто-то её опередил: нож, словно от невидимого удара, выскочил из руки преследователя, толпа удивленно ахнула, замерла, давая возможность пареньку скрыться в ближайшем проходе.
Габриэль...
Кто-то испуганно заголосил. Толпа взорвалась криками, ощетинилась оружием, готовясь уничтожить любого, кто станет у неё на пути, бросилась к тому самому проходу, в котором исчез паренек, по пути подхватив Дагиану, как подхватывает мощный водный поток хрупкую ветку в половодье. Феникс охнула, почувствовав, как чей-то локоть угодил ей прямо под рёбра, рванулась изо всех сил в сторону, думая только о том, чтобы сохранить равновесие и не упасть: быть затоптанной толпой - удовольствие не из великих. Девушка чудом пробилась к стене ближайшей лавки, перевела дух и нырнула в узкий тёмный проулок, заканчивающийся тупиком, чтобы тут же увидеть чей-то съежившийся в тени силуэт, повернутый к ней спиной. Силуэт дрогнул, подобрался, словно готовящаяся к прыжку пантера.
- Эй, всё хорошо, я тебя не обижу. - Дагиана осторожно выставила руки вперед, то ли успокаивая, то ли пытаясь показать, что оружия у неё нет. - Я помогу.
Девичья рука осторожно легла на смуглое предплечье и тут же отдернулась.
- Ох! - Дагиана, опешив, глянула на длинный глубокий порез, из которого хлынула кровь. Феникс сжала зубы, перевела взгляд на вжавшегося в стену паренька, в чьих руках блестел нож. Девушка шумно выдохнула.
- Тебе не нужно меня бояться. Я могу помочь. - Дагиана, не выдержав, поморщилась от боли, и повторила свои слова уже на арабском. - Я помогу.

За всю свою долгую жизнь Габриэль не раз был свидетелем яростных баталий, жестоких войн и поражающих своей беспощадностью кровавых пиршеств и битв. Они всегда вспыхивали внезапно, расползались трупными пятнами по сердцу, теснились гнойными струпьями по мозгу, атакованному паразитами чужих эгоистичных мыслей; напрягались схваченные судорогой сухожилия, вкладывали оружие в негнущиеся пальцы рук – пальцы, еще день назад ласкающие любимых и трудящиеся на благо своей семьи, пальцы, познавшие вдохновленную радость творения, должны были теперь разрушать. Методично, день за днем, пробиваться сквозь стройные ряды вражеской армии: вперед, к миру и свободе, к счастливым годам! А на самом деле тонуть, вязнуть в мутных потоках крови, срастаться с железным панцирем щита, прикипевая душой к горячей стали меча – терять себя. Жажда власти никогда не утихнет, никуда не уйдет слабость податливых людских душ, мягких, словно пластилин, непостоянных, словно блуждающие огоньки болотных трясин, хрупких, словно первая корка подмерзшего льда. Все они сотканы из недостатков, так отчего же до сих пора за них идет война между небесным войском и силами Тьмы? Не от того ли, что при всей своей непохожести, бессмертии и неуязвимости, они точно так же подвержены порокам и слабостям, точно так же теряют себя, обнажая клинки и наступая на кровного брата, отдавая присягу заклятому врагу? Кто они, чтобы судить? Кто дал им такое право? Эти мысли, чуждые архангелу, порой привносили раздор в его разум, они атаковали бесшумно и быстро, оплетали невидимой паутиной сомнений, звенящих тревожными колокольчиками всякий раз, когда он на долю секунды поддавался соблазну и отступал, веря тому, что казалось проще. А потом… Нет, он знал, на чьей стороне правда, знал, кто он такой и для чего был создан, верил в то, что еще все можно изменить.
Тем не менее, здесь с каждой минутой становилось опасней. Если искра недовольства вспыхнула в разуме, то нужно позволить ей догореть до конца. Противостоять ослепленной своими страхами толпе, вступать в одиночку в игру с заранее прописанным финалом было подобно смерти. Нужно попытаться вырваться отсюда, найти Дагиану, убедиться, что с ней все в порядке, и уходить прочь, пока их не разорвали на части по решению наспех сколоченного суда.
Кто-то попытался свалить ангела с ног, кинувшись наперерез и повиснув на его плече тесной хваткой. Габриэль интуитивно подался назад, схватил поперек туловища щуплого нападавшего, продолжавшего на удивление бойко и ловко орудовать неожиданно крепкими кулаками. Удар одного прошелся вскользь по щеке ангела, он поморщился, пытаясь аккуратно оттеснить подальше от себя нервного парня. Справа наступали, Габриэль чувствовал, как усиливается гомон голосов, тяжело постукивают по каменным переулкам подошвы наступавших, нарастают испуганные женские крики.
- Да откуда ты такой настойчивый взялся? – пробормотал он сквозь зубы и, не выдержав, саданул кулаком под дых нападавшему. Парень, скорчившись, упал и отполз к стене, переводя дыхание. Габриэль бросился вперед, тщетно пытаясь отыскать глазами свою спутницу.
- Дагиана! – вряд ли она могла услышать его сквозь этот нечеловеческий гвалт. – Дагиана! – ухватившись за теряющийся среди бесчисленных проулков и переходов огненный след феникса, Габриэль круто развернулся и резко бросился в противоположную сторону, прямо навстречу бегущей прочь толпе. Бурный человеческий поток шипел, словно клубок сцепившихся змей, брызжущих смертельным ядом. Со всех сторон сыпались удары, воздух дребезжал, сотрясаемый глухими выкриками и стонами, запах человеческого пота и крови становился все невыносимей. Сбив прилавок с фруктами под ноги бегущих следом, ангел свернул в узкий проулок и облегченно вздохнул, увидев Дагиану. Но в следующую секунду он нахмурился, скользнул взглядом по окровавленной руке девушки и поднял глаза на скрытого в темноте нефилима. Его нельзя было винить, но Габриэль внезапно ощутил прилив негодования и злости.
- Дагиана, не стоит, - сухо произнес он, взяв девушку за локоть и оттянув в сторону. Обеспокоенный взгляд вновь остановился на глубоком порезе, Габриэль до боли стиснул зубы, сдерживая гневное ругательство, готовое уже слететь с языка. Он сделал шаг вперед, заглядывая в глаза напрягшегося парня. – Она права, тебе нечего бояться. Мы можем тебе помочь, но только если ты сам этого захочешь. Я могу объяснить, что с тобой происходит. Отвечу на все твои вопросы, - он сделал попытку приблизиться к нефилиму, но тот нервно дернулся, отступая, и ангел остановился. – Не надо бояться. Мы не такие, как эти люди. Мы не причиним тебе зла.
Темные блестящие глаза юноши недоверчиво блеснули, он потянул головой, выглядывая через плечо ангела и, по всей видимости, просчитывая свои шансы на побег. Архангел покачал головой и быстрым движением глаз указал на разодранный край своей футболки, окропленной брызгами крови. Нефилим попятился, выставив вперед острие кинжала.
- Стойте тут. Не ходите за мной, - прошелестел тихий по-мальчишески резкий голос. – Оставьте меня в покое!
Он развернулся, намереваясь протиснуться сквозь узкий переход между соседними проулками.
- Не нужно этого… - напряженно произнес Габриэль, окончание слов потонуло в череде громких выстрелов. Парень, вскрикнув, покачнулся и откинулся на спину, цепляясь непослушными пальцами за угол стены. Архангел, чертыхнувшись, кинулся к нему, подхватывая оседающее тело нефилима за плечи. – Все будет хорошо, - на автомате бросил ангел, скользя внимательным взглядом по быстро расползающимся подтекам на белой ткани майки. Не сразу он понял, что даже ему не по силам справиться с тем, что проникло в тело полукровки вместе с разорвавшимися где-то внутри патронами самодельного пистолета. Не сразу почувствовал, как под действием неизвестного ингредиента начинают растворяться синие прожилки вен и растягиваться до упора мышцы. Не сразу поверил, услышав отчаянный крик боли, вырвавшийся изо рта умирающего. Глаза Габриэля удивленно расширились. Когда он обернулся к Дагиане, его лицо, подобно застывшим маскам каменных изваяний, было поражено мрачной серьезностью:
- Я не могу его спасти. Кровь демона, - коротко бросил он, быстро выпрямившись. - Здесь работают профессионалы. Нам нужно уходить. Они видели, что он не один, - ангел посмотрел на феникса, оценивая ее состояние, и осторожно взял ее за предплечье пораженной ударом ножа руки. – Но сначала попытаемся не дать тебе истечь кровью.

Дагиана посмотрела на лежащего на земле парня и перевела взгляд на архангела, который, казалось, уже и забыл о смертельно раненом нефилиме.
- Нет! – голос феникса дрогнул от волнения. – Он пока ещё жив.
Девушка дернула раненой рукой, освобождаясь от легкой хватки Габриэля и, морщась от собственной боли, присела возле скулящего от нестерпимого страдания парня. Дагиана осторожно коснулась пальцами лба нефилима, пачкая его кровью.
- Не говори, что не можешь спасти, если даже не пытался. – Вырвавшиеся слова прозвучали неожиданно резко и феникс, смутившись, поняла, что злится на архангела.  Сэм бы так быстро не сдался. – Пронеслась в мозгу быстрая мысль. – Но он был человеком, а у ангелов свои счёты с людьми.
Дагиана понимала, что несправедлива, что тот добрый, никому не отказывающий в помощи Сэм, которого она знала, не так уж и сильно отличается от Габриэля, что ему лучше знать, на что он способен, кому может помочь, а кому нет и уж, конечно, он точно ничего не должен ни этому нефилиму, ни ей, особенно, если учитывать, что выстрелы и крики и не думали затихать, сама она была ранена, а им, и правда, лучше всего было убраться отсюда куда подальше. Дагиана всё это понимала, но не могла не злиться. Слишком многими она пренебрегла совсем недавно ради того, чтобы достать Медальон Смерти, слишком многим дала погибнуть. И дела не меняло даже то, что те погибшие чудесным образом воскресли по слову Гонта. Она сделала свой выбор не зная на что способен Гонт. Она осознанно обрекла больше сотни людей на мучительную смерть в огне и теперь не хотела добавлять к этой сотне ещё одну жизнь, даже не попытавшись её спасти. И никакие ангелы не смогут ей в этой помешать. Хватит с неё того, что это по их зову она отправилась за Медальоном, что это они выбрали Рика  (обычного человека с обычными же способностями), для того, чтобы противостоять силе, превосходящей его в разы, что укрылись за чужими спинами, подставляя более слабых. И Дагиане сейчас было совершенно безразлично на всю несправедливость её собственных мыслей.
- И не говори, что всё будет хорошо, если не знаешь.
Кровь демона… - феникс здоровой рукой задрала на парне майку и вздрогнула, увидев аккуратную, заполненную кровью дырку пулевого отверстия, от которой расходилась быстро увеличивающаяся чернота. – Эта дрянь жрёт его, как яд.
В памяти Дагианы вспыхнула картина из далекого прошлого: грязная, поцарапанная лодыжка, на смуглой коже два змеиных укола-прокуса, с синеющей расширяющейся припухлостью вокруг них,  ревущий от боли ребенок и жрец, склонившийся над ним с раскаленным до красна железным прутом, шипение металла, встретившегося с плотью, дикий визг… Древний способ борьбы с ядом.
Но змеиный яд – это не кровь демона. – Феникс снова глянула на расползающееся на спине парня чёрное пятно и приняла решение. – Время уходит. Надо хоть что-то сделать. Лучше уж так, чем ничего.
Девушка накрыла ладонью пулевое отверстие, закрыла глаза, сосредотачиваясь, чувствуя себя швеёй, пытающейся продеть конец нитки в узкое угольное ушко, и послала короткий огненный импульс. Нефилим завопил так, что заложило уши, вцепился в камни мостовой и отключился от боли.
Тем лучше. – Дагиана следила за расширяющимся ожогом, зная, что огонь пошел дальше, вглубь, по повреждённым сосудам, пытаясь выжечь заразу изнутри. – Я хотя бы попробовала.
Девушка устало привалилась к стене, только сейчас заметив, что рана на её руке продолжает кровоточить, залив кровью всё платье.
Интересно, а бывает сверхъестественная гемофилия? Как бы там ни было, скоро сама узнаю.

- Что б тебя… - не сдержавшись, недовольно бросил сквозь зубы Габриэль, с непониманием глядя на в один миг вспыхнувшую негодованием девушку и вновь, вопреки всем доводам рассудка, позволяя ей вырваться и сделать по-своему. – Дагиана, я же ясно дал понять, что все это бесполезно! Мы только зря тратим свое время, – раздраженно произнес он, стоя за спиной феникса. - Никто из нас не сможет ему помочь! Иногда с этим стоит смириться.
Впрочем, ее уже едва ли интересовали слова Габриэля. Это он понял сразу, как только уловил в ее голосе незнакомые ему до этого нотки отчаянья вперемешку со злостью, которая отчего-то явно выбивалась из-под контроля обычно спокойной и рассудительной девушки. Он нахмурился. На какую-то долю секунды архангелу показалось, что за всем этим скрывается нечто большее, то, что целиком и полностью заслуживало его внимания. Что-то бесконечно далекое от феникса, но удивительным образом близкое простым смертным. Эмоции, неподвластные пониманию. Чувства, решившие сыграть в свою игру. Одному Богу известные переживания, которым, однако, уже перевалило за сотни миллиардов лет, а они все по-прежнему терзают души и сердца умеющих верить, надеяться и прощать. Так называемый «мировой разум» человечества – первоначало, присущее каждому, независимо от его цвета кожи, пола и возраста, однако, едва ли знакомое кому-либо из сверхъестественных существ. Все они были созданы по иному принципу, и заложенная в них сердцевина – искра, освящающая всю их жизнь – не имела ничего общего с человеческой.
«Показалось. Этого не может быть», - поспешил уверить себя Габриэль, прежде чем пробудившиеся подозрения успели посеять в его разуме сомнения, и продолжил следить за действиями Дагианы.
Разумеется, он был против всей этой затеи. Это было не просто безрассудно, а, в первую очередь, самонадеянно и глупо. Но, не желая вступать в пререкания с девушкой, он все же решил отступить, и красноречивое молчание, запутанной рыбацкой сетью повисло в воздухе. Ангел не мог не замечать появившуюся резкость в движениях и жестах Дагианы, всколыхнувшееся беспокойным огнем оранжево-алое сияние за ее спиной – теперь оно полыхало, беспрестанно переплетаясь с тяжелыми блестящими локонами, а не мерцало ярким успокаивающим светом, и это было куда лучшим подтверждением изменения настроения феникса. Колкие слова возымели свой эффект: Габриэля начали одолевать сомнения. Пристыженный и смущенный он опустил свой взгляд, беззвучно выдохнул и вновь быстро набрал в легкие воздух. С одной стороны, он все сделал правильно – оценил свои шансы, выбрал то, что казалось ему наиболее важным, и поступил так, как велели ему честь и совесть. С другой стороны… Он был архангелом, существом, для которого не могло быть ничего ценнее человеческой жизни, которому на роду написано принимать тяготы и беды людей, как свои собственные, и которому никогда, не при каких обстоятельствах, нельзя было отступать. Теперь он понимал, как несправедлива была его проснувшаяся на феникса злость, ему по праву стоило поблагодарить Дагиану за то, что она сумела открыть ему глаза на неприглядную правду – со всеми этими архиважными миссиями и операциями по спасению сотен тысяч человеческих жизней, он позабыл о том, как бывает ценна одна чистая и одинокая в этой заиндевевшей вселенной душа.
Словно бы очнувшись, Габриэль спешно приблизился к потерявшему сознанию нефилиму и опустился рядом с ним на колени.
- У него шок, - быстро произнес он и положил ладонь на полыхающий жаром лоб парня. – Боль его убьет. Попробую устранить ее хотя бы на время, - архангел мельком глянул на Дагиану, стараясь не встречаться с ней взглядом. – Извини, что так вышло. Не знаю, о чем я только думал. Ты права. Во всем.
Он знал, какие мысли приходили в голову Дагианы. Не надо быть гением, чтобы понять, что она, несомненно, винила каждого, кто посмел поставить ее перед нелегким выбором, вынуждая ответить «да» на предложение Люцифера и заставляя еще раз шагнуть в распростертые объятья смерти. Справедливо. Они на самом деле не знали, что произойдет, когда медальон окажется в руках феникса. Не могли они знать и о том, удастся ли похитителям скрыться, прежде чем их всех заловят люди Гонта. Как оказалось, удалось не всем. Рик Мёрфи. Он не вернулся. И понимание того, что это самая настоящая война, что это битва, от которой зависит вся их дальнейшая жизнь и будущее целого мира, что это естественно – терять кого-то, приближаясь к поставленной цели, осознание, что как бы они не старались сберечь друг друга, потери все равно неизбежны, точно так же, как неизбежны поражения и горькие разочарования, отступничества и предательства, не спасали от мук совести. Бывалые воины, они, тем не менее, так и не смогли принять на веру горькое правило, гласившее, что цель оправдывает средство, по-прежнему считая, что это далеко не так.
Не говоря ни слово, Габриэль сорвался с места и скрылся из виду. Мгновение спустя, он появился вновь, подошел к нефилиму и подхватил его на руки.
- Неподалеку есть место, где мы сможем укрыться. Здесь оставаться опасно, - ангел, одной рукой прижимая к себе по-прежнему находящегося без сознания парня, протянул ладонь девушке, предлагая ей подняться. – Твоя рука… - он только сейчас заметил, что рану продолжает заливать кровью. Растерянность поселилась во взгляде ангела, но все же ему удалось довольно быстро совладать со своими эмоциями. – Согни руку в локте и прижми к себе. Тут близко, но, пожалуйста, никуда не отходи от меня, держись рядом, чтобы… - он запнулся и мотнул головой. – Не важно. Просто будь рядом.
Габриэль первым скользнул в оживленный людской поток, тут же ощутил неслабый толчок в спину, почувствовал, как кто-то норовит проскользнуть вперед, ловко орудуя кулаками и непременно точно попадая в пространства между ребрами. Дагиане, должно быть, приходилось хуже. Запоздалая мысль шевельнулась в сознании ангела: «Надо было перенести их по очереди. Она и так потеряла много сил, а тут еще я, идиот, который ни черта нормально не соображает, но продолжает делать вид, что знает больше остальных».
Архангел плечом толкнул хлипкую дверь покинутой хозяином лавки и очутился в небольшом темном помещении, пахнущем древней пылью, едкой смесью из каких-то экзотических трав и овечьей шерстью. Не теряя драгоценных секунд, он опустил парня на заваленный тканями прилавок и прислушался к его сиплому дыханию, с удивлением понимая, что Дагиана справилась. Все еще не веря в реальность происходящего, Габриэль положил ладонь на лоб нефилима, наполняя его тело очередной порцией исцеляющей силы.

Мягкий сумрак лавки неизвестного торговца, казалось, приглушал даже неимоверную громкость взбешенной толпы. Наполненные ненавистью крики звучали тише и Дагиана облегченно вздохнула, понимая, что теперь у них есть хотя бы минутная передышка. От выдоха закружилась голова, перед глазами поплыли темные круги и феникс поспешила сесть на длинную деревянную скамью. Девушка провела здоровой  рукой по лицу, будто пытаясь смахнуть с глаз пелену, сделала осторожный вдох и лишь тогда поняла, что только что чуть не упала в обморок. От удивления феникс на мгновение забыла даже о смертельно раненом нефилиме, с которым сейчас возился ангел: ей, так давно привыкшей к своей неуязвимости, обмороки были столь же диковины, как для иного смертного способность летать.
Но только не сейчас. – Дагиана сделала ещё один осторожный вдох, пытаясь вспомнить, что нужно сделать в такой ситуации. Многовековой опыт медицинской сестры упорно отказывался приходить на помощь, видимо, не понимая, что в этот раз он нужен не для простых смертных, а для своей хозяйки. – Я сейчас не много чем отличаюсь. Давай, думай же. Рана. Это всё из-за неё.  – Феникс посмотрела на свою искалеченную руку. – У меня кровопотеря и, если не остановить кровь, я тут точно растянусь на полу. Нет, феникс такого себе не позволит, даже если он и лишен сил!
Девушка, подбадриваемая собственной гордостью, огляделась по сторонам, пытаясь найти хоть что-то, что могло бы ей помочь. Взгляд её упал на обрезки ткани и Дагиана, подхватив один из лоскутов, морщась от боли, кое-как перевязала искалеченную руку.
Не самый лучший вариант. – Феникс, всё ещё морщась, прикрыла глаза, пытаясь справиться с очередным приступом головокружения. – Надо бы швы наложить… Глубокий порез… Зачем я так неосторожно полезла к этому парню? Глупо…
Мысли о нефилиме заставили девушку открыть глаза. Она посмотрела вперед, туда, где на прилавке бездвижно лежало тело, возле которого стоял, склонившись, ангел. Взгляд Дагианы скользнул по безвольно свешенной руке нефилима и губы феникса дрогнули.
Умер. Всё зря. – Девушка отвернулась, чувствуя, как внутри поднимается волна горького сожаления. – И этот тоже. Снова не смогла помочь. Снова всё даром. Похоже, искупление – это не для фениксов. Хотя, одной спасённой жизнью не откупишься от сотни смертей. Простой расчет. Слишком высока цена каждой смерти. – Дагиана перевела взгляд на старый шкаф-витрину, в стекле которого неясными призраком отражалась фигура ангела. -  Они чувствуют также? Что они вообще чувствуют? Что для них одна человеческая жизнь? Столько смертей за последние дни… Могли ли они их предотвратить или, вернее будет спросить, хотели ли? Почему их не было в том зале, когда огонь собрал свою дань? Или на площади? Где же были твои братья, Габриэль? Где был ты сам? – В памяти феникса встала картина из недалёкого прошлого: её нью-йоркская квартирка, Сариэл, Катарина с подругой и Сэм. – Ты не хотел тогда вспоминать и возвращаться. Похоже, ты был прав. Сдаётся мне, многие из нас ещё захотят потерять свою память. - Дагиана опустила вдруг ставшей такой тяжелой голову, заметила проступившие на светлом, обернутом вокруг руке лоскуте, проступившее багровое пятно. – Есть вещи о которых лучше не помнить, особенно когда мир на грани.

Последние несколько минут Габриэль действовал на автомате. Нефилим оставался без сознания, и боли уже не чувствовал. Сердце, которое еще мгновение назад билось, как сумасшедшее, грозясь вот-вот вырваться из груди, стало тихим. Следом замедлилось дыхание, покрылся холодной испариной лоб, помутнели глаза. Ангел не обращал внимание на явные признаки угасания человеческого тела, сосредоточившись на том, что находилось глубже и было недоступно простому взору. Светлая душа нефилима, хоть и находилась на грани жизни и смерти, но оставалась жива.
«Невероятно… Такое вообще возможно?» - Габриэль обернулся, ища девушку взглядом. Она сидела на скамье, бледная, едва ли походящая на себя прежнюю. Пострадавшая рука была обмотана куском ткани, но и тот уже пропитался сочащейся из раны кровью. Все оказалось гораздо хуже, чем себе представлял ангел. Выпустив ладонь парня из своих рук, он стремительно приблизился к Дагиане.
- Позволишь? – не дожидаясь разрешения, Габриэль коснулся окровавленной руки девушки, быстро размотал ткань и внимательно осмотрел рану. – Прости, что заставил ждать, я немного увлекся, - он поднял извиняющийся взгляд на феникса, стараясь не показать ей зарождающуюся в нем тревогу. Время при всей своей легкости и незаметности все же неумолимо неслось вперед, и ангел не мог точно сказать, сколько крови потеряла Дагиана, пока он пытался помочь нефилиму. Но это не пугало его так сильно, как пугало постепенное осознание того, что феникс не реагирует на исцеление. Он начал передавать ей силу, едва его пальцы сомкнулись на ее предплечье, затем попытался усилить мощность потока, а теперь же перекачивал энергию на пределе собственных возможностей. Края раны медленно затягивались, кровь останавливалась, но – мгновение – и она бежит вновь. Габриэль упрямо мотнул головой, на щеках его заиграли желваки, неосязаемый поток света засветился ярче, вспыхивая желтыми всполохами на пересечении с поврежденной кожей. – Не понимаю…
Спустя две минуты кровь все же удалось сначала замедлить, а потом и окончательно остановить. Рана исчезла. Ангел отпустил руку Дагианы.
- Как ты себя чувствуешь? – кончики пальцев, напитавшись огнем, утратили всякую чувствительность. Габриэль задумчиво посмотрел на свою ладонь. Может быть, дело вовсе не в медальоне? Может во всем виновата странная энергетика этого солнечного места? Он напрасно пытался себя обмануть, хотя и чувствовал, что истина где-то совсем рядом – протяни руку, коснись и почувствуешь ее тепло. Или ледяной холод, в зависимости от того, чье обличье она примет на этот раз.
Он поднялся на ноги, огляделся. Тишина и полумрак успокаивали, давали возможность сделать передышку перед очередным столкновением с ужасающей реальностью. В любой другой ситуации он наверняка бы нашел во всем происходящем нечто, завораживающее своей неизвестностью, своей манящей таинственностью, и обязательно бы испытывал азарт, называя свое нахождение здесь неслыханной удачей. Относясь ко всему проще, легче выйти победителем. Ничто не отвлекает и не обязывает действовать по строго регламентированным правилам, а опасность лишь сильнее горячит кровь, превращая в заядлого адреналинщика с претензией на непременный успех в каждой операции. Габриэль и сейчас чувствовал, что его начинает лихорадить, но совсем по другой причине. Ему всегда было тяжелей остальных смириться с неизбежными потерями и неудачами. Он отвечал за эмоции, за такие чувства, как сострадание и милосердие, был ближе многих к людям и понимал, как страшно порой быть человеком в этом запутанном мире. Как бывает больно, когда вроде бы зрячие глаза оказываются слепы и бесполезны, когда сознательная часть души засыпает, плененная телом и приговоренная к вечной тишине, безраздельному одиночеству и вязкой тоске, когда только беззвучные утешения бесполезным потоком слов вселяют ребяческую надежду, не давая столкнуться лицом к лицу с реалиями. Неизвестность – защитный механизм, ощущаемый каждой клеточкой тела как невероятное страдание. Спасение через боль – не это ли циничная правда бытия?
Ангел прошел в глубь помещения, заглянул под прилавок и выудил оттуда небольшую бутылку с водой. Он вернулся к Дагиане и протянул ей смоченный отрезок ткани:
- Не знаю, удастся ли нам найти здесь еще воды, но пока это все, что есть. Так что, как следует отмыться не получится, вдруг ты или он, - ангел обернулся через плечо и кивнул в сторону лежащего без сознания нефилима. – захотите пить. Возможно, он очнется, - коротко сказал Габриэль, поняв, что Дагиана не знает, что парень еще оставался жив. – Если окажется достаточно силен, то выкарабкается. Оставим его. Нам с тобой тоже есть над чем подумать.
Помедлив, Габриэль сел рядом с девушкой. Он знал, что его слова вряд ли смогут ее обрадовать и уже готов был встретить яростный отказ.
- Мне надо знать, что ты сейчас чувствуешь. Дагиана, это очень важно. Нам нужно понять, что с тобой происходит, - он заглянул ей в глаза, стараясь говорить как можно более мягче. – Тебе не кажется, что ты могла сама создать в своей голове барьер, который мешает работе регенерации? Может быть, ты за что-то винишь себя, боишься в чем-то себе признаться, беспокоишься о чем-то? Нам нужна хоть какая-то зацепка. Медальон, - поспешил добавить он. – сыграл свою роль, я в этом не сомневаюсь. Но что, если он только усилил предшествующие ему симптомы? Ты не думала об этом?

Девушка не отрывала взгляда от лица ангела, склонившегося над её рукой и пытающегося исцелить рану. Странное ощущение чужого энергетического воздействия отдавалось где-то внутри легким холодом, но Дагиана, хорошо узнавшая после знакомства с медальном смерти, что такое настоящий холод, ничего не имела против того, что сейчас чувствовала. Вот только старания Габриэля были безуспешны: феникс видела, что её собственная плоть упрямо сопротивляется архангельскому исцелению, не желая восстанавливаться. Девушка прикрыла глаза, чувствуя, как возвращается отступившая было дурнота и сглотнула, пытаясь сосредоточиться на той энергии, которой сейчас с ней так щедро делился архангел.
Мне нельзя сейчас быть беспомощной калекой. Не сейчас, не накануне войны.
Дагиана и сама не заметила, с какого именно момента стала думать о грядущем именно как о войне  - тяжелом, кровопролитном сражении, которое придётся дать этому миру, борясь за собственное выживание. Возможно, это случилось там, в Чикаго, когда она, окунувшись в огненную завесу, увидела рядом с новоявленным мессией неясный тёмный силуэт. Может быть, это произошло когда она коснулась медальона Смерти, обдавшего её потусторонним беспредельным холодом, а, может быть, это случилось гораздо раньше, когда она впервые увидела Нэйтана Гонта, увидела и, если не поняла, то хотя бы почувствовала, что сила, заключенная в нём, не остановится, пока не получит своего. Дагиана не знала, какой из ответов был верным, она просто приняла это как факт и сейчас не имела права давать слабину. Но решить было гораздо проще, чем сделать.
Феникс тяжело вздохнула, открыла глаза и к своей радости заметила, что рана всё-таки затянулась. Она посмотрела на отошедшего вглубь лавки ангела,  перевела взгляд на лежащего в беспамятстве нефелима и, увидев, как поднимается от дыхания его грудь, с облегчением выдохнула.
Всё-таки жив. – Сердце феникса радостно дрогнуло. Хоть здесь она смогла кому-то помочь.
Дагиана приняла из рук Габриэля бутыль, сделала глоток теплой воды и передала её назад.
- Купания оставим на потом.  – Феникс блекло улыбнулась, уже сама недоумевая, почему только что так сильно злилась на ангела, которого считала своим другом. – Разве у них был другой вариант? И разве не сама я на всё это подписалась? Что толку во всех этих обвинениях, если все мы лишь заложники сил, что гораздо больше нас? Вот только если бы можно было так просто избавиться от чувства вины…
Дагиана усмехнулась, услышав предположения ангела, словно уловившего её собственные мысли.
- Виню? А ты знаешь теперь хоть кого-то, кто себя не винит в том или ином? Слишком много происходит в мире, вине теперь есть где разгуляться. – Феникс замолчала, обвела взглядом тёмную лавку, будто надеясь отыскать на старых прилавках и пыльных полках нужные слова. Её слишком давно не спрашивали о том, что она чувствует на самом деле, да и сама она уже давно разучилась отвечать на такие вопросы. Учиться чему-то заново всегда сложнее, чем начинать с нуля и Дагиана не была уверена, что забытая богом лавка была для этого лучшим местом, как не была она уверена и в том, что Габриэль может быть хорошим учителем и, всё же, неожиданно даже для самой себя, феникс продолжила.
- Я живу долго, Габриэль. Очень долго. Даже в сравнении с тобой я далеко не малолетка, но никогда ещё я не чувствовала такой опасности для целого мира. Грядет нечто не просто плохое, грядет самое худшее, чего я представить не могу, но ты об этом знаешь и так. Я всегда старалась поступать так, как нужно, поступать верно и судить справедливо, как себя, так и других.  Я не ошибалась в этом или, по крайней мере, не признавала свои ошибки за ошибки. Никогда. И я знаю, что одна жизнь, как бы ни была она бесценна, не так важна, как десяток жизней. Это справедливо. Математически верно. Это понятно мне, но… Как далеко мы зайдем в этих расчетах, Габриэль? Одна жизнь за десяток. Десяток за сотню. Сотню за тысячу? Что, если все беда не в медальонах и Всадниках? Что, если беда в нас? Что, если это мы, решающие, что есть важно и назначающие цену, мы, а не какой-то там Гонт, приближаем конец света? Знаю, ты скажешь, что мы боремся с ним, что выступая против него, мы сражаемся за правое дело, вот только… Ты когда-нибудь видел стаю голодных пираний? Вол может спокойно стоять в воде, посреди этой стаи и его не тронут, но стоит ему шевельнуться, стоит попасть в воду хоть капле крови или пота, как рыбы сходят с ума и впиваются в несчастное животное, в азарте нередко пожирая и себе подобных. Так вот, мне все больше кажется, что Гонт и его последователи – это не пираньи, это та самая капля крови или пота, а зубастые голодные чудища – это мы. Я не знала что такое сомнения в справедливости, а теперь… - Дагиана горько улыбнулась. – Не думаю, что мне это поможет, но да: я виню себя. Виню в том, что превратилась в такую вот пиранью, там, в Чикаго и мои ошибки бьют по мне гораздо сильнее любого медальона.

Никто не может знать наверняка, что повлекут за собой наши поступки. Вероятность что-либо просчитать существует, пока дело не касается ситуаций, развивающихся по типу цепных реакций, в которых все элементы связаны между собой прочными связями и занимают определённую роль в поддержании общего порядка в постоянно напряженной системе. Любой сбой, единичное вмешательство со стороны, робкая попытка отступить или отчаянный бросок вперёд очень часто влекут за собой необратимые последствия. Система разобщена, в ней нет правых и виноватых в ней тоже нет, да и самой её, как таковой, не существует. Это незримая сеть, накинутая сверху на весь земной шар, окутывающая его, словно ещё один пласт пульсирующего теплотой воздуха, оберегающая единственное и дорогое, что у неё есть, потому что основа её, основа всех этих электрических импульсов, ничто иное, как любое живое существо, способное отдавать системе энергию в виде слов, эмоций и чувств. Она повсюду – её провода тянутся между нами, ветвятся и переплетаются между собой, смыкаются, переключаются, образуют запутанную паутину с постоянно обновляющимися стражами-пауками – теми, кто не упустят случай позлорадствовать и обязательно прибегут посмотреть, когда какой-нибудь несчастный, отчаявшись найти выход, шагнёт в сторону и повлечёт за собой массовую гибель ничего не подозревающих людей. Ошибся, рискнул или же потерялся только один, но в итоге страдают многие. «Многие»… Блеклое, такое неудобное слово, так и норовящее слететь с отведённой ему полки в архиве памяти. Ему неуютно рядом с громоздкими числами и одиноко в одном ряду с числами меньшего разряда. Постепенно оно перемещается из одного угла в другой, пока не замирает в самой тёмной кладовой, под завязку забитой точно такими же «многими», растворяясь в них, теряет всю присущую ему индивидуальность и исчезает, похороненный под тонким слоем пыли. Так что, последствия поступков не только трудно просчитать, но и практически невозможно принять в их истинном обличие.
Габриэль внимательно, не перебивая, слушал Дагиану. И не мог не признать, что в каждом её слове чувствует горькую правду, которая была знакома и ему, и любому другому живому существу, обитающему в теперешнем мире. Эти вечные вопросы, бесконечные попытки докопаться до самой сути, найти оправдание вещам, которые не должны были случиться, но случились и принесли вместе с собой бессонные ночи, бессмысленные внутренние диалоги и разъедающее чувство вины. Ангел слушал и ему казалось, что за словами рыжеволосой девушки кроется нечто большее – это нечто терзало его, мелькало перед глазами секундной вспышкой и ускользало, не давая сосредоточиться на чём-то другом. Его собственное чувство вины? Или её мимолётные попытки разбудить это самое чувство? Габриэль не знал. Или не хотел знать. Потому что тогда пришлось бы признаваться в том, что многое из того, что было сделано, не возымело своих целей, а заплачено за всё это, конечно же, было сполна.
Некоторое время он молчал, не решаясь обратиться к Дагиане. Не потому, что не находил слов, а потому, что был уверен, что она – не та, кому нужны стандартные шаблоны ответов, состоящие из замыленных и избитых фраз. Не нужны ей были и его оправдания (вряд ли они вообще могли кому-то пригодиться), так же, как и не нужны были и попытки обелить хотя бы часть только что изложенного. Она заслуживала настоящих слов.
Габриэль вновь посмотрел на девушку, машинально отметив, что глаза её в полутёмном помещении немного поменяли свой цвет. Теперь в них стало больше незнакомой медовой таинственности. Изменения, которые завораживали.
- Нам всем приходится делать выбор. От этого не уйти и не убежать. И нельзя всегда выбирать только правильное. Что это вообще значит – «поступать правильно»? Исходя из толкования простых истин? Или человеческих законов? Нет, по большей части всё сводится к пониманию того, что нужно поступать так, как тебе велит совесть. Потому что правильного, как такового, не существует. Ты ведь сама это знаешь, Дагиана. Ты, как никто другой, понимаешь, что в итоге всё, что мы делаем, бьёт по кому-то другому. Мы вмешиваемся в привычный порядок вещей, нарушаем ход предначертанного, потому что знаем, что бездействие – это гораздо хуже всех остальных последствий. Не бывает правильных поступков, Дагиана. Бывает только те, которые мы можем принять, и те, которые мы принять не в силах. Это как с терпением, только тут всё намного сложней и серьёзней. Это тот самый переломный момент для души. Ты знаешь, какой со временем становится душа? – вздохнув, Габриэль отвёл взгляд в сторону. – Она, как губка, впитывает всё, что её окружает – тут и собственные ошибки, и проступки близких, и влияния совершенно незнакомых людей… Она принимает в себя всё, накапливает, хранит. И одновременно покрывается трещинами и рубцами, теряет своё сияние, становится блеклой, хрупкой, ещё более беззащитной. А бывает так, что она не выдерживает всех этих влияний и переламывается напополам. Мир – это миллиарды живых душ, это одна большая душа самой жизни. Да, ты права, все мы без исключения повинны в том, что Конец Света близок, как никогда раньше. Мы позволили появиться Гонту, мы дали возможность Сихаилу возглавить армию Небес. Мы не спасли тех людей, что погибли в Чикаго, Ирвинге, Париже. Это всё сделали мы. Любые оправдания бессмысленны, сколько не думай и не убеждай себя, изменить ничего не получится.
Ангел встал, подошёл к неподвижно лежащему нефилиму, до сих пор не пришедшего в себя. Взглянув на него, он опять обернулся к Дагиане:
- Но сегодня ты показала мне, что надежда ещё есть. Вот увидишь, всё изменится. Ты спасла жизнь, на какой-то миг восстановив хрупкое равновесие в этом мире. Ты показала мне, что нужно бороться даже тогда, когда кажется, что нет никаких шансов что-либо изменить. Это всё сделала ты. Подумай, почему именно сейчас? Вспомни о том, что у всех поступков есть последствия. Позволь себе отречься от терзающих тебя мыслей, приручи их, не дай им завладеть тобой до конца. Смириться всегда сложно, но иногда это необходимо. Если ты сейчас позволишь чувству вины затопить твое сердце, то уже ничего не сможешь изменить. Это будет твой выбор. Твой переломный момент, - ангел вернулся на прежнее место, сел и взял девушку за руку, слегка сжав её ладонь. - Не позволяй ему наступить, Дагиана. Впереди, конечно, мало хорошего, но это не повод отступать. Нам всем ещё рано сдаваться.

- Сдаваться? – Дагиана горько усмехнулась и, не выдержав взгляда ангела, опустила голову. – Я всегда избегала войн, Габриэль, всегда пыталась держаться в стороне от человеческих распрей. Не потому, что боялась за себя, не потому, что понимала – если я приму чью-то сторону, то это сможет переломить ход битвы и даже не потому, что мне, как приписывают легенды фениксам, было всё равно. Нет. Мне никогда не было всё равно. Я не вмешивалась, но была рядом. Помогала тем, кто страдал, пыталась спасти обреченных, но что мне делать теперь? Ты говоришь: не сдавайся. Но на войне так говорят тому, кто принял чью-то сторону и ты сам только что согласился, что все мы – и люди, и ангелы, и демоны, и сам Гонт – все мы одинаково виновны или невиновны. Как же мне принять чью-то сторону? Как допустить это, если сейчас, как никогда отчетливо, я могу видеть наше без вины виноватое равенство. Я приняла вашу сторону. Там. В Нью-Йорке. И погибли люди. Я не верю в то, что их воскрешение стало для них спасением. Мы добыли Медальон, но скольким это стоило жизни? И, кто знает, скольким ещё будет стоить?
Дагиана встала и, по-прежнему не глядя на ангела, отошла к закрытому ставнями окну. Сквозь неплотно подогнанные доски пробивались хилые лучи солнечного света. Феникс подняла руку, легко касаясь кончиками пальцев призрачных невесомых лучей.
- Надежды, жажда борьбы… Всё пустое. Ты забыл, с кем ведешь разговор и говоришь со мной как с подобной тебе, или с человеком. Для феникса эти слова значат меньше, если вообще должны что-то значить. Вся суть их для меня – наносное, ил на дне, что принесла река за тысячелетия моей жизни. Для вас, ангелов, должно быть, всё проще. Не знаю, свет ли в вас заключенный толкает вас к борьбе, близость к Богу, данная при рождении и его заветы… Вы – небесное воинство. Вы созданы для защиты и сопротивления врагу. Я – другое. Не лучше, не хуже – другое. Мне, по рождению, отведена другая роль и, как знать, может быть тем, что я примеряю на себя иные маски, я делаю только хуже? Что, если я вмешиваюсь в то, что мне надлежит лишь созерцать со стороны и моё вмешательство губительно как для тех, кто меня окружает, так и для меня самой? – Девушка повернулась в ангелу и посмотрела ему в глаза. – Что, если это не Медальон, а моё своеволие забрало у меня силы? Что, если это наказание за то, что вмешалась в то, во что не должна вмешиваться?
Губы Дагианы дрогнули в невеселой усмешке.
- Как много вопросов, верно? Знаешь, раньше, когда я слышала рассказы об ангелах, рассказы о том, что у вас не было свободы воли и всё, что вы должны были делать – так это выполнять чужие приказы не задавая вопросов, я думала о том, что ни за что не променяла бы свою свободу на ваши райские кущи. Теперь я так не думаю. Я всю жизнь разгадывала загадки, собирала знания, отвечала на вопросы. А теперь впервые я ничего не имела бы против того, чтобы кто-то сказал мне, что делать, отдал команду и у меня не было бы нужды задаваться вопросами.  Говоришь, я показала тебе, что есть смысл бороться, когда помогла этому нефилиму? Как знать, не сделала ли я хуже и чем это все обернётся для нас троих. – Феникс качнула головой. – Прости, ты не должен всё это выслушивать.
Девушка снова повернулась к окну, легко касаясь солнечных лучей. Она задумчиво ласкала их кончиками пальцев, перебирая, словно струны волшебной лиры.
- Но я хотела попытаться объяснить. И тебе, и самой себе. Не думаю, что у меня что-нибудь вышло. – Дагиана грустно вздохнула, повернула ладонь, играя лучом света. – И нет никаких ответов. Может всё, что мне нужно – это вспомнить, кто я есть? Вспомнить, что для феникса самое главное  - это сбор знаний? Знания о том, как умирает мир… Они, должно быть, будут особенными. Может, для того чтобы восстановиться, мне просто нужно признаться наконец-то себе самой в том, кто я есть и перестать вести себя как человек, одержимый эмоциями и чувствами? Вспомнить, кто я есть… - произнесла девушка медленно и едва слышно, задумчиво рассматривая пальцы, подсвеченные солнечным светом. На подушечке одного из них до сих пор виделось едва заметное пятнышко – место укола иглой. – Кто я есть…
Феникс быстро повернулась к ангелу.
- Ты можешь доставить меня в Гелиополис? Точнее в Аль-Матарию? Это здесь, недалеко. Южный район города. К развалинам храма? По-моему, мне нужно там побывать. Вот только, – Дагиана посмотрела на все ещё не пришедшего в себя нефилима, - нужно решить, что делать с ним. Не оставлять же его здесь.

От слов Дагианы на душе становилось горько. В который раз архангел убеждался в том, что сила крошечных букв, складывающихся сначала в короткие слоги, а затем в звучные слова и объемные предложения поистине безгранична. И откуда только в них бралась эта свинцовая тяжесть, безжалостно припечатывающая расплавленный сургуч мыслей? Откуда появлялась способность оборачиваться остроносыми иглами, преследующими болевые точки сознания? Почему никто так и не придумал защитный механизм, не развил в себе способность отгораживаться от слов, не выковал такой щит, который спасал бы не только от коварного финта врага, но и от разящих словесных ударов? Совсем некстати он думал об этом, совсем некстати упрямо задался целью понять, что терзает девушку-феникса, самоуверенно предположив, что прочувствует её столь же отчётливо и ясно, как и многих других, нуждавшихся в помощи и встречавшихся ему на пути. Ему не приходило в голову, что может быть как-то иначе: он был архангелом – существом, вышедшим из Света много тысяч лет тому назад, впитавшем в себя вместе с этим Светом и способность находить ответы на самые сложные и противоречивые вопросы, и много чего ещё столь же фундаментального, прочного и, как выяснялось теперь, совершенно невыбиваемого.
Габриэль внимательно наблюдал за Дагианой и не переставал вслушиваться в поток её слов. Девушка была задумчива, и движения её были играючи плавные, лёгкие и невесомые, словно прозрачные блики костра по утру, а в голосе слышалась взятая под контроль сила, которой Габриэль всё никак не мог подобрать описания и почему-то думал о том, что из Дагианы наверняка вышел бы прекрасный лектор, речь которого не давала бы заснуть даже самым сонным и нерадивым студентам. Сейчас же эта роль была отведена ему, и он принимал её, хоть и делал это весьма неумело.
Вот и сейчас, стоило фениксу замолчать, как он тут же вмешался:
- Я понимаю, что ты хочешь мне сказать, Дагиана. Понимаю, но не могу не напомнить о том, что сейчас всё обстоит немного иначе, и опыт прошлых лет, все бесценные наблюдения и знания, что были приобретены за эти долгие тысячелетия, всё предназначенное нам от рождения не спасёт от ужасающей реальности, - Габриэль нахмурил лоб и потёр переносицу ладонью. – Возможно ты считаешь иначе и для тебя всё происходящее сейчас – это ещё одна веха в истории человечества, коих уже было множество, стоит только вспомнить количество эпидемий и войн, голодных и холодных лет, геноцидов одних народов другими, когда казалось, что человеческий мир находился на грани исчезновения и совсем скоро исчезнет вовсе. Ты думаешь, что тебе нужно держаться в стороне, вспомнить, кто ты есть, и не вмешиваться. Но только вот Апокалипсис, как его не назови, это не простая война. Он затронет всех – и людей, и ангелов, и демонов, и всех остальных существ. Я не открываю тебе великих тайн, делюсь тем, что ты и сама знаешь не хуже меня. Я не отвечаю на вопросы, потому что мои ответы сейчас будут бесполезны. Я просто хочу, чтобы и ты поняла меня, - Габриэль взглянул на Дагиану, слабо улыбнулся, осознав, что они ходят по кругу. «В какие же дебри мы с тобой забрались… Удивительно». – Теперь рушится и наш мир тоже. Его спасения – в наших руках. В моих и твоих в том числе.
Не успел он договорить, как Дагиана обернулась, и Габриэль, с интересом выслушав её, кивнул:
- Конечно, это возможно и не составит никакого труда, - он проследил за её взглядом. – Я сообщу о нём Васарии, он не оставит его без присмотра. Когда он придёт в себя, его ждёт тяжёлый разговор, - мысленно посланный сигнал брату достиг своей цели, и мгновение спустя в помещение стало на одного ангела больше.
– Здравствуй, Васария, - Габриэль встал и поприветствовал брата. Молодой курчавый блондин ответил ему сдержанным кивком. – Позаботься о нефилиме и дай мне знать, когда он очнётся. Будет лучше, если ты перенесёшь его в более спокойное место. Здесь небезопасно.
- Ты вернёшься?
Габриэль посмотрел на Дагиану:
- Я не знаю. У меня появились срочные дела, - архангел подошёл к девушке и подал ей руку. – Ты готова? Тогда отправляемся.

Медленно день переходил в тонущий в оранжево-красной дымке вечер. Солнце по-прежнему светило ярко, но уже перестало опалять безжалостными лучами кожу. Габриэль прищурился, разглядывая развалины некогда величественного храма. Повсюду был песок, обломки тяжелого камня цвета слоновой кости, куски разбитой плитки, некогда складывающейся в искусный орнамент по ходу высоких колон. Здание было разрушено, но Габриэль и сейчас мог ощутить исходящую от этого места силу и мощь, когда-то, вероятней всего, достигавшую небывалых масштабов. Теперь здесь было пусто. И тихо.
Габриэль посмотрел на Дагиану:
- Это место многое значит для тебя, верно? – негромко спросил он. – Ты думаешь, что ответ кроется где-то здесь?
Сам он едва мог в это поверить, считая, что первопричина – медальон и заложенная в нём частица Смерти. Но, с другой стороны, видя, какие сомнения теснятся в голове Дагианы, чувствуя, насколько она угнетена и, более того, напугана, Габриэль понимал, почему её так тянет туда, где всё когда-то началось. Ей было это нужно. Как доказательство того, что она по-прежнему существует, что она – это всё еще она, тот самый феникс, который знает и видел многое, который не забывает ничего, но которому, как это ни парадоксально, нужно вспомнить. Но готова ли родная земля ей помочь?
- Хотел бы я видеть, каким был этот храм в годы своего величия, - ангел неловко улыбнулся. – Ты расскажешь, что связывает тебя с этим местом?

От услышанного вопроса Габриэля на губах феникса появилась грустная улыбка. Чем это место было для неё? Когда-то – всем, теперь… Теперь она и сама, пожалуй, не знала. Разве могут что-то означать сами по себе треснувшие массивные плиты или осколки мозаики? Разве могут иметь значение разрушенные стены и пески пустыни? Что они? Всего лишь свидетели прошлого. Такого далёкого, что ныне живущие и представить себе его не могут, принимая за сказку и представляя древние времена такими, какими они изображены на папирусных свитках, на стенах усыпальниц: странно-плоскими, двухмерными, выцветшими. Память же феникса сохранила их совсем другими: полными жизни, звуков, запахов, прикосновений, но все это жило лишь в памяти. Так чего же она ждала от разрушенного храма?
- Это мой дом. – Тихо сказала девушка, не глядя на ангела. – Или был им когда-то…
Феникс подняла голову, рассматривая остатки некогда высокой стены.
- Для того, кто живет слишком долго, в конце концов, весь мир становится домом. Но для того феникса, что когда-то появился здесь на свет, это место, бесспорно, было домом…
Дагиана замолчала, задумавшись, вспоминая те далёкие (далёкие даже по меркам Габриэля и подобных ему) времена, когда сама она была совсем юной, почти ничем не отличимой от обычной человеческой девочки, с той лишь разницей, что редко у кого в этих землях была такая белая кожа, а волосы отливали таким ярким огнём. Маленькая девочка, которая никогда не покидала пределов храма, но не потому, что он был её тюрьмой, а потому, что в том не было нужды. Девочка, которая с рождения знала слишком многое и хранила эти знания с той же тщательностью, как иной купец хранит свою прибыль. Девочка, которая так и осталась там, в прошлом, в стенах теперь разрушенного храма. Осталась тихим призраком, блеклым напоминанием, забытой тайной, которую Дагиане во что бы то ни стало нужно было отыскать, хоть она и сама не понимала, зачем именно.
- Идём. – Девушка зашагала вперед, огибая лежащие на её пути остатки плит.
- Говоришь, что хотел бы увидеть этот храм в годы своего величия? Сложная задача. Слишком долго пришлось бы смотреть. Он был велик слишком долго и в разные времена. И в каждое время выглядел по-особому. Он появился задолго до меня и был когда-то едва ли больше обычного дома. Но и тогда он удивлял всех своей росписью и затейливыми узорами тростниковой плетёнки. Проходили времена, менялся и храм, он рос, становился больше, выше, вокруг него появлялись молельни, а в самом центре поднялся из песка обелиск с вызолоченной медной верхушкой и жертвенником у своего подножия, настолько большим, что там могли лежать туши трех быков. Вот только той, что жила тогда в этом храме, жертвы не были нужны. – Губы девушки дрогнули в легкой улыбке. – Десятки крытых тенистых переходов, статуи богов, украшенные золотом… Этот храм почитали за чудо света. Оставался он чудом и тогда, когда появилась здесь я. Разросшийся ещё больше, с десятками террас и залов, мощными колонами и высокими нефами, с толстой стеной, опоясывающей и сам храм, и молельни, и святилища, и дома жрецов. Этот храм был словно целый город и этот город был прекрасен. Но большинству приходилось любоваться им снаружи. Вход сюда был строго запрещен. Но, зато, сколько сказок родилось в головах тех, кто не мог пройти внутрь, так, как мы сейчас. И, наверное, они бы очень удивились, узнай, что та, которая считала этот храм своим домом, тоже не знала его полностью, потому что видела только изнутри. Она никогда не проходила по аллее, вдоль которой стояли солнечные бараны, – феникс чуть кивнула головой  вбок, - вон, видишь, кое-где ещё можно различить постаменты. Она никогда не подходила к высоким и мощным пилонам, что отделяли Священный мир от мира обыденного. Она даже, сложно поверить, редко выходила в открытый дворик храма, чтобы полюбоваться на стройный лес колонн, с высеченными на них сценами из жизни богов, фараонов и той, кто была ей матерью, хоть они никогда и не видели друг друга…
Дагиана внезапно остановилась посреди просторной площадки, которая, явно, в незапамятные времена служила тем самым двориком, о котором она только что говорила. Девушка посмотрела на Габриэля и смущенно улыбнулась.
- Прости. Я вовсе не хотела устраивать тебе лекцию. Просто слишком много воспоминаний за один раз. Даже для меня.

Гибкий девичий голос мерно звучал, наполняя залитые солнцем обломки дыханием жизни. Взлетели вверх частицы крупнодисперсной пыли и растворились в нагретом воздухе. По-черепашьи медленно неровные каменные глыбы преобразились, принимая новую форму, величественные колонны акварельными брызгами пронзили напоённый гранатовым соком небосвод, горящие восторженным удивлением глаза ослепили золотые отблески литых фигур, благосклонно глядящих на спокойных служителей храма, невесть откуда появился шелестящий шорох – шёпот невидимых в солнечных лучах существ – мягкий звон листвы стройных кипарисов и величавых сикоморов. Храм содрогнулся, оживая на картинах, рисуемых податливым воображением, бесшумно выдохнул, увидев своё отражение в горящих тлеющими искорками воспоминаний глазах феникса, восстал, призывая молодую рыжеволосую девушку вернуться в далёкое прошлое, в тело маленькой, но удивительно мудрой и знающей девочки, а Габриэлю, ставшему невольным свидетелем этого преображения, оставалось лишь восхищённо глазеть, в миллионный раз поражаясь какой силой могут обладать простые слова в устах умелого рассказчика.
Всё это время он следил за Дагианой, передвигаясь вместе с ней по опустевшим землям и на какое-то мгновение забыв, почему они вообще оказались здесь. Тягостные мысли остались где-то в тёмной комнатке торговца, запутались в паутине, сплетённой под самым потолком восьмилапым ткачом, легли очередным пластом пыли на тяжёлые свитки тканей. Он чувствовал, как совершенно волшебным образом меняется настроение девушки, и, между тем, сам не забывал подмечать деталей, понимая, что любая информация, полученная здесь, в дальнейшем может оказаться полезной.
Габриэль поймал смущённый взгляд Дагианы и по-доброму ей улыбнулся:
- Напротив, мне нравится тебя слушать. Что может быть лучше истории, рассказанной фениксом? – ему было немного неловко, он понимал, что стал свидетелем неожиданного откровения. Насколько он помнил, Дагиана всегда умело держала под контролем свои эмоции, едва ли допуская посторонних к их прочтению. Нет, она не казалась скрытной или излишне скромной, скорее Габриэль видел в её отстранённости и некоторой закрытости попытку как-то обезопасить себя от возможных последствий – естественный защитный механизм, без которого в этом мире было бы невозможно выжить. Им всем приходилось нелегко, когда дело касалось воспоминаний, они вскрывали сердце, словно тонкую корочку льда, и являлись расплатой за безграничную память, которая сохраняла даже самую мелкую и незначительную деталь в своём первозданном виде.
«В первозданном виде, - Габриэль, ухватившись за ускользающую мысль, быстро огляделся по сторонам. Что там говорила Дагиана? Когда-то давно – дом. Он помнил и видел достаточно, что-то обязательно должно здесь остаться. - Какая-то деталь… Мелкая и незначительная деталь… И к чему это я?»
Он тряхнул головой, выпуская из рук пойманную было за хвост мысль, и повернулся к девушке:
- Я хочу попробовать просканировать местность. Но здесь везде хлещут силовые потоки, боюсь, что отдача может быть слишком непредсказуемой и острой, нас могут заметить. Я всё равно сделаю это, но, чтобы лишний раз не рисковать, мне хотелось бы, чтобы ты хотя бы примерно указала мне на место, которое, возможно, когда-то было наиболее значимым для тебя или же ты просто проводила там большую часть своего времени, - ангел ещё раз огляделся по сторонам. – Быть может, мне удастся отыскать что-нибудь интересное.

Дагиана внимательно посмотрела на Габриэля, оценивая поданную им идею и невольно улыбнулась.
- Похоже, мне стоит начать тревожиться о том, что ты читаешь мои мысли. - Феникс, и сама не подозревавшая о том к чему стремилась до тех пор, пока не услышала слова ангела, осознала, что ей было нужно среди этих величественных развалин, что некогда были её домом. - Было такое место. Особое. Особым и осталось. Но тебе не нужно ничего сканировать, я и так знаю что ищу. Побереги силы. Думаю, они нам ещё очень пригодятся.
Дагиана вздохнула, на мгновение прикрыла глаза, чтобы рассмотреть всплывшую из недр памяти картину: утопающая в уютном полумраке комната, больше напоминающая собой пещеру, языки пламени, пляшущие в глиняных плошках, эхо гулких проходов, тени жрецов, отголоски молитв и, вдруг, луч солнечного света. Поразительно чистый и яркий в этом царстве мягкого сумрака, разрезающий его словно нож, наполненный жизненной энергией и силой. Девушка, почти ещё девочка в белом легком одеянии, с гривой огненно-рыжих волос, рассыпавшихся по плечам, тянущая руки к этому лучу, зачерпывающая его свет горстями, словно воду...
- Мы сейчас стоим в бывшем внутреннем дворе. Если пройти дальше... - Феникс развернулась и уверенно пошла вперед, пошла торопливо, словно, обретя цель, не желала терпеть никакого промедления. - Так вот, если пройти дальше, мы попадем в гипостильный зал. Теперь не видно, но там, под песком, должно быть, ещё остались основания колонн. Сюда обычных смертных не пускали. Это была уже запретная территория, но, даже если бы они и смогли сюда проникнуть - уйти далеко не сумели бы. Потому что... - Девушка остановилась и кивком головы указала на стоявшую впереди скалу. - Вот и ответ. Дальше шла древняя часть храма, высеченная в скале. Вход был только один, - феникс снова заторопилась в указанном направлении, продолжая говорить на ходу, - маленькая дверь, за которой, как верили простые смертные, начинался Мир Таинств. Хотя, если учитывать, что никто из них толком не знал что там было, что ж... это и правда была настоящая обитель таинств. Та маленькая дверь вела в целую сеть залов, что, в конце концов, приводили к одному - к Залу Ладьи. Там стояла ритуальная ладья, по преданию, она могла переносить в другие измерения. Укрывали её золотым покрывалом, а вокруг неё курились благовонные смолы и фимиам. От их дыма ладья казалась плывущей по волнам. Красивое зрелище. Мистическое. Как раз то, что нужно священнослужителям. И большинство их них думали, что этот зал - последний. Но некоторые из них, те, кто имели больше прав на большие знания, а теперь и ты, - Дагиана мельком глянула на Габриэля и улыбнулась, - знали, что за этим залом расположена ещё целая сеть комнат. Эти комнаты были моим домом. Они были выстроены по спирали и в самом центре, в самом сердце моего дома была одна маленькая комната. Там не было ни украшений, ни мебели. Всего лишь пустая комната, но... - Феникс осеклась и вздохнула. - Пустота внешняя порой скрывает за собой такое глубокое наполнение, что неподготовленный глаз, не в силах его осознать, предпочитает не замечать вовсе. Ты поймешь, когда увидишь.
Девушка остановилась у скалы, к которой были прислонены остатки огромной плиты.
- Она там. Дверь, ведущая в Мир Таинств. Я помню. - Дагиана посмотрела на Габриэля. - Знаю, это может выглядеть полным безумием. Я и сама не смогу объяснить тебе своей уверенности. Она непонятна мне так же, как, должно быть, и тебе. Но я твердо знаю, что мне нужно пройти внутрь. Это как... - феникс осеклась, подбирая подходящие слова, - зов крови. Ты можешь мне с этим помочь?

Ангел, внимательно вслушиваясь в рассказ девушки, шёл рядом, стараясь не отстать и не упустить ни одной детали. Впрочем, далеко идти и не пришлось: несколько минут спустя Габриэль с интересом разглядывал возвышающуюся перед ними скалу. Слова же Дагианы звучали без преувеличения волшебно. Сколько раз за этот день он ловил себя на мысли о том, что окружавшая их сейчас реальность была безнадёжно далека от того, что все привыкли называть реальностью? Да и что было сейчас для всех настоящей реальностью? Бумажные города, трепещущие под ветром неизбежных перемен? Потерянные люди, ставшие шахматными фигурками в руках судьбы? Междоусобные войны, растущий процент убийств и раздоров? Чем он отчетливей это понимал, тем досадней ему становилось от того, что сказка, которой был напитан жаркий египетский воздух, сказка, которая звучала в разливающихся звуках флейты и торжественном бое барабанов, сказка, в которой роль восточной красавицы Шахерезады принадлежала девушке с молочно-белой кожей и огненно-рыжими волосами, не могла быть реальностью. Воздух был хитёр и коварен и в итоге обещал неминуемое перегревание неподготовленному организму, трели музыкальных инструментов резко обрывались на самом интересном месте чьим-то недовольным ругательством, а за словами девушки таилась не одна печальная история. И всё же… Всё же слова Дагианы звучали волшебно. Габриэль, словно наяву, видел всё, о чём говорила ему феникс.
Он тронул рукой каменную плиту, осматривая её со всех сторон.
- Думаю, нам не составит труда пробраться внутрь, - Габриэль посмотрел на девушку. – И это не выглядит, как безумие. Я понимаю, - он несколько секунд неотрывно смотрел на Дагиану, а затем вновь обернулся к плите. – Тем более, мне кажется, что это действительно может помочь нам справиться со свалившейся на нас маленькой неприятностью. Попытка - не пытка, верно?
После беглого осмотра, ангел, убедившись, что вход на самом деле защищает только камень и никаких сюрпризов в духе Индианы Джонса не предвидится, опёрся ладонями о шершавый бок плиты и медленно сдвинул её в сторону так, чтобы он и Дагиана без проблем смогли пробраться внутрь. Взору открылся небольшой тёмный проход. В нос ударил запах пыли и чего-то неуловимо-пряного, быстро затерявшегося среди окружавшего воздуха.  
- Идём? – Габриэль кивнул Дагиане и шагнул в каменный коридор. Первым делом он осмотрел стены и потолок. Даже спустя столько веков, они были в отличном состоянии – камень противился течению времени и даже не думал о том, что и ему положено вступать в круговорот постепенно отмирающих и выходящих из строя вещей. Быть может, сила, заложенная в этих местах, даровала ему своего рода бессмертие? Габриэль, подивившись своим неожиданным мыслям, слегка тряхнул головой и снял прикреплённый к стене факел. На его раскрытой ладони весело заискрилась невесомая вспышка света, а через мгновение она вспорхнула, кусая невидимыми зубками дряхлую плоть ткани и неожиданно крепкую кость древесины, и выросла в спокойное пламя. – Наверное, стоило предоставить это тебе, - запоздало вспомнил ангел, обернувшись к фениксу. Он улыбнулся, встретив её взгляд. – Я так понимаю, мы на верном пути, да?
Он прошёл ещё немного вперёд, пока не упёрся в дверь.
- Слушай, а ты уверена, что мы не заплутаем в лабиринтах храма? Если я правильно понял, что сейчас нас ждёт нечто невероятное, - рука Габриэля легла на резную ручку двери, что-то внутри неё щелкнуло и древний скрипучий механизм, словно бы нехотя, сделал несколько оборотов и замер – дверь же распахнулась легло, без единого звука. Дальше начинались ступени, ведущие куда-то вниз. Габриэль медлил. – Мир Таинств, - зачем-то повторил он, вслушиваясь в мягкую поволоку этих слов. Они отзывались в нём знакомым интересом, жаждой узнать нечто новое и им ещё неизведанное. Нечасто архангелу выпадал случай познакомиться с чем-то, о чём ему никогда не доводилось раньше слышать. «Если я сейчас нахожусь в таком смятении, то какого, должно быть, ей? – взгляд Габриэля остановился на лице Дагианы. – Подумать только… Нет, мне не представить. Никому не представить. Для того, чтобы понять, надо быть фениксом, а это сейчас такая страшная редкость, что даже не знаю, остался ли на свете ещё кто-нибудь, кроме неё». Он ещё подумал о том, как, наверное, одиноко было здесь её детство. Воплощение огненной стихии в совсем юной девочке, с рождения лишённой материнской ласки и скрытой от мира за каменными стенами храма и благоговейной заботой его адептов. Ему, выросшему среди множества братьев и сестёр, было трудно понять, что таило в себе это невольное одиночество. Дагиана, как и полагалось фениксу, оставалась для него загадкой.
Габриэль, замерший на несколько секунд, хотел что-то сказать, но вместо этого быстро повернулся и нырнул в тёмный проём двери.

- Не заплутаем. - Дагиана уверенно шагнула в каменный тоннель, против воли убыстряя шаг, обгоняя ангела, благо, ширина коридора позволяла совершить нехитрый манёвр.  - Я помню дорогу. Не забывай - это был мой дом. А, может, остался им и до сих пор. Девушка окинула взглядом стены, высота которых терялась в темноте, которую не способен был развеять свет лишь одного факела в руках Габриэля. Но ей не нужен был этот свет. Она хорошо знала здесь каждый камень, каждую выбоину на плитах, устилающих пол, каждую, едва заметную трещинку в стенах - память феникса позволила бы ей пройти здесь и с закрытыми глазами. Дагиана, словно для того, чтобы проверить это, остановилась на мгновение и прикрыла глаза, вслушиваясь в звуки: треск горящего факела, шум дыхания и шагов и гулкие удары сердца, что забившись быстрее, едва его хозяйка переступила порог, закрытый каменной плитой, теперь всё никак не желало успокаиваться.
Нет, она не смогла бы забыть дорогу в свои покои даже если бы и захотела, даже если бы потеряла память, ослепла и оглохла, её сердце слишком хорошо знало все повороты хитрого и путанного лабиринта, бывшего некогда домом мифических огненных птиц. Дагиана встрепенулась и с улыбкой посмотрела на ангела.
- А ведь ты сейчас творишь историю: ещё никогда сюда не заходил ни один ангел. Пойдем.
Девушка уверенно направилась дальше. Они шли по гулким прохладным коридорам, то настолько широким, что по ним могли бы проехать две колесницы, то настолько узким, что по ним едва мог пробраться один человек, сворачивали на многочисленных развилках, проходили мимо комнат совершенно пустых или богато украшенных резьбой и фресками. У одной из таких украшенных стен Дагиана остановилась вновь, указав ангелу на нарисованные неизвестным умелым мастером фигурки.
- Здесь начинаются мои покои. Видишь? - Феникс посмотрела на фигурку девушки, словно объятую пламенем, сливающимся с цветом её волос Она стояла посреди коленопреклонённых темноволосых фигур, повернувших к ней свои плоские, двухмерные головы, молитвенно воздев руки вверх. А в самом верху, широко раскинув яркие большие крылья, парила красная птица. - Когда я появилась, эти рисунки уже были здесь. И оставались здесь все это время. Наверняка будут и тогда, когда меня не станет. Эти на коленях - жрецы, Это - моя мать, а, может, мать моей матери, - девушка задумчиво коснулась кончиками пальцев нарисованной красноволосой девушки, перевела взгляд на ряд скорчившихся в три погибели фигурок, уткнувшихся лбами в нарисованную черту пола. - А это ученики. Им не позволено было смотреть на божество. Яхмос...
Голос феникса дрогнул. В памяти возник так и не позабытый образ: смуглый кареглазый мальчишка, такой уверенный в своих силах и в своей же любви, которая его погубит...
 Застарелая боль несправедливой утраты снова дала о себе знать болезненным уколом. Дагиана отшатнулась от стены и молча продолжила путь, но возникший из глубины воспоминаний образ не поблек, с каждым пройденным шагом он становился все ярче, вызывая к жизни всё новые и новые образы. И с каждым очередным поворотом, с каждой пройденной комнатой, с каждым гулким тёмным коридором феникс вспоминала, видела и слышала всё больше и больше, начиная сомневаться в том, что реально, а что нет, словно древний храм, будто самая огромная в мире машина времени, сумел перенести её в прошлое и уже не казалось странным, что откуда-то со стороны доносится стройный напевный хор молящихся голосов и звенит девичий смех, что слышится шлепанье детских ножек, бегущих по каменным плитам, что мелькают в темноте неясные силуэты и кожей чувствуешь на себе взгляд других глаз.
Дагиана уже не шла, почти бежала, даже не зная о том, что свет, освещающий коридоры исходит уже не только от факела, а от неё самой, не знала, что холодная синева, сковывающая её ауру, медленно тает, разгораясь красным. Феникс спешила вперед, к самому центру спирали, что образовывали собой коридоры, комнаты и переходы, туда, где когда-то началась её собственная история и лишь заметив приметный ей одной порог, она остановилась.
- Пришли. Святая святых всего храма. -  Голос девушки вибрировал от охватившего её волнения. Она медленно, словно во вне, шагнула внутрь и оказалась в абсолютно пустой крохотной комнате. Голые стены и пол не были украшены ни одним знаком и лишь в потолке было круглое отверстие, через которое проникал ровный и удивительно яркий луч закатного солнца.
Вот она - самая главная святыня, дарующая жизнь и забирающая её. Солнце. Оно здесь всегда. В самом центре храма, запрятанного в скале. В любое время дня. Когда-то давно здесь появилась и я. Это было первым, что я увидела и что запомнила. С него всё началось.
Дагиана шагнула ближе, протянула руки к лучу, коснулась кончиками пальцев и тут произошло странное: солнечный луч, словно ожив, заискрился в её руках, побежал по коже ослепительно-яркой волной и треснули остатки льдистой измороси, сдерживающие огонь, окутывающей феникса ауры и взметнулось вверх пламя, ослепительно-белое, заливающее комнату пронзительным светом и загудело, сливаясь с птичьим криком и тихим смехом: то ли девушки, то ли маленькой рыжеволосой девочки. А когда угас свет и погас солнечный луч, подчинившись власти наступившей ночи, посреди освященной факелом крохотной комнаты стояла Дагиана - разрумянившаяся, улыбающаяся спокойной и радостной улыбкой. Она посмотрела на ангела:
- Думаю, все сработало. Там, где всё началось, все и продолжилось. Новый виток вечной спирали жизни. Мы можем возвращаться. - Феникс шагнула к парню, обдав его сверхъестественным жаром, и коснулась щеки благодарным поцелуем. - Спасибо, Габриэль. За всё.